Колонны наших войск вступили на главную улицу большого заграничного города.
Высокие здания модной архитектуры дребезжали зеркальными стеклами, словно шкафы с посудой.
Пестрая толпа жителей, теснясь к стенам домов, жадно разглядывала танки, пушки, металлические грузовики, сидевших в них автоматчиков.
А на мостовой, отделившись от всей толпы, почти вплотную к танкам, стоял человек в черной, донельзя изношенной одежде. Выбритое лицо, с запавшими синеватыми щеками, выражало такое волнение, что нельзя было не запомнить его. Когда горящие его глаза встретились с моим взглядом, возникло такое ощущение, будто этот человек немой и, борясь, страдая, он пытается произнести какое-то слово.
Из толпы раздавались приветственные крики. Бойцам бросали цветы. Один букет упал к ногам. Человек не наклонился, не поднял цветов, стоял и напряженным, ищущим взглядом смотрел в лица наших бойцов и офицеров.
Несколько месяцев тому назад, поврежденный огнем дальнобойных зениток, разбился в этой стране в горах американский бомбардировщик «Летающая крепость».
В секунды своего падения экипаж подал радиосигнал бедствия.
В то время советские войска находились еще очень далеко от границ этого государства. Но наше командование снарядило группу хороших, бывалых ребят и отправило их на помощь американскому экипажу.
Самолету немыслимо совершить посадку на скалы. Шестеро бойцов выбросились на парашютах. Пятеро приземлились благополучно. Шестой, попав в узкую теснину ущелья, раскачиваясь, как маятник, на стропах в теплых потоках восходящего воздуха, разбился о каменные стены.
Девять дней парашютисты искали американских летчиков. На десятый — нашли. Живыми остались только четыре американца, двое из них были тяжело ранены.
Семнадцать суток на самодельных носилках, по тропинкам шириной в ладонь, парашютисты несли раненых летчиков. Когда спустились в лощину, старший включил рацию.
Советский самолет через два дня совершил посадку в условленном месте. Сначала в самолет погрузили раненых. Стоя у дверцы, старший группы ждал, когда в самолет сядут двое американцев, а те, стоя у дверцы, улыбаясь, предлагали войти сначала нашим бойцам.
Неизвестно, сколько времени заняла бы эта обоюдная вежливость, но к старшему подошел боец и что-то прошептал на ухо. Тогда старший отдал команду, и протестующих американцев подняли на руки, втолкнули силой в кабину и захлопнули дверцу.
Наши парашютисты побежали к дороге, где с двух грузовиков уже соскочили полевые жандармы. Самолету удалось благополучно взлететь.
Высаженный в ту же ночь десантный отряд противника не обнаружил наших парашютистов.
Лейтенант Михаил Аркисьян был старшим группы парашютистов.
В штабе части я прочитал дело лейтенанта Аркисьяна.
1941 год. Ноябрь. Разведкой было установлено, что немцы, готовясь к массированному налету на Москву, сосредоточили крупные склады авиационных бомб. Задание — проникнуть в расположение складов и уничтожить их.
Когда наш самолет пересекал линию фронта, зенитный снаряд пробил фюзеляж и разорвался в отсеке бортмеханика. Раскаленные осколки воспламенили взрывчатое вещество, которое находилось в брезентовой сумке, надетой на Аркисьяна наподобие пробкового спасательного пояса. Аркисьян бросился к штурвалу бомболюка, раскрутил его и выбросился, пылая как факел. Он падал затяжным прыжком, пока не сбил пламени. Купол парашюта напоролся на вершину дерева. Ударившись о ствол, Аркисьян повредил ногу. Он висел на стропах до рассвета. Очнувшись, отстегнул лямки, упал на землю и лежал несколько часов без сознания.
С поврежденной ногой Аркисьян полз двое суток, но не туда, где мог найти приют и помощь.
Бомбовой склад немцы расположили на территории бывшего пивного завода. Серый дощатый забор окружал завод.
Орудуя ножом, Аркисьян проделал в заборе дыру и пролез в нее. По пожарной лестнице он поднялся на чердак и оттуда спустился внутрь завода.
На стеллажах, вдоль всего огромного цеха, лежали в несколько рядов тяжелые бомбы.
У Аркисьяна не было взрывчатки. Она сгорела.
Аркисьян ползал в темноте, собирая доски, чтобы поджечь их. В одном из помещений он нашел ящик с взрывателями. Он ввернул взрыватель в бомбу, взял кусок железа, чтобы ударить по взрывателю.
Но советский человек, в каком бы состоянии ни находился, видно, не ищет легкой, быстрой смерти.
Аркисьян отложил кусок железа в сторону, вывернул взрыватель. Действуя доской, как рычагом, поставил бомбу на хвост, потом закинул веревку за металлическую ферму, поддерживающую кровлю, подвесил кусок железа строго перпендикулярно головке бомбы. Снова ввернул взрыватель.
Потом Аркисьян принес промасленную бумагу, в которую были завернуты детонаторы. Разрывая ее на продольные куски, сделал нечто вроде серпантинной ленты, конец ее прикрепил к туго натянутой тяжестью железа веревке и зажег.
Когда Аркисьян пересекал снежное поле, стараясь подальше уйти от склада, немецкие часовые с дозорных вышек заметили его и открыли огонь. Но склад авиационных бомб взлетел на воздух вместе с вышками и немцами.
1942 год. Девять советских парашютистов совершили ночью нападение на город Жиздра, занятый немцами.
Перебив в казарме немецкий гарнизон гранатами, парашютисты забрали документы, а из сейфов — около двух миллионов рублей.
На пожарной машине, запряженной четверкой сильны коней, они умчались из города.
Загнав лошадей, с мешками, набитыми деньгами, они ушли в лес.
