Этика является лебединой песнью великого гуманиста-ученого и революционера-анархиста и представляет как бы венец и заключение всех научных, философских и социальных взглядов П. А. Кропоткина, к каким он пришел в течение всей своей долгой и необычной жизни. К сожалению, смерть помешала П. А-чу вполне закончить свой труд и на меня выпала, согласно воле и желанию П. А-ча, ответственная обязанность — подготовить „Этику“ к печати.
Выпуская в свет первый том „Этики”, я чувствую необходимость сказать несколько слов и познакомить читателей с историей этого произведения.
В своей „Этике“ П. А-ч хотел дать ответ на два основных вопроса морали: откуда берутся в человеке нравственные понятия? и к чему стремятся нравственные предписания и нормы? Вследствие этого свой труд он и разделил на две части: первая должна разобрать вопрос о происхождении и историческом развитии нравственности, а во второй части П. А. хотел заняться изложением основ реалистической этики и ее целей
П. А. успел написать лишь первый том „Этики” и то не в окончательном виде. Некоторые главы первого тома были им написаны лишь вчерне, а последняя глава, в которой должны были быть изложены этические учения Штирнера, Ницше, Толстого, Мультатули и других современных выдающихся моралистов, осталась не написанной.
Для второго тома „Этики” П. А. успел написать (по-английски) лишь несколько вполне законченных очерков, которые он хотел напечатать предварительно ввиде журнальных статей, и ряд черновых набросков и заметок. Таковы, — очерки Primitive Ethics (Первобытная Этика), Justice (Справедливость), Morality and Religion (Нравственность и Религия). Ethics and Mutual Aid (Этика и Взаимная Помощь), Origin of Moral Motives and Sense of Duty (Происхождение нравственных побуждений и чувства долга) и др.
Вопросами морали П. А. начал заниматься еще в восьмидесятых годах, но особенно большое внимание он стал уделять вопросам нравственности в последнее десятилетие девятнадцатого века, когда в литературе стали раздаваться голоса, что нравственность не нужна, и когда стало распространяться учение аморализма Ницше. Одновременно с этим многие представители науки и философской мысли, под влиянием узко понятого учения Дарвина, стали утверждать, что в мире царит лишь один всеобщий закон — „закон борьбы за существование” и этим самым как бы подкрепляли философский аморализм.
П. А., чувствуя всю ложность таких выводов, решил доказать с научной точки зрения, что природа „не а-моральна“ и „не учит человека злу“, но что нравственность представляет естественный продукт эволюции социальной жизни не только человека, но почти всех живых существ, у большой части которых мы встречаем уже некоторые зачатки моральных отношений.
В 1890 г. П. А. прочитал в „Анкотском братстве” в Манчестере лекцию на тему „Справедливость и Нравственность”, а несколько времени спустя эту же лекцию в расширенном виде он повторил в Лондонском Этическом Обществе.
В период 1891–1894 гг. П. А. напечатал в журнале Nineteenth Century ряд статей о взаимной помощи среди животных, дикарей и цивилизованных народов: эти очерки, составившие впоследствии книгу „Взаимная Помощь — как фактор эволюции”, представляют собою как бы введение к учению Кропоткина о нравственности.
В 1904–1905 гг. в журнале Nineteenth Century П. А. поместил две статьи, непосредственно посвященные вопросам морали — „Необходимость нравственности в наши дни” и „Нравственность в природе”. Эти очерки в несколько переработанном виде и составили первые три главы настоящего тома. Около этого же времени П. А. написал по французски небольшую брошюру La Morale Anarchiste. В этой брошюре, призывая человека к активному действию, П. А. подчеркивает, что человек должен помнить, что сила его не в одиночестве, а в союзе с своими ближними, с народом, с трудящимися массами. В противоположность анархическому индивидуализму, он стремится создать социальную мораль, этику общественности и солидарности.
Весь прогресс человечества, говорит П. А., неразрывно связан с жизнью общественной. Жизнь в обществе естественно и неизбежно порождает и у людей и у животных инстинкт общительности, взаимопомощи, которые в дальнейшем своем развитии у людей претворяются в чувство доброжелательности, симпатии и любви.
Из этих чувств и инстинктов и берет свое начало человеческая нравственность, или совокупность моральных чувствований, понятий и представлений, которые в конце концов выливаются в основное правило всех нравственных учений — „не делай другим того, чего не хочешь, чтобы другие делали тебе”.
