Арестовав мимоходом, в коридоре, Мордку Олейника и сдав его городовому для отвода в кутузку, Закаталов от генерала на минуточку только заехал к себе домой — переоблачиться в сюртук и сказать два слова жене, чтоб она, на всякий случай, приготовилась, так как у них будут сегодня или обедать, или ужинать гости — человека четыре, а может и шесть, — поэтому чтобы все было хорошо, в порядке, уха стерляжья, прекрасный ростбиф, дичь и прочее, а главное, не забыть послать в погреб к купцу Харлашкину, чтобы прислал вин да бутылок шесть шампанского, — полицеимейстер-де требует!
М-mе Закаталова, страдавшая вечными флюсами и насморками, не любила вылезать из своего фланелевого капота и потому кисло поморщилась при этом, не совсем-то для нее приятном, известии, тем более, что оно так неопределенно, — или обедать, или ужинать! Уж что-нибудь одно бы! Она сочла себя вправе узнать, по крайней мере, что за гости, ради которых такие вдруг хлопоты? — Но заторопившийся супруг, впопыхах, только руками замахал на нее. — После, матушка, после! Теперь некогда… лечу, стремлюсь… Не до тебя!.. Одним словом, важные гости, очень важные, — смотри, лицом в грязь не ударь… Да чтобы шампанское-то заморожено было!
И лихой полицеймейстер полетел в село Корзухино.
* * *
Корзухинский батюшка был дома и, конечно, только руками развел от приятного удивления, при виде такого редкого и неожиданного гостя. — Откуда мне сие? — говорит, — и чем чествовать? Рябиновкой или вишневкой?
— Ну, батя, выручай! — изображая из себя повинную голову, обратился к нему гость. — Выручай, голубчик, будь другом!
— Кого, из чего и как? — систематически отозвался ему на это хозяин, довольный посещением своего городского и столь сановного друга.
— Это тебе все равно кого, — заметил полицеймейстер. — А главное, можешь ты мне сегодня покрутить одну пару?
— Одну? Могу и десять, только не сегодня.
— Вот те и на!.. Почему не сегодня? День ведь не под праздник и не постный!
— Не постный, а только не порядок. Надо наперед оглашение троекратное сделать, без того нельзя.
— А ты без оглашения валяй, — лукаво подмигнул ему Закаталов.
— Эво что выдумал!.. Без оглашения!.. Нашему брату за это и под запрещение попасть можно.
— Да ведь никто ж на тебя доказывать не пойдет.
— Не в том сила, а не порядок, говорю, — вот что.
— Да плюнь ты на свои порядки. Чего там! — шутливо махнул тот рукою.
— Эге! Не бойсь, ты на свои не плюешь, голова-то одна на плечах… Ну, да уж что с тобой антимонии разводить! — согласился, подумав, батюшка. — Уж если тебе и в самом деле так до зарезу пришло, можно будет нарочно отслужить сегодня вечерню и огласить единожды, да завтра дважды, после заутрени и обедни, — уж так и быть, нарочно отслужу. Дело-то, по крайности, в порядке будет, а после литургии и повенчаем.
Закаталов наморщился и озабоченно закусил губу.
— Необходимо сегодня, — проговорил он серьезно и решительно. Но батюшка на это только пожал плечами да руками развел.
— Слушай, батя, не ломайся, — продолжал он дружески убеждающим тоном. — Оглашение вовсе уж не такая важная формальность, если все остальное в порядке. Не брата же на родной сестре венчать будешь и не жену от живого мужа, — за это я тебе головой ручаюсь, и подводить ни тебя, ни себя, конечно, не стал бы. А дело вот в чем: хочешь заработать сотнягу рублей так венчай сегодня. Детишкам на молочишко годится. Подумай-ка сам, когда-то еще тебе благостыня такая перепадет! Ведь сто рублей не шутка!
«Батя» с каким-то сладко меланхолическим выражением, раздумчиво устремил взор в пространство и медленно стал поглаживать себе сивенькую бородку.
