Бабье лето здесь обильно красками. Хороших дней больше, чем ненастных. И ветры щадят эту пору увядания природы, словно великодушно предоставляют всему живому подготовиться к суровой и долгой зиме.
Ночи заметно удлинились. К утру вся тундра белая и яркая. Каждая тонюсенькая былинка набухла от инея, стала мохнато-пушистой, в палец толщиной. Кристаллы инея крупны, четки, богаты световой игрой, как граненые хрусталики. При солнце на тундру больно смотреть — белизна ослепляет.
Однако убор непрочен. Тает даже в пасмурную погоду, а солнце растапливает снеговую парчу в полчаса.
Вася запрягает лошадь. Забираем косы, грабли, кули и отправляемся к озерам в поиски сенокоса.
Тундра стала пятнистой: травы пожелтели, некоторые сорта лишайника, наоборот, ярко зазеленели и закурчавились, ягель сияет игрой серебристо-салатной эмали.
Травы, умирая, прекрасно пахнут. Кое-где в затишных местах, на солнечной стороне кочек и бугров, видны цветики. Выглядят скромно и зябко: бледные, едва окрашенные, почти без запаха.
И воздух, как стеклянный: чист и звонок.
Хорошо в тундре в погожий день бабьего лета!
Для косы нет простора. По канавам и у крошечных озерков, рассыпанных по тундре в великом множестве, растет высокая, густая трава, но косой не размахнешься. Кочки, бугорки, многолетние клубки мелких корней. Серпа у нас нет. Приходится ехать дальше.
У цепи больших озер нашли подходящую площадку. Вася делает прокос из конца в конец шагов полсотни, возвращается обратно. По косьбе он спец. В его руках коса ритмично поет. Трава реденькая и низкорослая, ее трудно свести в валик. Но Вася ловко действует „пяткой“ косы. Ему удается почти совершенно не рассыпать траву. Косить, как он, никто больше на фактории не умеет.
Я сбираю граблями, переношу в одну копенку.
Сено уже на корню готовое: желтое, высохшее — шуршит. Дело двигается медленно. Три-четыре часа упорной работы дают одну копну. Сбираем меньше пуда в час.
Закончив найденную площадку, расстилаем на свежем сене плащи и отдыхаем. Полулежа отлично завтракается.
Возле нас растягиваются собаки, уставшие носиться по тундре и откапывать мышей. Самый крупный пес „Роберт“ сегодня на моих глазах разрыл когтями три норы и с’ел живьем трех больших пеструшек.
Пегашка пасется, привязанный на длинной веревке к колесу.
В десяти шагах озеро, тихое, гладкое и светлое, как зеркало. По ту сторону растет высокая и густая трава, но там топь. Вскоре мороз должен сковать ее — тогда мы в час накосим столько сена, сколько теперь собираем за день. Однако, может случиться — выпадет снег и завалит траву. Мы не успеем ею воспользоваться. Обо всем уже переговорено, повторять одно и то же не хочется, но невольно и Вася и я об этом думаем.
На сене клонит ко сну, чудесно пахнет травой, тишину нарушает только фырканье лошади да ближнее крякание уток. Они собираются в теплые края. Молодые выводки проходят последнюю учебу: под присмотром родителей стайками перелетают с озера на озеро. Им пора.
Гуси уже тронулись. Вечерами на большой высоте видны пунктирные уголки, отплывающие к югу. По гаснущему небу отдаленно несутся их прощальные крики.
И кулички исчезают. Осталась лишь самая крупная порода, да и та сбивается в многочисленные стайки: сговариваются лететь.
Только чайки и гаги, кажется, не обращают внимания на приближающуюся зиму. Особенно гаги. — Спокойнейшим образом они долгими часами сидят на воде бухты, не торопясь плывут туда-обратно, саженях в ста от берега. Ныряют за рыбой, несколько минут остаются под водой, а затем вновь плывут, изредка отряхиваясь. Раза два мы принимали их за подплывающих тюленей, хватали ружья, караулили на берегу. А когда раздавался чей-либо нетерпеливый выстрел, то гаги поднимались в воздух. Мы смеялись над ошибкой, после ошибались снова. Если идет волна и на движущейся воде прыгает темное пятно, то трудно отличить гагу от тюленьей морды. Тем более, что тюлени тоже довольно частые наши гости.
Однако, валяться некогда. Получасовой отдых — и снова берем на плечи косу, грабли и направляемся дальше на поиски. Приходит на ум, что так — по крохотным порциям, чуть не по золотникам — мы ввек не соберем необходимых шестидесяти пудов сена. Не сегодня-завтра грянет зима, а на лысых покосах только зря машешь руками.
Но мы подтягиваемся и, не высказывая друг другу мыслей, упорно шагаем в глубь тундры, придирчиво исследуем каждое сколько-нибудь подходящее место.
