Вот что мне рассказывал санинструктор Василий Лукич Яропольцев, когда он находился в полевом лазарете, где лежал тогда на койке, — раненый, окруженный заботами не только медперсонала, но и выздоравливающих бойцов и командиров, — ведь многих из них он совсем недавно вынес с поля боя под огнем, истекавших кровью, слабых и беспомощных.
Лежа на спине, протянув поверх одеяла большие уставшие руки с распухшими венами, Яропольцев говорил сердитым и хриплым голосом. Изредка он с трудом подымал руку с пальцами, сложенными в щепоть, и крутил ус. И хотя узенькие, тощие усы не шли к его широкоскулому рябому лицу, он носил усы, потому что усы — это гвардейская мода. А Василий Лукич Яропольцев — гвардеец.
…К ночи с 24 на 25 августа бой за высоту Малая Плоская стих.
Тяжелый и теплый ливень не прекращался вторые сутки, и почва проваливалась от этого под ногами, словно гнилая.
«Ничейная» земля лежала между нашими и немецкими подразделениями. Брошенные окопы, наполненные черной водой, блиндажи с развороченной кровлей, плавающие в котлованах расщепленные бревна. Тут на санитарной линейке не развернешься.
Василий Лукич срубил две березки, привязал концы стволов к хомуту лошади так, что вершины деревьев волоклись по земле наподобие огромного просторного веника. На этой волокушке он увозил раненых с «ничейной» земли на перевязочные пункты.
Но скоро на этой «ничейной» земле его кобылу убили гитлеровцы.
Немцы собирали с поля боя своих убитых. Привязывая к ногам веревки, они уволакивали трупы, чтобы русские бойцы не знали, сколько они убили. Кроме того, немецкие солдаты, ползая по полю, добивали наших раненых, делали возле трупов засады, а наиболее квалифицированные поступали так: если наш боец лежал без сознания, они подкладывали под него мину и тоненькой проволокой, соединенной со щечкой взрывателя, обматывали раненого.
Но немцы и со своими ранеными тоже не церемонились. Если раненый начинал кричать, когда у него выворачивали карманы, солдат его аккуратно закалывал.
Поэтому сказать, что в ночь с 24 на 25 августа бой на территории высоты Малая Плоская полностью прекратился, было бы не совсем правильно.
Наши санитары, собирая раненых, вели беспрерывные схватки с немцами. Приходилось иногда для этого объединяться в группы до пяти человек.
Во время одной из таких стычек лошадь Яропольцева убили, потому что она не умела ложиться под огнем, как это делают казацкие кони.
Кто был на фронте, тот знает, как ночью после боя на «ничейной» земле кричат раненые немецкие солдаты. Они воют, как животное, когда его режут. Слушать эти вопли невыносимо.
Наш раненый русский боец переносит страдания с молчаливым достоинством. Даже накануне смерти, когда человеку, в сущности, все безразлично, боец борется за свою воинскую гордость, стиснув зубы, впираясь пальцами в землю, и молчит.
Поэтому находить наших раненых на поле боя санинструкторам трудно. Но это также помогает сохранить нашим раненым жизнь.
Потеряв лошадь, блуждая по истерзанному полю боя с немецким автоматом на шее, Яропольцев искал раненых.
И вдруг он услышал громкие стоны. Думая, что это кричит немец, он медленно побрел в ту сторону, откуда слышались стоны.
В воронке от стапятидесятидвухмиллиметрового снаряда он нашел раненого нашего бойца Усеина Чаляпова.
Яропольцев был сильно удивлен. Как это так: наш боец — и вдруг кричит!
Но увидев, что голода Чаляпова в крови, Яропольцев осторожно положил его голову к себе на колени и стал бинтовать.
Чаляпов открыл глаза, посмотрел на Яропольцева равнодушно и сказал:
— Ты мне голову не бинтуй. Она у меня не болит. Это я ушибся, когда падал.
Тогда Яропольцев сказал:
— Зачем же ты лежишь тогда, как раненый, если только ушибся, и еще воешь, как немец? — И ядовито добавил. — Ну, сколько же ты фрицев убил, пока не ушибся?
— Нисколько, — спокойно сказал Чаляпов.
— Это почему же? — спросил Яропольцев.
Чаляпов протянул руку и осторожным движением поднял на животе мокрую гимнастерку. Яропольцев увидел рану и отвернулся. Чаляпов опустил подол гимнастерки.
Яропольцев сказал:
— Это ничего, это заживет.
Чаляпов прислушался и сказал решительно:
— Отойди, пожалуйста.
— Зачем?
— Будь другом, — сказал Чаляпов.
Яропольцев удивился его просьбе, но понимал, что этого раненого нельзя волочить по земле на плащ- палатке, а нужно нести осторожно вдвоем, и, наложив повязку на грудь и живот Чаляпова, он оставил его, и пошел искать помощи. Но не успел Яропольцев отойти, как снова услышал стоны Чаляпова. В нерешительности Яропольцев остановился. Подумав, что Чаляпов стонет для того, чтобы он не потерял его, крикнул:
— Ты не шуми, а то немцы зарежут. Я место заприметил. Полный порядок! — И отправился на поиски санитара.
Когда Яропольцев с санитаром Дудником шагали к тому месту, где лежал Чаляпов, они услышали выстрел, хриплый стон. Потом все смолкло.
Падая в щели, наполненные водой, выбираясь, они бежали напрямик к тому месту, где лежал раненый.
И вот что они увидели.
Чаляпов сидел, опираясь руками о землю, короткий нож лежал у него на коленях, а рядом, уткнувшись лицом в землю, лежал долговязый немец. Другой, скорчившись, держась руками за горло, полз в сторону.
Медленно подняв глаза на Яропольцева, с трудом ворочая языком, Чаляпов сказал:
— Ты думал, товарищ, что я стонал, как женщина, потому что мне было больно и страшно? Нет. Я немца звал. — И, опускаясь на землю, он прошептал: — Теперь неси меня, пожалуйста, осторожно и с почетом. Теперь мне не стыдно, что я раненый…
Заканчивая свой рассказ, Яропольцев пытливо следил за выражением моего лица, и, заметив что-то такое в нем, что ему не понравилось, он живо приподнялся и, облокотившись на подушку, сурово сказал:
— Я в газете читал, как боец безоружный немцу горло перегрыз. И скажу я вам: я бы того бойца в губы поцеловал после этого, как брата. Вот какая моя точка зрения. — Потом, успокоившись, он снова улегся на подушки и, вытягивая свои натруженные руки поверх одеяла, продолжая беспокойно перебирать пальцами, тихо добавил: — Если вы любитель всяких происшествий, так я вам напомню про один случай, который в газете был обрисован. Один чабан был застигнут в горах бураном. Снег, ветер. Все овцы его должны были погибнуть. Но не такой он был человек, этот чабан. Он слабых овец на руках, как детей, нес, когда они падали, а на ночь чекмень и шубу с себя снимал и с жалостью накрывал маток. В снегу проходы вытаптывал километров на пять, чтобы овцы проходили. Четверо суток во рту куска хлеба не было. А ни одного ягненка не зарезал. И когда пригнал он свою отару в затишек, он ни одной овцы не потерял. Его правительство за это медалью «За трудовую доблесть» наградило. А теперь этот хорошей души чабан «За боевые» получит, а то и орден.
— Это был Чаляпов?
— Понятно. А то зачем рассказывать!
Яропольцев поднял руку и погладил свои гвардейские тощие усы, так мало идущие к его угловатому, сильному и твердому лицу.
1942