Вид острова Гонконга. — Пик Виктории и пик Альберта. — Общий вид пика и города Виктория с рейда. — Закрытое положение города. — Встреча с русским коммерческим консулом. — Гонконгская набережная и ее пристань. — Паланкины. — Характер европейских построек в Гонконге. — Сады и красивые уголки. — Благоустройство города. — Отель "Универсал?" и его обстановка. — Услуга со стороны солнца моим сигарам. — Ботанический сад. — Воскресный день у гонконгских англичан. — Городские храмы. — Костюм католических монахов и православный звон колоколов. — Гонконгские клубы и их значение в местной жизни. — Интерес здешних англичан к нашим делам с Китаем. — Улица Королевы и характер ее построек. — Магазины китайских изделий и их нарядная внешность. — Проявления художественного чувства в китайцах. — Лавки без запроса и лавки с запросом. — Как китайцы любят торговаться и какого покупателя они уважают. — Китайские подделки старого фарфора.
Продолжение 17-го августа.
В 8 1/2 часов утра подходим к массивному гранитному кряжу, составляющему остров Гонконг, на котором по другую сторону горы, на ее северном склоне, расположен город Виктория. Гора эта в 1.825 футов вышины также носит имя королевы Великобританской, ее называют здесь "пиком Виктории". Остров тянется от запада к востоку на протяжении 16 километров, имея в ширину от трех до восьми километров при очень прихотливом очертании берегов, в особенности южных, врезающихся в глубь его заливами и выдающихся длинными мысами. Кряж его, от 500 до 600 метров высоты, представляет целый ряд вершин и вершинок, соединенных между собой седловинами, и спускается к береговой линии постепенно понижающимися холмами и террасами, а в некоторых местах и крутыми утесами. Пик Виктории находится на западном конце острова, а на восточном высится пик Альберта, несколько ниже первого (1.711 футов), на обоих виднеется по одному семафорному флагштоку и несколько домиков. На Виктории, кроме того, устроено что-то вроде укрепления, насколько можно судить снизу, и там развевается национальный английский флаг. Гранитный пик Виктории местами покрыт довольно скудною травой и кое-где искусственно разведенными садами, среди которых отдельно и широко друг от друга стоят несколько белых домов уже знакомого нам англо-колониального типа, принадлежащих местным богачам, переселяющимся на лето повыше, чтобы пользоваться более чистым и прохладным воздухом. Между этими бенглоу указывают и дачу гонконгского губернатора, которым теперь состоит некто Генесси, известный в 1863 году полонофил и заклятый враг России.
В девять часов утра, пройдя узкостью между берегом Гонконга и маленьким островком Зеленым (назван так потому, что весь покрыт травой), на котором в полугорье выстроен невысокий маяк, входим на Гонконгский рейд. Здесь приближается вышедший нам навстречу паровой катер под русским консульским флагом и, описав дугу, идет бок-о-бок с нами. Вот открывается город, расположенный амфитеатром по склону пика Виктории до половины его высоты; а внизу ряд каменных зданий, по большей части коммерческого характера, унизал собою весь берег слегка вогнутою широкою дугой. С этой стороны пик Виктории представляется в виде тупого, неправильного конуса с закругленною вершиной. На первый взгляд город не показался мне особенно красивым, быть может потому, что очень уж нам его нахвалили именно со стороны картинности и тем заставили ожидать чего-то необычайного. В общем, это несколько горизонтальных линий, образуемых большими трехэтажными каменными домами с широкими окнами и аркадами по всем этажам; линии эти местами пересекаются зеленью деревьев, а задние планы тонут в садах, из которых там и сям выглядывают крыши и верхние этажи отдельно разбросанных домов более уютного характера. На первый взгляд кажется, что город стоит точно в котле: с тылу закрыт он Гонконгским кряжем и пиком Виктории, а с фронта, по ту сторону рейда, и с боков — Каулунским берегом китайского материка и другими островами. Говорят, что вследствие такого положения он мало проветривается и страдает от ужасной жары, какою пышут раскаленные скалы.
