Испытания с аэроплана. Отъезд Ломача за границу
Уже на следующий день все газеты писали об удачном испытании нашего ранца-парашюта.
Но я сконструировал свой ранец-парашют специально для самолета, а сбрасывали его только с аэростата. Поэтому мы с Ломачом не считали это испытание окончательным. Ломач добился, чтобы нам разрешили испытать парашют, сбросив его с самолета.
В Инженерном замке сначала об этом и слушать не хотели, но потом понемногу стали соглашаться.
— Да, да… — говорили мне, — сбросить, конечно, можно… Но вот с какой машины? Тут нужна большая, тяжелая машина, а наши аэропланы легкие.. .
— Ну и что же из того?
— Как «что»?! Да вы подумайте, что может случиться с аэропланом при ваших опытах. Аэроплан потеряет равновесие. Как же мы можем рисковать машиной для вашего удовольствия?
Эти знатоки авиации боялись, что самолет, потеряв нагрузку в пять пудов (80 килограммов), «козырнет» и разобьется.
— А как же за границей прыгают де-Кастелла, Пегу и другие? Там ведь от этого аэропланы не разбиваются! — протестовал я.
— А это вы уж у них спросите. Там, вероятно, для этого есть и машины специальные.
Наконец, нам все-таки разрешили сбросить парашют с самолета. Но мы должны были сначала сбросить без парашюта груз в один, потом в два и три пуда, а манекен весом в 5 пудов сбросить все-таки не позволили.
Осенью, 27 сентября, мы с Ломачом отправились в Гатчину.
Летчик Горшков, который уже сбрасывал парашют с аэростата, начал отвешивать пробные мешки с песком. А я тем временем надел на спину ранец и уселся в аэроплан, чтобы посмотреть: удобно ли сидеть с парашютом и насколько мешает ранец летчику.
Окончив свое дело, Горшков подошел к самолету и, увидя на мне парашют, испуганно сказал:
— Что это вы?! Зачем вы надели парашют?
— Хочу полетать с ним, чтобы попробовать, сильно ли он мешает.
— Нет, нет. . . ни в каком случае я не имею права брать вас с собою с надетым парашютом.
— Да почему же? В чем дело?
— Кто вас знает — еще выпрыгнете.
По правде говоря, я очень хотел спрыгнуть.
— Ну, а если бы и так? — сказал я. — Неужели и вы тоже боитесь, что самолет перевернется?
— Ах, да не во мне дело. Приказано. Снимите-ка лучше ваш парашют.
Делать было нечего, пришлось подчиниться. Три раза поднимались мы с Горшковым в воздух, каждый раз сбрасывая по мешку. Когда мы убедились, что ничего ужасного с самолетом не происходит, я сказал Горшкову:
— Послушайте, ну что нам канителиться с мешками? Давайте я прыгну.
— Ну уж нет-с! — возразил, смеясь, Горшков. — Вы рискуете только тем, что сломаете себе шею или убьетесь — и с вас взятки гладки, а меня за неисполнение приказания живьем съедят. Нет уж, дайте-ка сюда ранец, привяжем его лучше к мешку.
Парашют сбросили, и он раскрылся отлично.
В это же время летчик Ефимов делал опыты с другим экземпляром моего парашюта в Севастополе, куда Ломач отправил своего служащего.
Там опыты прошли тоже удачно.
В капиталистической царской России изобретения продвигались с большим трудом.
Поэтому нет ничего удивительного, что царские генералы не оценили и этого изобретения.
Ломач затратил на парашют много денег. Но не пропадать же им зря? Ему, как коммерсанту, было необходимо не только вернуть все затраченное, но еще и заработать.
В Париже был объявлен конкурс на лучшую конструкцию авиационного парашюта.
— Раз у нас не интересуются парашютом, — говорил он, — то надо показать его за границей,
И предложил мне поехать с ним во Францию, принимая на себя все расходы по поездке.
Французский патент у меня уже был и я, дав Ломачу свое согласие на поездку, стал хлопотать об отпуске. Однако мое театральное начальство об этом и слышать не хотело. Дело было в декабре.
— Как? Среди сезона? Да что вы!? Как это можно?.. Вот в посту — дело другое, а теперь — перед праздниками — ни в каком случае.
Что мне было делать? Бросить работу в театре я не мог. Пришлось остаться.
Я выдал Ломачу доверенность, и он уехал в Париж, захватив с собой два ранца-парашюта. С ним поехал девятнадцатилетний ученик консерватории Владек Оосовский, чтобы показать прыжки с парашютом.