И вновь с визгом позванивает коса, вновь я старательно подбираю граблями каждую травинку, слаживаю свежую копенку.
Так несколько дней к ряду бродим мы вдвоем по тундре. На каждой копенке, собранной по щепоткам, мы ставим маячный знак: грабли, палку.
В ночь на 25 сентября ударил первый зимний мороз градусов на 10. К полудню иней стаял, и мы отправились за сеном вчетвером — все мужчины фактории.
На озерах гладкий и скользкий лед. Переходим поодаль друг от друга. Лед трещит. Местами разбегаются в стороны лучи трещин. Некоторые из болот — те, что помельче — отвердели. Корка под ногой зыблется и чмокает, но это не важно.
Работа в две косы пошла ходко. За три часа мы собрали большую копенку — копенку — пудов на восемь. Это взбодрило.
— Не робей, Пегашка! Вызволим — перезимуешь!..
Он трусит рысцой, нещадно вытряхая наши потроха на кочках тундры, и может быть, понимает — он очень смекалистый, наш конек.
В дальнейшем сборка сена приблизительно выполнена. Вдвоем с Васей мы за шесть походов к озерам накосили 22 куля. Хотя точно не взвешивали, но в среднем считалось в куле 25 кило, а вообще запас достаточен.
Последние выезды мы делали уже по снегу. Приходилось сено вытряхивать, перебирать. Это затрудняло работу.
11 октября Аксенов уехал на Дровяной мыс, и с дороги дал знать запиской, что в семи-восьми километрах за Тамбеем он наткнулся на великолепную траву.
Мы тотчас же поехали. Действительно, трава замечательная. Густая, по колено ростом, она занимает луг десятин в десять. Здесь можно собрать целые стога. Но мы опоздали. Выпавший ночью снег окончательно завалил сенокос. Попробовали было — получилась одна канитель.
В финальный выезд за сеном мы влипли с Васей в приключение.
Уже лежал сантиметров на десять снег. Реки и озера покрылись прочным льдом. Мы об’ехали озера, свернули по тундре к югу и решили обследовать места, в которых еще не бывали. Километров в двенадцати с большим трудом накосили 4 куля и задержались до вечера из-за охоты.
Дело в том, что в тундре появилось множество куропаток. Они, конечно, и раньше были, но сидели по гнездам птенцами, и летом серое их оперение неотличимо от земли. Теперь же куропатки стали белыми, а так как снег не совсем покрыл траву, то на пестром фоне птица отлично видна издали.
Мы встретили первую стаю штук в двести. Вася схватил ружье и, по-охотничьи наклонившись, пошел к ним. Глупая птица подпустила его на 15—20 шагов, но в это время наскочила наша собака и спугнула стаю. Вася не стал бить влет, решив использовать доверчивость в следующий раз.
Через полчаса встретили вторую стаю. Опять собаки разогнали. Потом еще и еще — такая же история. Дурацкие псы носились на километр впереди нас и с громким лаем гоняли куропаток, не давая нам приблизиться. Один из косяков был, по нашим исчислениям, никак не меньше пятисот штук.
Раздосадованные мы поехали домой, решив в ближайший погожий день выйти специально за куропатками и без собак.
Сделав небольшой крюк, мы выехали на берег губы. Дорога прекрасная: гладкий песок, покрытый снежком и изредка пересеченный замерзшими лужами и протоками.
У южного маячного знака надо перебраться через рукав Тамбея, и мы вступили на лед, нисколько не опасаясь за его крепость. Как вдруг на середине речки лед грохнул и провалился. Передние ноги Пегашки ушли в воду, голову задрало льдом. Он рванулся, выбросил на лед передние ноги, но провалились задние, и начала погружаться повозка.
Все это произошло совершенно неожиданно. Мы в этот день переезжали несколько речек и озер — и везде лед был прочен.
Вася, зная, что эта речка мелка, шагнул в воду и не достал дна. Только тут мы поняли свою оплошность: запоздав мы попали в прилив, когда воды прибавилось на 2 метра, и приподнятый лед, видимо, надломлен напором.
С лихорадочной быстротой я выкидывал мешки с сеном и прочий груз. Вася оттаскивал и бросал поближе к берегу. Затем Пегашке отстегнули гужи, сняли дугу. Умный конек! Пока отпрягали — не шелохнулся. Когда же почувствовал себя налегке — выскочил в два приема. Лед трещал и надламывался, но он бешено-быстрыми прыжками опередил разлом.
После с огромным трудом извлекли телегу.
Оказывается, все здешние законы природы надо помнить, как дважды два. Каждая промашка может стать роковой.
На этот раз нам здорово поудачило! Весело смеясь, мы ходкой рысью поехали на факторию. Я даже не ожидал, что Пегаш способен так зверски рысить. Впрочем, это он, может быть, от радости или из опасений схватить насморк после ледяной ванны.