Чуть только бросили якорь, пароход, по обыкновению, был окружен массой разнообразных лодок, среди которых преобладали китайские сампанги. В подобных сампангах живет на рейде целое население. Первым пристал паровой катер, из которого поднялся к нам на палубу русский коммерческий консул господин Реймерс (германский подданный) и тотчас же представился С. С. Лесовскому. Он должен передать адмиралу некоторые сведения, и в беседе с ним решается теперь важный для нас вопрос: останемся ли пока в Гонконге или пойдем далее? Десять минут спустя было уже известно, что здесь не останемся. Адмирал с супругой съехал на берег в консульском катере, который вскоре возвратился опять к нашему борту, чтобы забрать свиту адмирала и вещи.
Плывем к прекрасной набережной Беддар, облицованной бетонною стенкой и гранитными плитами. У пристани толпится много сампангов, но суеты между ними нет ни малейшей и порядок поддерживается самими лодочниками, так что присутствие здесь одного полицейского, рослого и красивого индуса в красной чалме и белом кителе с нашитыми на воротнике медными нумерами, оказывается, по-видимому, более для парада, чем по необходимости. Пристань весьма удобна и находится как раз против дома нашего консула. Рядом с ним идут вдоль набережной такие же трехэтажные с аркадными верандами дома других консулов и пароходных компаний; над каждым из них развевается на флагштоке свой национальный или компанейский флаг. Набережная полна оживленного, чисто портового движения.
Только что мы высадились, к нам подошло несколько носильщиков китайцев с плетеными бамбуковыми паланкинами. Каждый паланкин устроен только на одного пассажира и поднимается двумя кули, носящими его на длинных шестах, по-видимому, без труда, очень легкой, согласной и довольно быстрой походкой, которая замедляется несколько лишь при подъеме в гору. Экипаж этот, испытанный мною здесь впервые в жизни, оказался очень удобным. Прежде всего он очень легок, представляя собой кресло, утвержденное на маленькой платформочке, служащей ему дном или полом, и защищается от солнца зеленым клеенчатым навесом, полы которого, смотря по надобности, вы можете спустить и с боков, и спереди, и сзади. Тут вы со всех сторон прикрыты от солнечных лучей, а сквозной ветерок достаточно освежает вас во время движения. Паланкины заменяют в Гонконге извозчиков. (Кстати: я говорю "в Гонконге", а не в "Виктории", потому что город называется Викторией только на официальном языке, а в просторечии все, и даже сами англичане, зовут его Гонконгом). Поэтому на каждом паланкине с обоих боков четко выставлен крупными цифрами его нумер, а паланкинщики более или менее все известны полиции. Их, однако, тут больше тысячи человек, судя по тому, что мне довелось быть несомым в № 555. На набережной, перед отелями, перед клубом и на всех перекрестках вы всегда найдете группу нескольких поставленных в ряд паланкинов. Это для них уже определенные места, все равно как у нас извозчичьи биржи. Внутри каждого паланкина прибита такса, где обозначены цены за конец и по часам, вообще недорогие.
