«Вадим вернулся», – эта весть с быстротою молнии пронеслась по всему Ильменю. Такого известия было вполне достаточно, чтобы поселить надежду в сердцах недовольных.
– Будет дело мечам! Сумеет он отстоять страну родную! – говорили в приильменских селениях.
– Много за ним пойдет народу! Храбрый он вождь!
– Свой, настоящий, не чужой!
– Только бы Нов-город подался, в родах удальцы найдутся.
– Ладно ли только? Ведь снова польется кровь, – пытались вразумить более благоразумные.
– Польется в последний раз. Прогоним Рюрика, возьмем себе князем Вадима! Выберем его, как того выбрали.
– И он нам правду даст!
– Да какую еще правду-то – свою, а не варяжскую.
Заволновался, зашумел Ильмень, зазвенели мечи в родах славянских.
И время для возмущения было как нельзя более удобное. Князь отсутствовал, уехал он с дружинами своими к кривичам. Горе нежданно подкралось к Рюрику. Узнал он теперь, что умер почти одновременно с братом Синеусом и другой его брат – Трувор; волей-неволей пришлось князю покинуть Ильмень.
Отправившись в далекий путь, Рюрик сделал ошибку, взяв с собой и единственного своего друга, который бы мог его заменить, – Олава. Впрочем, мог ли предвидеть он, что опасность для молодого государства была так близка?
Во главе оставшейся небольшой дружины был поставлен храбрый на поле битвы, но малоопытный в делах правления воин по имени Руар. По его мнению, все было спокойно на Ильмене, опасаться было нечего, а потому Руар с дружиной после отбытия князя повел довольно беспечный образ жизни.
Вадим, между тем, делал свое дело. Один, без дружины, без всякого подготовления являлся он в роды и повсюду говорил так убедительно, что не только юноши, но и старики заслушивались его.
Заслушивались и вспоминали прежнее.
Как прежде-то жилось привольно! Каждый сам себе старший был и знать ничего не хотел, а теперь вот прислушивайся к тому, что на Рюриковом городище скажут.
Поэтому-то и находили себе отклик и сочувствие в сердцах славянских пылкие речи Вадима.
– Веди нас! Все за тобой пойдем, – слышались восторженные возгласы.
– Будь нам князем, дай нам правду не варяжскую, а родную, ильменскую.
Вадим, конечно, знал цену этим словам. Понимал он, что, свергнув одного князя, ильменцы не задумаются прогнать и другого, но какое ему было до этого дело?
Он чувствовал, что идет на отчаянное дело, что очень и очень мало у него средств для борьбы, но все-таки шел, шел напролом.
А в Рюриковом городище были беспечные пиры. Руар окончательно позабыл, что он не на родимых ему скандинавских берегах, а среди буйного, не смирившегося еще окончательно народа.
Эфанда более сознавала всю опасность положения, чем беспечный воин. До нее дошли уже слухи, что на Ильмене далеко не все спокойно. Те самые женщины, которым она всегда оказывала милость, и принесли первые тревожные вести.
Они сами были перепуганы за своих сыновей, служивших в варяжской дружине.
Что, как придется им идти смертным боем по приказанию князя на родимые селенья? Проливать кровь своих отцов и братьев? Ведь все они пойдут за князем, потому что преданы они ему, не оставят они его в дни тяжелого испытания.
– Мутит всех Вадим! Снова на Ильмень вернулся, проклятый! – передавали Эфанде. – Как бы какого греха не вышло, ты бы князю-батюшке весточку послала.
Эфанда припомнила рассказы своего супруга о том, какую роль играл Вадим в судьбе Рюрика, и поняла, что опасность действительно существует.
Она пробовала говорить Руару, но тот только рукой махнул.
– Да разве посмеют они вздохнуть громко? – говорил он в ответ на все доводы княгини. – Узнал я их довольно! Трусы они, и больше ничего! Чуть что – пятерых наших воинов достаточно, чтобы весь Ильмень с лица земли стереть!
Жестоко ошибался беспечный норманн. Волнения на Ильмене становились очень опасны для князя.
Вадим был настолько дерзок, что не задумался явиться даже в Нов-город и ударил в вечевой колокол.
В Нове-городе, конечно, знали об его появлении, поняли, зачем он и вече собирает. Горожане были всегда народом более благоразумным, чем полудикие обитатели берегов старого славянского озера, а потому, хотя и явились на вече, но с опаской, в очень небольшом количестве.
Самому Нову-городу, как торговому центру, новое правление доставляло такие выгоды, о которых раньше новгородцы и мечтать не могли. Прежде всего, благодаря сильной дружине Рюрика и прекратившимся неурядицам, отовсюду стали собираться в Нов-город люди торговые. Приходили часто и норманнские гости, теперь уже не опасавшиеся вероломного нападения. Происходивший при этом обмен товаров был очень выгоден новгородцам, а потому они с большим неудовольствием узнали о возвращении Вадима. Кроме того, новгородцы прекрасно понимали, что сила все-таки остается на стороне их князя.
Дружина Рюрика не уменьшилась, а напротив, возросла; благоразумных людей, сочувствующих князю и новой власти, все-таки было много, и люди эти смотрели на затею Вадима как на новую попытку завести распри.
Поэтому и мало собралось новгородцев на собранное Вадимом вече. Пришли только отчаянные крикуны, любители смуты да распри, которым терять в них было нечего.
Но Вадим явился не один в Нов-город; вместе с ним пришла толпа его единомышленников, готовых теперь следовать за ним, куда бы он их ни повел.
Его отряду, очень плохо вооруженному, совсем не дисциплинированному, и не под силу была борьба со стройными варяжскими дружинами. Но Вадиму и не нужен был успех, он по-прежнему жаждал только одного – отомстить своему врагу.
Он заговорил с новгородцами так, как прежде говорил с ними с вечевого помоста: вкрадчиво, несколько униженно, с поклонами. Это понравилось, но особого впечатления не произвело. Новгородцы начали уже забывать такие речи, а привыкли к другим, более твердым, более внушительным.
Кроме того, они понимали, что говорил с вечем не властный величавый человек, наделенный всеми знаками высшей княжеской власти, человек, по одному только слову которого двинулась, куда бы ей ни указали, могучая дружина, а бедняк, изгнанник, жизнь которого ровно ничего не стоила, мало того, враг правителя.
Среди благоразумных все-таки нашлись и такие, на которых не действовали никакие доводы, кроме показной силы. Поэтому и в Нове-городе Вадим все-таки имел некоторый успех.
Беспорядочная толпа его приверженцев увеличилась прекрасно вооруженной новгородской молодежью, а это что-нибудь да значило. Стоило подняться Нову-городу, за ним пошли бы и другие.
На Рюриково городище немедленно пришли вести обо всем происходившем в Нове-городе. Теперь встрепенулся и беспечный Руар.
Встрепенулся, но было уже поздно.