Попасть в глубокий вражеский тыл для парашютистов не трудно. Самое тяжелое выйти оттуда.
Месяц шли парашютисты до линии фронта. Голодные, изможденные, проваливаясь в снегу, несли тяжелые мешки с деньгами. Бойцы предлагали сжечь деньги, потому что не было больше сил нести эту тяжесть. Но Аркисьян, старший в группе, оказал — нельзя.
Во время стычек с немцами парашютисты ложились на снег, а в голову клали мешки, защищая себя от пуль.
Они перебрались через линию фронта и сдали деньги.
1943 год. Аркисьян с группой товарищей ликвидирует одного из палачей белорусского народа.
В снегу, возле дороги, по которой должен был проехать чиновник на охоту, с рассветом закопались наши парашютисты. Чтобы не быть обнаруженными собаками, они пропитали свои маскировочные халаты специальным составом.
Несколько троек шумно пронеслось мимо залегших парашютистов. Но Аркисьян запретил открывать огонь. На обратном пути утомленная после охоты и основательно захмелевшая охрана будет менее бдительна. Парашютисты лежали в снегу шестнадцать часов. Двое отморозили себе конечности настолько, что потом пришлось ампутировать. Но никто не покинул своего поста, не сдвинулся с места.
Ночью возвращающиеся с охоты немцы были уничтожены на дороге все до единого.
Эти три эпизода не исчерпывают всей боевой деятельности Михаила Аркисьяна. Один только перечень выполненных заданий занимал шесть страниц убористого текста. Михаил Аркисьян родился в 1921 году, армянин. В 1943 году принят в члены ВКП(б).
Я решил узнать обстоятельства гибели Аркисьяна, но когда обратился к представителю командования с этим вопросом, полковник сказал с упреком:
— Плохо вы знаете моих людей, если так быстро их хороните.
И полковник рассказал мне коротко последующую историю парашютистов и их старшего.
Оставшись одни, парашютисты вели бой с немцами. Аркисьяну и двум бойцам удалось прорваться и уйти в горы. Один боец был убит, а другой, Василенко, тяжело раненный, попал в руки немцев.
В горах парашютисты встретились с партизанами. Мысль о попавшем в плен Василенко мучила Аркисьяна. Партизаны установили с помощью населения, что раненый русский находится в концлагере. Из концлагеря заключенных гоняют работать в каменоломни.
У Аркисьяна созрел план. Ночью он пробрался в каменоломни и зарылся в щебень. С рассветом пришли заключенные. Он смешался с ними и нашел Василенко. Когда начало смеркаться, Аркисьян закопал Василенко в щебень, сам встал в шеренгу и был принят по счету.
Силы людей, физические и моральные, были доведены до предела изнеможения. Многие ждали только смерти.
Аркисьян сумел сплотить этих людей, собрать воедино их волю, воодушевить их верой в освобождение. Он стал готовить восстание заключенных.
Восстание произошло. Оно совпало с днями, когда наши уже приближались к этим местам.
Случилось это так. Дни и ночи мимо лагеря шли отступающие колонны немцев. В лагерь явился эсэсовский отряд для расстрела заключенных. Но расстреляны были не заключенные, а эсэсовцы.
Когда пришла Красная Армия, Аркисьян был временно оставлен в лагере начальником — охранять пленных немцев, теперь они заполнили помещение лагеря.
— И сейчас вы можете увидеть его там, — закончил полковник, прижимая к уху телефонную трубку и держа вторую в руке.
…Я приехал в лагерь военнопленных и здесь нашел лейтенанта Аркисьяна.
— Понимаешь, дорогой, мне сейчас некогда, — обратился он ко мне. — Ты видишь, какой у меня тут зоологический сад.
И только ночью мне удалось поговорить с ним.
— Правильно, это я тогда стоял на улице и смотрел, как входят в город наши советские части, — говорил мне Аркисьян взволнованно, — и, понимаешь, очень мне было хорошо и ужасно плохо, что вот стою я, вижу своих и не могу даже сказать «здравствуйте», потому, что так я безобразно одет, похож на ворону. Это были мои самые тяжелые переживания в жизни — запиши, пожалуйста. Нет, подожди… это главные переживания будут.
В одном месте меня немцы собаками травили. Ползу я в лесу, по грязи, деревья такие черные кругом, осина. Дождь идет такой противный. Тошнит меня. Немцы живот прострелили, решил — застрелюсь. Вынул пистолет, зажмурился и тут, понимаешь, подумал: жена есть, отец есть, мама есть, товарищи хорошие, деревня, где, понимаешь, я жил в Армении, в нашей такой замечательной стране, — и вдруг этого ничего не будет, как будто собственной своей рукой я все это убиваю, а не себя. Решил жить. И вот, видишь, живу. Отбился. И каждый раз, когда мне плохо, я думаю, как тогда, и мне так интересно жить, что я действительно храбрым становлюсь. А что такое храбрый? Муха тоже храбрая, она с размаху в стекло головой бьет.
Вошел караульный и доложил о приезде американских летчиков.
Аркисьян встал и сказал со вздохом:
— Прилетели специально спасибо сказать! Я говорил, зачем горючее жечь, можно было письмо написать. Придется водку пить, гостеприимство, а мне, понимаешь, нельзя, я при исполнении служебных обязанностей.
Четыре американских летчика шумной гурьбой вошли в комнату, держа в руках большой венок. Аркисьян, по-видимому, уже привычно наклонил голову. Венок надели ему на шею.
Через час американцы, обняв Аркисьяна, пели ему свои песни, показывали карточки своих жен и детей, и Аркисьян, к восторгу американцев, водя пальцем, называл имена детей их и жен, не забывая при этом поглядывать на часы: близилась смена караула, — ему нужно было принять рапорт.
1945