Мимо четырехугольной башни с городскими часами поднялись мы в гору по отлично шоссированной улице; тротуары по обеим сторонам ее обсажены высокими ветвистыми деревьями, которые сплошь покрывают шоссе своей приятной тенью. Дома, обрамляющие с обеих сторон эту улицу, все выстроены весьма фундаментально в три и четыре этажа и кажутся очень массивными благодаря своим каменным террасам, верандам и галереям на толстых каменных аркадах и гранитным фундаментам, из коих те, что стоят на склонах горы, высятся на несколько аршин вверх и имеют вид крепостных стен, покрытых ползучими растениями и папоротниками, вырастающими из расщелин и швов их камней. Каждый дом имеет свой сад или цветник с несколькими тенистыми деревьями, разведенный на террасе, которая служит продолжением того же гранитного фундамента, так что в Гонконге вы почти везде видите сады, как бы нависшие одни над другими, и из зелени этих садов выглядывают где угол какого-нибудь дома, где балкон или крытая галерея, где вышка или башенка, и все эти архитектурные выдумки очень красивы каждый в отдельности. Поэтому, должен сознаться, насколько не понравился мне вид города с рейда, настолько же самый город внутри своих улиц сделал на меня приятное по своей оригинальной красоте впечатление. На всех улицах вы встречаете великолепное, всегда начисто подметенное и вспрыснутое шоссе и широкие мощеные тротуары; везде проложены подземные сточные трубы, везде цистерны и краны водопровода и газовое освещение, словом, здесь соединены все условия для самой взыскательной в отношении общественного комфорта городской европейской жизни. И надо сознаться, что так жить и так устраиваться умеют одни только англичане; это их преимущество, это дело их национального гения, что в особенности бросается вам в глаза после французского Сайгона: там тоже и газ, и шоссе, и водопроводы, но в устройстве самих жилищ уже далеко нет такой основательности и такого всеобъемлющего комфорта как здесь. В Сайгоне, например, нет даже вполне порядочной гостиницы, тогда как здесь отель "Универсаль" на Виндхамстрит, в котором мы остановились, это в своем роде дворец: широкие прохладные сени, широкие вылощенные и покрытые коврами лестницы, обширная прохладная столовая, кабинет для чтения, гостиная, веранда для послеобеденного отдыха; видно, что на устройство всего этого средств не жалелось, а главное, видно уменье устроиться. Помещения для постояльцев тоже отличаются простором: стены в восемь аршин высоты, широкие и высокие окна, дающие много света и воздуха, а стоит лишь надавить в раме пружину, и вы благодаря жалюзи моментально очутитесь в приятном полумраке. Вдоль каждого этажа устроены снаружи широкие крытые галереи и особые балконы-веранды, где вдосталь можно валяться в длинных плетеных креслах, наслаждаясь видом кудрявых соседних садов с выглядывающими из них зданиями и любоваться ребрами гор или рейдом с его сампангами, драконовидными джонками, пароходами и пестреющими на мачтах многочисленных судов флагами чуть не всех приморских стран и народов. Благодаря этим галереям и балконам, солнце никогда не заглядывает в самые комнаты, так что в них нет надобности даже и в панке. Об обстановке нечего и говорить: она полна чисто английского, самого требовательного комфорта и блещет не только чистотой и лоском, но даже роскошью. Везде громадные ковры, чугунные камины, накаминные бронзовые вещи и фарфоровые вазы — произведения китайских и японских фабрик. Что же мудреного, если после сайгонской пародии на гостиницу, какие вы встретите разве в некоторых из наших захолустных городов, отель "Универсаль" в Гонконге показался нам просто дворцом и не оставил желать ничего лучшего! А это еще, говорят, не лучшая гостиница в городе и относительно цен даже довольно дешевая. Двое суток, проведенных в ней, обошлись каждому из нас со столом и разными "консомациями" средним счетом по десяти долларов. Двадцать пять франков в сутки за весь этот комфорт и обильный стол, как хотите, недорого.
Чтоб убить как как-нибудь время пока не спадет дневная жара, мы слегка закусили, напились чаю, который приготовили себе сами, ибо английскому приготовлению больше не доверяем, и предались полному кейфу, то есть лежанью в широких, длинных эластических креслах на прохладной веранде. Жгучие лучи солнца касались только ее каменной баллюстрады, которою я воспользовался в это время, чтобы высушить свои сигары, купленные в Сингапуре и отсыревшие за несколько суток плавания до такой степени, что ни одной из них невозможно было раскурить. Солнце сделало свое дело, и менее чем через час мы уже наслаждались прекрасными, вполне сухими гаванскими сигарами. Но увы! Наслаждение это будет продолжаться лишь до выхода в море, до новой ночи, проведенной в душной каюте, в воздухе перепрелом от всепроникающей теплой сырости.
Около четырех часов дня мы спустились вниз, уселись в паланкины, услужливо поднесенные к самой лестнице носильщиками, и отправились осматривать город.
