Кровавое дело
Маша вернулась домой рано утром. Дом, где жил Козодоев, был старой постройки особняк с двумя ходами и несколькими свободно размещенными флигелями.
Когда Маша вошла на двор, все в доме еще спали, только ворота конюшенного сарая, находившегося в боковом флигеле, были открыты.
– Федор, а Федор! – крикнула Маша.
– Чего там? Кто спрашивает? – из конюшни вышел мужик в кожаном переднике, с мочалкой в руках. – Ты, Машутка? Ишь, она с гулянки только идет, а я уже за делом: экипаж мою. Чего тебе?
– Барин не выходил?
– Такую-то рань? Чего ему?
– Не бывало, что ли? Для него, что день, что ночь – все дела какие-то.
– Дел, видно, немало. У него в окнах недавно огонь светился. Видно, что дела. Без дела кто же всю ночь хороводиться будет.
– Как же это я попаду теперь? Поди, заперто, а на морозе ждать совсем неохота.
– Сходи, стукни, может, барин-то не спит. Говорю, огонь только что погас.
– И то схожу, попытаю счастья.
Марья направилась к крыльцу черного хода и скрылась за дверью. Прошло две-три минуты, и по всему двору разнесся отчаянный вопль.
– Машка вопит, чтой-то с нею? – кинулся на крик из своей комнатки Федор.
Девушка уже была на дворе и бессмысленно металась, неистово вопя:
– Убили, убили… барина убили!… Люди добрые, помогите!… Убийство!
Крики уже вызвали переполох. Из флигелей выскакивали полуодетые люди, от ворот бежал дежурный дворник.
– Кого убили? – раздались со всех сторон вопросы.
– Барина нашего, Евгения Николаевича! – вопила Марья.
– Козодоева?
– Его, его! Да подите же вы туда кто-нибудь! Может, еще и жив он…
– А говоришь: «убили», – заметил старший дворник, – только народ мутишь! Ежели жив, так не убийство, а покушение… Ну, идем!
– Ой, нет! – взвизгнула Марья. – Не ведите меня туда! Лучше я здесь останусь.
– Врешь! Должна идти, ежели первая на такое дело наткнулась, – подтолкнул девушку к крыльцу старший. – Ребята, вы посторонних и любопытствующих посдержите! Чего тоже лезут?… Антоха! – крикнул он одному из подручных. – Беги на пост к городовому, сообщи: так, мол, и так – происшествие.
Постанывающая от внезапного потрясения Марья, дворники, Федор и несколько наиболее энергичных любопытных поднялись по лестнице к дверям в козодоевскую квартиру.
– Ой, отпустите меня лучше! – взвизгнула уже на площадке Марья. – Увижу его – чувства лишусь!
– Полно кобениться-то! Отворяй скорее! – прикрикнул на нее старший и вошел в квартиру.
К этому времени рассвело настолько, что все можно было ясно рассмотреть.
На полу, недалеко от входной двери, в луже уже запекшейся крови лежала темная масса, напоминавшая человеческую фигуру.
– Н-да, дело, – проговорил старший, обнажая голову. – Какое тут жив.
– Вся голова вдребезги, – проговорил Федор, наклоняясь над трупом. – Эка! Каша кашей стала!
– И в самом деле! Вот так поработали! – согласился с ним один из дворников. – Даже лица не признать…
Действительно, голова трупа была вся размозжена. Черепная чашка превратилась в осколки, мозг вперемешку со сгустившейся черною кровью покрывали, как маской, всю нижнюю часть лица.
– Царство Небесное! – проговорил старший. – И кто же этакое дело натворить мог?!
– Он, он, проклятущий! – воскликнула Марья. – Гость вчерашний! Барин-покойник вчера его с Федькой неведомо откуда привез. Он и убил. Больше некому, как ему, окаянному. Барышня-то, барышня наша, Софья Карловна, ничего, поди, не знает. Спит теперь, голубушка, крепким сном, а тут такая беда стряслась. Пойти побудить ее!
Марья выбежала из квартиры и через двор кинулась к парадному ходу.
– И нам, ребята, здесь оставаться нечего, – объявил старший. – Сейчас полиция явится, выйдем-ка на лесенку. Никто ничего трогать не смей! Ну уж и дело стряслось!… Федор! Слышал, что Машутка сказала? Ты это какого же убивца к нам в дом привез?
– Я что же, Панкратий Иванович? Мое дело – сторона. Разве я могу в хозяйские дела мешаться?
– То-то „сторона“! Вот посмотрим, с которой стороны тебя к этому делу пришьют? Эх, сколько народа набилось!… Хоть бы полиция скорей приходила!
Вся лестница была запружена людьми, со двора доносился шум голосов.