— Милый человек, ведь я это только по дружбе к тебе, — сердечно продолжал доказывать ему полицеймейстер, — потому мужик ты хороший и приятель к тому же. Люблю я тебя, вот что!.. А станешь артачиться, к другому поеду, — другой и ахти не молвя повенчает. Сотня рублей на голодное поповское брюхо, особенно вашему брату, попу деревенскому, сам понимаешь, что значит!
— Так-то так, а все же… как будто сумнительно, — тряхнул бородкой батюшка.
— Ну, вот те и здравствуй!.. Что же тут «сумнительного»? Да и чего опасаться-то?! Документы, говорю тебе, все в порядке, жених с невестой совершеннолетние, при венчании будет сам отец невестин — почтенный, заслуженный генерал, четверо свидетелей налицо, да и я сам — понимаешь ли, — сам буду в свидетелях-то, вместе с мировым, — уж чего тебе, значит, законнее?!. Приедем без шума, вечером, попозже, — село-то ваше все спать, поди чай, будет, — в церкви, значит, лишнего народу ни души, освещения парадного не надо, — ну, и знать никто не будет, да и про оглашение никто не домекнется, — было ли, нет ли, Господь его знает! Раз в книгу записано, стало быть, было, вот и конец. Ну, а уж хочется оглашать, огласи, пожалуй, за вечерней, — полторы старухи услышат, и удовольствуйся!
Батюшка уже не возражал, а только головой порою потряхивал, с выражением, которое ясно говорило: «ишь ты, поет-то как, соловушком курским!»
— Документы невестины можешь хоть сейчас получить, — продолжал между тем Закаталов, — ну, а жениховы с собой привезем. Ведь запись-то в метрику сделать и пятнадцати минут работы не надо, — и все будет в порядке! В полчаса всю свадьбу отваляешь и получай радужную… Дьячку с пономарем тоже ублаготворим хорошо, останутся довольны, и все это, как говорится, по-тиху, по-сладку, самым душевным манером… Подумай-ка, право!
Батюшка, все с тем же сладко меланхолическим выражением продолжал глядеть в неопределенное пространство и поглаживать бороду.
— Что уж больно таинственно? Роман, что ли, какой? — спросил он наконец, со скромной, но несколько лукавой усмешкой.
— Последствия романа, — вздохнул с такой же усмешкой Закаталов. — Главная причина, что невеста-то с кузовом, — добавил он, выразительно понизив голос. — Понимаешь?
— Ясно. Грех, стало быть, прикрыть законом желают?
— Во-вот, оно самое и есть! Ты у меня, батя, догадливый! — подмигнул ему полицеймейстер, весело потирая руки. — Именно, прикрыть его, аспида, пока еще время.
— Хе-хее… Понимаем. Что же они, здешние будут, аль как?
— Приезжие, и даже издалека… Ну, да тебе-то что!
— Повенчаются и укатят себе восвояси, поэтому и желательно без огласки, — пояснил полицеймейстер. — Тебе даже лучше: уехали и с плеч долой!.. Так как же, батя? Согласен?
— Ну, да уж-что с тобой поделаешь! — покорно вздохнул батюшка. — Змей-искуситель ты, одно слово! Иерея в соблазн привел, греходник эдакой! — с шутливой укоризной покачивал он головой. — Разве уж для тебя только, для друга, а то ни за что бы!
— Ну, ладно, разводи бобы-то!.. Стало быть к вечеру приготовься.
* * *
Несколько минут спустя, полицеймейстер уже катил обратно в город. На этот раз, его лихая пара впристяжку остановилась перед домиком, на стене которого была прибита известной формы овальная вывеска «мирового судьи», а на дверях подъезда блестела медная дощечка с надписью «Аристарх Иванович Сычугов». Зная, что в этот час мировой судья обыкновенно разбирает дела, Закаталов прошел к нему прямо в камеру и выразительно перемигнулся с ним, — дело, мол, есть. Судья сейчас же объявил перерыв заседания, — ибо здесь это делается патриархально, — и удалился с полицеймейстером в свой кабинет «покурить».
— Большая просьба к вам, любезный друг, — приступил к нему Закаталов, не забыв предварительно вплотную притворить дверь в гостиную, на случай излишнего женского любопытства. — Можете вы не поспать сегодняшний вечер?