Зимний губернаторский дом с вышкой и флагштоком, на котором гордо развевается английский флаг, стоит отдельно в полугорье, окруженный великолепным Ботаническим садом, где роскошь тропической растительности спорит с английским желанием придать ей еще более красоты самым устройством и расположением сада, с его широкими гранитными лестницами, ротондами, фонтаном, баллюстрадами и пестрыми цветниками.
Так как день был воскресный, то все английские конторы и правительственные учреждения, разумеется, были закрыты. Даже в частных домах, занятых англичанами, жизнь затаилась где-то внутри, невидимая для постороннего глаза, да и на улице какой-нибудь джентльмен, весь в белом фланелевом костюме, с неизменным пробковым шлемом на голове, являлся в виде редкого исключения. И если в этот раз мы встретили несколько десятков европейцев, то достаточно было взглянуть на их физиономии, чтобы подержать пари, что по крайней мере 9/10 из них не англичане, а немцы, французы, голландцы, да и те-то наполовину были моряки или туристы, переселившиеся сюда, подобно нам, на несколько часов, прямо с пароходного борта.
В городе есть англиканская церковь, вся белая, в готическом вкусе, с трехъярусной башней, без шпиля, взамен которого наверху ее торчат четыре шпилька наугольных башенок. Кроме того, есть еще католический монастырь, большое здание с двумя колоколенками по бокам главного фасада. Монахи его бород не бреют и носят сандалии, широкополые шляпы из черного плюша и белые сутаны с капюшоном, что очень красиво. По случаю вечерней службы, на этих колоколенках звонили и, что меня особенно удивило, колокольный перезвон был вовсе не католический, а скорее наш, православный: и колокола здесь не самозвоны, то есть не раскачиваются на осях, и звонят в них дергая не за рычаг, а прямо за язык, как у православных: притом сочетание их звуков представляет очень искусно подобранную музыкальную гамму, дающую полный аккорд.
В Гонконге имеются два клуба: английский и немецкий, оба помещаются в больших, прекрасно и специально с этою целью построенных домах. Для холостых и одиноких своих членов эти клубы представляют то удобство, что в них можно пользоваться особыми комнатами для постоянного житья на полном пансионе, за умеренную плату. Здесь же главный резервуар всех коммерческих и политических новостей, которые получаются в Гонконге весьма быстро, благодаря телеграфному кабелю, соединяющему этот город с Лондоном. Редакция местной газеты иногда по несколько раз в день вывешивает в клубах печатные бюллетени с самыми свежими новостями и самыми последними биржевыми ценами Лондона, Парижа, Берлина и Шанхая. В настоящее время здешние англичане с особенным интересом следят за ходом наших переговоров с Китаем, и все правительственные мероприятия, как с нашей, так и с китайской стороны, касающиеся "конфликта", все распоряжения и назначения, перемещения военных судов, частей войск и начальствующих лиц, все это, спустя не позднее суток, уже становится известным в Гонконге и подвергается очень оживленным обсуждениям в клубах, которые, за отсутствием театра и других общественных развлечений, кроме бегов на ипподроме, являются единственными местами, соединяющими в себе здешнее европейское общество.
Спустясь с горы, мы повернули мимо английского клуба налево на Королевскую улицу, идущую параллельно набережной. Это главная улица города Виктории. С обеих сторон ее тянутся многоэтажные каменные дома, с глубокими по всем этажам галереями на колоннах, с массивными баллюстрадами и плоскими кровлями, на которых, подобно тому, как в Александрии, устроены на деревянных стойках холщовые навесы вроде балдахинов и цветники, где в больших китайских горшках и расписных вазах культивируются разные редкие цветы и растения, с которыми китайские садоводы делают что им угодно, превращая карликов в гигантов и гигантов в карликов.
