Прошло всего несколько мгновений — мгновений смутного и тревожного ожидания, показавшихся Луке и его внучке очень-очень долгими. Ни тот, ни другая нисколько не растерялись. Они знали, что зверей в парке нет, что от воров и грабителей, которыми кишела Византия, парк бдительно охраняется, потому что он окружает собою императорский дворец. Если же человек идет не прямою дорогой, а пробирается через кусты, то, стало быть, для этого есть какая-нибудь особенная причина.

Но какая?

Сюда, в этот уголок так редко заходили люди, что появление человеческого существа, да еще при таких обстоятельствах, могло грозить Бог знает какими неприятностями. В этом же случае нельзя даже было предугадать, как следовало поступить: встретить ли гостя или обороняться от него?

Однако, все эти недоумения быстро рассеялись.

Из чащи кустарников на прогалину выскочил человек и остановился, как бы пораженный присутствием людей.

Он был еще очень молод, но все лицо его было покрыто загаром. Глаза были такие же голубые, как и глаза Ирины, а грива густых русых волос, в беспорядке падавших на плечи, также указывала на его невизантийское происхождение. Одежда на нем была вся изорвана — недаром же он пробивался сквозь чащу кустарников. Из-под лохмотьев просвечивалось мускулистое розоватое тело. Руки незнакомца казались чрезвычайно развитыми, да и сам он весь был олицетворением физической мощи.

Он стоял, тяжело дыша, и вопросительно глядел на старика и молодую девушку.

Очевидно, незнакомец соображал, кого он встретил в этих двух существах — друзей или врагов.

Наконец, он решился заговорить.

— Кто бы вы ни были, спасите меня!…

Эти слова были произнесены далеко не чистым византийским говором. Напротив, незнакомец коверкал и ударения, и окончания, выговаривая все на какой-то особый лад.

В Византии так не говорили, и было видно по всему, что этот человек -иностранец…

Однако, Лука и Ирина сразу поняли незнакомца. Раз он обратился к ним с просьбой о спасении и помощи, он уже не мог быть им врагом. Это было ясно. Притом же этот юноша казался утомленным, ослабевшим до последней степени. Бояться насилия с его стороны было нечего.

— Кто ты? — тихо спросил его Лука.

— Все равно…

Потом… Пока только одно — спасите!…

— Спаси его, Лука, укрой его! — воскликнула Ирина. — Посмотри: он изнемогает…

— Но если сюда придут…

— Так что же? Кто найдет, если ты его спрячешь?…

Старик был в нерешительности. Он взглядывал то на внучку, то на так неожиданно появившегося в этом уголке юношу. И тот, и другая с мольбою смотрели на него, ожидая решительного ответа. Лука боролся. Он и желал спасти незнакомца, и в то же время боялся, чтобы не пришлось самому пострадать из-за этого. Последнее чувство пересилило.

— Нет, — проговорил он, опуская глаза в землю, — не могу я это сделать, я сам не свой… Из милости только позволяют мне жить здесь, и, если я навлеку на себя гнев куропалата, мне придется плохо… Уходи ты, я не буду тебя задерживать, но и не надейся, чтобы я спас тебя…

От чего -я даже не знаю…

— Лука! — воскликнула Ирина. — Ты отказываешь ему…

— Мне нечего больше сделать… Уходи же, друг, и я никому не скажу, что ты здесь был…

Юноша тяжело вздохнул. Он по тону старика видел, что ему нечего ожидать помощи.

— Постой, Лука, — снова заговорила Ирина, — ты гонишь его, пусть так…

Но он, может быть, голоден… Позволь же мне накормить его. Тогда уже пусть он идет… Так, ведь, Лука? Я вижу, ты согласен, да? Пойдем же, незнакомец, в нашу хижину и стань хотя бы ненадолго нашим гостем… Знай, что в гостеприимстве славяне не отказывают даже заклятым врагам…

— Славяне? Славяне — вы? — воскликнул юноша с удивлением.

— Да!… Ну и что?

— Сами боги привели меня сюда… Ты, милая девушка, и ты, старик, знайте: я тоже славянин!…

— Славянин? — воскликнул Лука. — Ты?

— Я…

— Откуда, откуда, скажи скорей?…

— С Днепра, старик…

— Из-под Киева?

— Да…

— Вот, видишь, дед, а ты хотел ему отказать в помощи, — торжествующе проговорила Ирина. — Пойдем же! Я не знаю, как тебя зовут?

— Изок… По времени, когда я родился…

— Ну, вот…

А меня зовут — Ирина, его — дед Лука…

— Таких имен нет на Днепре…

— Ты прав…

Но прежде он назывался по другому…

Не Лукой… Так, ведь, дед?

— Да, да… Но поди же приготовь ему трапезу, дитя…

А мы подумаем, что можно будет сделать…

Ирина скрылась в лачуге. Лука и Изок остались одни на поляне.

— Сядь, ты устал, — сказал Лука, указывая на камень. — Скажи, как ты попал сюда?… Откуда ты?…

— Я скажу тебе, старик, делай, как хочешь…

Я бежал из темницы…

Лука задрожал.

— Из дворцовой темницы… Как ты попал в нее?…

— Я захвачен был два года тому назад в плен и продан сюда в рабство. — Но кто же захватил тебя?

— Вблизи от того места, где наш Днепр впадает в море, основаны теперь греческие города… Около одного из них и захватили меня.

— А как ты к нам попал? Я помню, еще на родине я слышал об этих городах, но они никогда не воевали с днепровскими родами…

— Это было при тебе, если только ты — действительно славянин…

Теперь на Днепре все не то…

— А что?

— Все изменилось… В Киеве есть князья, которым все приднепровские роды платят дань и дают в их дружины своих сынов…

— Князья…

Вот диво! Но кто они!…

— Варяжские витязи… Аскольд и Дир — так их зовут на Днепре… Они пришли к нам с Ильменя и прогнали хазар…

За это поляне и признали их своими князьями…

— Так, так… И лучше стало жить на Днепре?

— Еще бы! Явилась правда…

Всякий стал знать, где и у кого искать защиты…

В это время только что завязавшийся разговор перебило появление Ирины.

— Иди, Изок, сюда, — крикнула девушка. — Ты расскажешь дедушке все, что захочешь рассказать, а теперь подкрепи свои силы…

— Иди, и я пойду с тобою, но прежде скажи мне, что я могу для тебя сделать?

— Укрой меня, умоляю тебя, укрой, если будет погоня…

Не выдай! Укроешь?

— Попробую…

Только бы удалось… Пока отдыхай. Ирина была права, когда сказала, что славяне никому не отказывали в гостеприимстве.

— И в помощи, Лука, — дополнила девушка, — особенно своим…

Они скрылись в хижине.

Сумрак наступающего вечера быстро сменился мглою ночи.

Все затихло, откуда-то издалека доносился лай сторожевых собак.

Даже гром и гул всемирного города стал тише.

Ночь наступила.