Весна заметно идет. Солнце светит отнюдь не жарко, но настойчиво. Уже с первых чисел апреля оно почти не сходит с неба. Днем его видишь на юге, западе. В средине ночи оно глядит с севера. Нет ни начала, ни конца этому круговращению.
Снег начинает таять — обнажаются вершины холмов. А там где появились черные проталины земли — там солнечный луч тонет и впитывается целиком. Земля теплеет, проталины ширятся.
Однако до полной победы весны еще далеко. Солнце сменяется морозным бураном, снежный покров вновь восстанавливается и вновь требуется беспрерывная работа солнца.
7 апреля ранним утром я вышел на двор. От берега бухты показались легкие нарты с упряжкой в 4 оленя. Туземцы отлично знают, где у нас полагается останавливаться, поэтому я уже хотел идти, как с нарт меня остановил возглас по-русски:
— Укажи-ка, товарищ, где здесь можно стать и оставить оленей?
— Выходите, вы приехали, — сказал я и подождал, пока приезжий облаживал оленей.
Мы вместе вошли в хату.
Оказалось старик среднего роста с бородкой. В очертании лица чуялось что-то не русское — словно монгольское, но говор правильный — наш.
— Откуда? — спросил я, предлагая раздеваться и сесть. Он снял через голову малицу и, присев на лавку, пояснил:
— Прямым рейсом из Нового порта. Вслед едет еще заведующий Новопортовской факторией — сейчас должен быть.
— А вы кто же?
— Заместитель председателя райисполкома.
— Позвольте записать? — деловито осведомился я и взял карандаш.
— Пишите: Николай Иванович Пугорчин — зампредседателя.
— А ваш товарищ?
— Конон Степанович Ануфриев.
— Вы насчет чего же? От нас только недели две, как уехали новопортовские гости.
— Да, я знаю. Мы с ними раз’ехались. Их так долго не было — думали погибли. Мы по тому же делу — насчет контрактации, — сказал Пугорчин.
Он остяк, Ануфриев — зырянин. Их направил райком, опасаясь срыва оленезаготовок.
Вошел Ануфриев в плохоньком гусе, с обмерзшими усами.
Поднялся Удегов, встала уборщица, наладился чай.
Ануфриев человек молчаливый и сосредоточенный. Узнав, что Шахову контрактация не удалась, он пожевал губами и проговорил значительно:
— Ну, это как кому. Мне, авось, посчастливится.
Не спеша с делами, он напился чаю и лег спать.
Когда перед обедом я вышел в общую комнату, Ануфриев сидел за столом и разбирался в портфеле с бумагами.
— Каким образом вы рассчитываете провести контрактацию оленей? — спросил я.
— А вот соберу собрание, поговорю — будет видней.
— Шахов с Кабановым уже проделали большую работу предварительной подготовки. Вам будет легче.
— Увидим, — серьезно сказал он.
Уже 16 апреля состоялось собрание туземцев по поводу оленезаготовок. Ануфриев человек короткого слова и крутого дела.
В противоположность Шахову, он не ведет длинных бесед, но его слова не пропадают даром.
И кроме того, его преимущество в том, что он сам туземец — зырянин.
Ему ясней и понятней психология оленевода. Он 15 лет работает за полярным кругом. Он знаком со всеми деталями жизни туземцев.
Его разговоры с собравшимися проходили на глазах всей фактории, при чем он вел их так ясно, что понимали и мы, и туземцы.
Я долго вслушивался и, наконец, оценил мастерство Ануфриева. Да нужно самому родиться в зырянском чуме, чтобы до такой степени тонко изучить психику оленевода — кочевника