Галереи нижних этажей под арками сплошь заняты магазинами. Европейские, то есть английские магазины были, разумеется, заперты; зато китайские, японские и индийские полны торговой деятельности. Что за роскошные и оригинальные выставки товаров! И как поневоле разбегаются глаза, глядя на всю эту роскошь, где изящество и восточная пестрота, споря между собою, дают своими красками и формами богатейший материал для художника! Индийские и китайские шелковые ткани, шитье по сукну и атласу шелками и золотом, китайские парчи и крепы, японские вазы и бронзы, кантонские изделия, фарфоровая расписная посуда, фаянсовые блюда и тарелки, игрушки точеные из слоновой кости, причудливые веера и фонари, акварели на шёлку и на рисовой бумаге, ажурно резная и инкрустированная мебель из черного дерева, экраны, этажерки, шкафчики, фарфоровые табуреты в виде бочонков, модели джонок и пагод из кости, деревянные, бронзовые и фарфоровые куклы и бурханы (идолы) и тысячи иных вещиц и безделушек, все эти "Китайские изделия" блещут на виду разноцветными яркими красками, серебром и позолотой: все это картинно расположено на столах и в витринах и расставлено на полках так ловко и красиво, что каждый магазин со всею обстановкой, с этими полуобнаженными мускулистыми кулиями и одетыми в белые кофты, длинноносыми, гладкими, выхоленными хозяевами и приказчиками сам по себе составляет целую картину, которую прямо бери и пиши, а уж раздолье тонам и краскам будет! Уже несколько придают улице оригинальности и какой-то праздничной нарядности хотя бы одни эти наружные вывески китайских магазинов, спускающиеся с высоты вторых и третьих этажей в виде разноцветных лент, испещренных золотыми, красными и черными китайскими надписями. А эти легкие, прорезные, лакированные двери, ведущие в магазин, эти божницы с зажженными свечами и лампадами, ютящиеся где-нибудь в почетном месте заднего плана каждой китайской лавки, эти узорчатые раззолоченные решетки из кедрового и красного дерева, отделяющие, подобно алькову или театральным кулисам, заднюю часть лавки от передней, все это прелесть как хорошо и оригинально!.. Достаточно взглянуть на устройство хорошей китайской лавки, на выставочную группировку и расстановку ее товаров, не говоря уже об их достоинстве и отделке, чтобы признать в китайцах людей с большим артистическим, хотя и крайне своеобразным вкусом. Своего рода художественное чувство китайца проглядывает даже и в том, как продает он вам какую-нибудь хорошенькую вещицу, с каким наслаждением сам любуется ею в это время. На его лице ясно отражается, насколько сам он чувствует и глубоко понимает всю ее китайскую прелесть.
В одном из рекомендованных нам магазинов, № 62, мы сторговали на выбор несколько кантонских тарелок за 20 долларов. Хозяин сначала было уступил их, но затем самому вдруг стало жалко своего товара. Уж он и вздыхал, и рассматривал каждую тарелочку, указывая на достоинство и тонкость ее рисунка и фарфора, и бормотал что-то себе под нос, и высчитывал, — словом, видимо, не хотел выпустить красивый товар из своих рук, и наконец попробовал даже сказать, что он ошибся в цене, на что ему, впрочем, было заявлено нами, что это, мол, уже не по-джентльменски. Тогда, нечего делать, полюбовавшись в последний раз своими тарелками, купец махнул рукой и со вздохом приказал кули завертывать их и упаковывать. Тут, очевидно, соединялось в нем два чувства: одно — артистическое любование хорошей вещью, с которым просто жаль расстаться, а другое — простая жадность к деньгам и сожаление, зачем продешевил товар покупателю-варвару, который, может быть, дал бы за него и дороже, если бы поторговаться с ним поупорнее.