– Панкратий Иванович! – крикнул снизу посланный старшим за полицией Антон. – На парадный вас требуют… Сам господин помощник туда пришли!
– Иду, иду! – и Панкратий Иванович, расталкивая народ, кинулся к парадному ходу.
– Что у вас тут случилось? Убийство? – встретил его грозным окриком помощник пристава, ожидавший старшего с двумя околоточными и несколькими городовыми. – Простите, сударыня, – с любезным полупоклоном обратился он к стоявшей около него Софье Карловне, за которой видна была дрожавшая Марья. – Евгения Николаевича ухлопали?
– Его, ваше высокоблагородие. Только мы тут ни при чем.
– А это видно будет… Не смотрите за порядком, канальи! Дежурные у ворот спят, вместо того чтобы обывателя оберегать… Дверь открыть!
– Покойник-то около черного хода лежит, ваше высокоблагородие, – пробормотал Панкратий.
– А ведете сюда! Ба-ба-ба! Мефодий Кириллович! Так скоро? – воскликнул полицейский офицер, увидав взбегавшего на площадку старичка. – Никак не ожидал! Право, вы вездесущи!
Софья Карловна вскрикнула, увидав этого старичка. Он был очень похож на Козодоева: такой же низенький, так же гладко выбрит и такой же подвижный. Разница между ними была лишь в том, что Козодоев был худощав, а этот старик имел округлую фигуру, да не носил очков, благодаря чему видны были его умные, проницательные глаза.
Он слышал, как вскрикнула Софья Карловна, и внимательно поглядел на нее.
– Уж и вездесущ! – воскликнул он, здороваясь с полицейским. – Знаете, облава за Обводным была, так я из любопытства присутствовал. А тут вдруг слышу, по телефону сообщают, ну вот и поспешил. Что тут такое? Убийство?
– Козодоева некоего убили…
– Знал его. Дельный парень! Голова замечательная! Насмерть?
– Кажется, так… Так что же мы стоим? Здесь дверь заперта, с другого хода проникнем. Сударыня, – обратился помощник пристава к Софье Карловне, – вы, конечно, с нами?
– Нет, нет! Увольте меня, – дрожащим голосом ответила та. – Это так ужасно! Я не могу, совсем не могу… Еще вчера вечером я видела его живым, а теперь… – и она залилась слезами.
– Не смею настаивать, – опять полупоклонился полицейский. – Я думаю, что ваше присутствие при первом осмотре не обязательно. Ваше мнение, господин Кобылкин? – обратился он к Мефодию Кирилловичу.
– Конечно, – согласился тот. – Я вижу, молодая особа потрясена…
Софья Карловна уже не просто рыдала, у нее началась истерика. Марья поспешила увести ее в квартиру.
– Это кто же такая будет? – спросил Кобылкин у полицейского. – Родственница, дочь?
– Тут какое-то темное, частное дело, – ответил тот, – не то родственница, не то приемыш, не то… – и полицейский офицер что-то прошептал на ухо Мефодию Кирилловичу.
– Ага, понимаю, неопределенные взаимоотношения… а надо признаться, что если последнее, то у старичка вкус был хороший: очень недурна!
Когда они вошли на черное крыльцо, почтительно расступившаяся перед ними толпа сейчас же сомкнулась.
– Это кто же такой в штатском и бритый? – раздались вопросы.
– Как кто? Сам Кобылкин!
– Кобылкин! Знаменитый? Да разве он не в отставке?
– Что ж, что в отставке! По старой памяти ни одного такого дела не пропускает. Чуть где-нибудь преступление, он уже тут как тут, его любят, всюду пускают…
Имя Мефодия Кирилловича Кобылкина в самом деле пользовалось популярностью. Это был человек, одаренный проницательностью, наблюдательностью и сообразительностью, так сказать, ищейка по призванию. Не было такого запутанного дела, которого он не раскрыл бы за время своей долгой службы. Не было преступной тайны, в которую он не проник бы. Даже оставив службу, он продолжал заниматься любимым делом и частенько указывал путь к раскрытию преступления там, где его молодые преемники становились в тупик.
Увидав труп, он не задержался около него, а прошел в комнаты. Там он заглянул во все уголки, простучал все стены и вернулся к помощнику пристава, который составлял уже протокол первоначального дознания.
– Уведомление следователю уже послано, – сообщил ему полицейский, – а вот интересно, что вы, Мефодий Кириллович, обо всем этом думаете?
– А ничего еще, батенька мой, не думаю, – откровенно сознался Кобылкин. – Интересный случай произошел сегодня при облаве-то нашей. За Обводным каналом на пустырях субъектика задержали в числе прочих. С виду поглядеть – босяк форменный, а оказался титулованной особой: граф Михаил Андреевич Нейгоф, и это его сиятельное происхождение несомненными документами подтверждено.