— Не поспать вечер… хм… трудновато! — усомнился мякишеобразный и белотелый судья. — Трудновато-с… А впрочем, было бы из-за чего. Дело, что-ли, какое?
Закаталов объяснил, что оно, пожалуй, и дело, а вместе с тем и пикничок выйдет превеселый, соединенный с маленькой экскурсией за город, потому что парочку одну повенчать ему надо экспромтом, преинтересную, — так вот, не угодно ли вместе с ним в свидетели, — «по женихе, мол, ручаюсь».
Сычугов, естественно, полюбопытствовал узнать наперед, кого с кем венчать предполагается? Но Закаталов решительно заявил, что это пока секрет, а только свадьба будет прекурьезная, — конечно, с выпивкой, — и как судья потом будет сам хохотать, да пухляшки свои потирать от удовольствия, так просто мое почтение! Ему же спасибо скажет!
Усомнившийся Сычугов принял, однако, все это предложение за приятельскую мистификацию, потому что, в самом деле, кому с кем у нас венчаться? Невесты все наперечет, женихи тоже, и ежели бы взаправду предстояло что-либо подобное, то заранее всему городу было бы известно.
— Да уж стало быть есть кому, коли говорю! — с жаром твердой уверенности вступился за себя Закаталов и принялся убеждать и упрашивать судью — сделать это в личное ему одолжение, за которое он и в свой черед отслужит при случае. — Ведь не трудно же! А уж зато какая потешная штука выйдет, и как кутнем-то! Напропалую!
— Да что ж, я бы пожалуй, — согласился податливый судья, — вот, как жена только, не знаю…
— Нет уж вы, пожалуйста, жене ни гу-гу! — поспешил серьезно предупредить его Закаталов. — Попридержите пока про себя… А ежели спросит, скажите, по делу, мол, нужно; полицейместер нарочно сам заезжал… Я и мою бабу в это не путаю. Повенчаем, — тогда пускай их звонят хоть на весь город!
И он взял с Сычугова честное слово, что тот не проболтается, а затем уговоренный судья дал ему окончательное свое согласие быть свидетелем на неизвестной ему свадьбе. Для судьи тут были три подкупающих обстоятельства: во-первых, любопытство, — что за таинственная свадьба такая? Затем дружеское одолжение приятелю и, наконец, заманчивая перспектива чего-то потешного с хорошей выпивкой.
— Ну, вот и прекрасно! М-манифик! — горячо потряс ему за это руку Закаталов, и предупредил, что в достодолжную минуту пришлет за ним, экипаж и вестового; костюмов-де не нужно никаких: в чем есть, в том и валите, — поезжайте прямо в Корзухино, к батьке в дом, а мы следом за вами.
* * *
От Сычугова полицеймейстер отправился к Каржолю и, не застав его, конечно, дома, настрочил на клочке бумаги самое дружеское приглашение приехать к нему тотчас же по возвращении с завода, по крайне спешному и очень интересному для самого Каржоля делу, а затем полетел в «московские нумера», к генералу.
— Готово, ваше превосходительство, все готово! — объявил он, сияя весь радостью и, как нельзя более, довольный самим собою. — Теперь только распорядиться на почте насчет лошадей и экипажеи, но это плевое дело, это мы мигом!
Обрадованный старик с чувством протянул ему обе руки для энергичного пожатия.
— Не имею слов и прочее… вы понимаете, — пробормотал он своей обычной отрывистой манерой.
Закаталов тут же пригласил генерала пожаловать к нему, вместе с остальными-его спутниками, в четыре часа, откушать попросту чем Бог послал, и предупредил, что после обеда они, по всей вероятности, встретятся у него с графом, объяснение с которым гораздо лучше-де иметь в частной квартире, чем здесь, в «нумерах»; дом же Закаталова, на этот случаи, весь к услугам его превосходительства. Генерал, за себя и за своих, с благодарностью принял это любезное приглашение, — и полицеймейстер полетел домой приготовиться к надлежащему приему своих гостей и распорядиться насчет кое-чего к вечеру.