Лавка № 62 была рекомендована нам за такую, где торговля идет без запроса, но, испытав ее на деле, я не возьму на себя отстаивать именно это ее качество. Приценясь к подобным вещам в других лавках, мы убедились, что "китаец без запроса" все-таки запросил и получил с нас против действительной цены, только на том основании, что у него якобы "без запроса". Между тем, в некоторых других лавках, где торгуют "с запросом", можно было бы приобрести такие точно вещи доллара на три, на четыре дешевле. С китайцами, как и вообще со всеми азиатами, можно и должно торговаться. Китаец любит продать, но и поторговаться тоже любит. Ему, по-видимому, нравится самый процесс торгованья, выторговыванья и уступки. Это торгаш не только по профессии, но и по натуре, и если он назначит вам цену, смело давайте ему одну четверть того, что запрошено. Он непременно начнет вас убеждать и божиться, что меньше взять никак невозможно, но не обращайте на это никакого внимания и, пожалуй, уйдите из лавки. Можете быть уверены, что не только на возвратном вашем пути, но и завтра, и послезавтра, даже несколько дней спустя, если вам придется проходить мимо, китаец (он уже хорошо и притом сразу заметил вашу наружность) встретит вас у дверей своей лавки не иначе, как вежливым поклоном, с самою любезною улыбкой и приветливо попросит зайти к нему, напомнив, что вы тогда-то торговали у него такую-то вещицу. Заходите к нему смело. Вас усадят на бамбуковый или фарфоровый табурет, предложат чашку чая и манильскую сигару и вновь поставят перед вами интересующую вас вещь. Тут уже начинается новый торг как со знакомым. Китаец, хотя и старается самым любезным образом убедить вас в невозможности цены дешевле той, какую он запросил, тем не менее, по всем его приемам, вы замечаете, что внутренне он расположен к уступчивости. Тогда начинайте ему набавлять, но отнюдь не сразу и понемножку: он же понемножку будет спускать и, наконец, ко взаимному вашему удовольствию, вы сойдетесь на половине или немного более, чем на половине цены, первоначально запрошенной. Некоторые из русских думают, что торговаться вообще "неприлично", — не барское, мол, дело, — и дают сразу цену, какую бы с них не запросили. Но этим они только портят цены и совсем напрасно воображают, будто китайцы, понимая такую барскую тенденцию, уважают их за это. Увы! Что хорошо в петербургских ресторанах с татарами, совсем неуместно с китайскими купцами на крайнем Востоке. Напротив, подобного покупателя китаец вовсе не уважает и, если продает ему вещь, — да и как не продать, когда тот сразу дает что ни запросишь! — то продает безо всякого удовольствия. Именно "без удовольствия", потому что такой покупатель самого его лишает приятности пройти лишний раз весь любезный ему процесс торгованья, выторговыванья и уступки. Неудобство при этом, разумеется, то, что вам приходится терять много лишнего времени, и китаец чувствует это, а потому-то и старается, показывая товар лицом, всячески быть любезным и утонченно вежливым с вами, всячески занимать и, пожалуй, даже развлекать вас, так сказать, сдобрить, умягчить вашу душу для того, чтобы вы подались на его цену. Но, отвечая любезностью на любезность, все-таки будьте тверды и стойки, хотя отнюдь не упрямы: набавляйте, не увлекаясь, понемножку, если хотите купить выгодно и унести с собою уважение китайского купца. В этом случае он сам наблюдает за особенно тщательною укупоркой ваших вещей и, не беря денег в лавке, сам будет сопровождать своих кули с этими вещами к вам на квартиру, где и получит за них по счету.
Китайский фарфор вообще очень хорош, как старый, так и новый: но здесь, как и в Европе, существуют подделки старого фарфора, в особенности так называемых кракле, то есть вещей, на которых глазурь от времени и долгого употребления дала трещины в мелкую клетку. Неподдельные кракле и в самом Китае ценятся очень дорого, и для того, чтобы купить их, по большей части нужен хороший случай: значит, прежде всего нужно время, которого у таких путешественников, как мы, очень мало, а во-вторых, большие деньги и, наконец, в-третьих (что всего важнее), опытность, потому что на отлично подделанных кракле очень легко можно быть надутым. Поэтому новички поступят гораздо благоразумнее, если станут покупать вещи заведомо новой фабрикации, тем более, что сами по себе они вполне могут удовлетворить как изяществом своей формы, так и красотой рисунка, да и надуть на них нельзя, так как цены на такие вещи всегда известны и доступны.