Но, не делать другим того, чего не желаешь, чтобы другие делали тебе, — еще не есть полное выражение нравственности, — говорит П. А. — Это правило является лишь выражением справедливости, равноправия. Высшее нравственное сознание не может удовлетвориться этим и П. А. считает, что основным элементом нравственности, вместе с чувством взаимопомощи и понятием справедливости, является нечто, что люди называют великодушием, самоотвержением или самопожертвованием.
Взаимная помощь, Справедливость, Самопожертвование — таковы три элемента нравственности, согласно теории П. А-ча. Не имея характера всеобщности и необходимости логических законов, эти элементы, тем не менее, по мнению Кропоткина, лежат в основе человеческой этики, которая может быть рассматриваема как „физика нравов”. Задачей философа моралиста является исследование о происхождении и развитии этих элементов морали и доказательство, что они так же присущи человеческой природе, как и все другие инстинкты и чувства.
Приехав в Россию в июне 1917 г., после сорокалетнего изгнания, П. А. первоначально поселился в Петербурге, но вскоре врачи посоветовали ему переехать на жительство в Москву. В Москве П. А-чу не удалось, однако, прочно обосноваться. Общие, тяжелые условия московской жизни того времени заставили его уехать летом 1918 г. в маленький и глухой Дмитров (в 60 верстах от Москвы), где П. А., почти в буквальном смысле слова, оторванный от всего культурного мира и вынужден был прожить целых три года, вплоть до своей смерти.
Понятно, что писать такой труд, как „Этика”, и излагать историю, и развитие учений о нравственности, живя в глухом и маленьком Дмитрове, было делом весьма трудным. Под руками у П. А-ча почти не было никаких книг (вся его библиотека осталась в Англии), малейшая справка требовала много времени и иногда сильно тормозила работу.
За неимением средств П. А. не мог приобретать необходимых ему книг и только благодаря друзьям и знакомым ему удавалось иногда с большими затруднениями достать ту или другую нужную книгу… За отсутствием средств П. А. не мог также пригласить секретаря или переписчицу-машинистку, так что всю черновую работу он вынужден был выполнять сам, переписывая иногда по нескольку раз свою рукопись… Конечно, все это отражалось на работе. К этому надо прибавить, что с переездом в Дмитров П. А., быть может вследствие недостатка питания, часто стал чувствовать физическое недомогание. Так, в своем письме ко мне, от 21 января 1919 г. он пишет: „работаю усердно над этикой, но сил маловато: приходится иногда прерывать”… К этому примешивался и ряд других неблагоприятных обстоятельств. Так, долгое время П. А-чу приходилось работать по вечерам при плохом освещении и т. п.
Свою работу по этике П. А. считал нужным и революционным делом. В одном из своих последних писем (от 2-го мая 1920 г.) он говорит:„Я возобновил свои работы по вопросам нравственности потому, что считаю, что эта работа абсолютно необходима. Я знаю, что не книги создают умственное направление, но совершенно обратно. Я также знаю, что для раз‘яснения этой идеи необходима помощь книги, которая выражает базисы мысли в их полной форме. И чтобы положить основание морали, освобожденной от религий, и выше религиозной морали, … необходимо иметь помощь раз‘ясняющих книг“.
„Нужда в таких пояснениях чувствуется особенно настойчиво теперь, когда человеческая мысль бьется между Ницше и Кантом”…
В своих разговорах со мною, он не один раз говорил: „Конечно, если бы я не был так стар, я не стал бы сидеть над книгой по этике во время революции, а, разумеется, принял бы активное участие в строительстве новой жизни…“
Реалист и революционер, П. А. смотрел на Этику не как на отвлеченную науку о человеческом поведении, но видел в ней прежде всего конкретную научную дисциплину, цель которой состоит в том, чтобы вдохновить людей в их практической деятельности. Кропоткин видел, как люди, даже называющие себя революционерами и коммунистами, морально неустойчивы; как у большинства из них нет руководящей моральной идеи, высокого морального идеала. Он не один раз говорил, что, может быть, именно вследствие отсутствия этого возвышенного морального идеала русская революция и оказалась бессильной создать новый общественный строй на началах справедливости и свободы, и зажечь другие народы революционным пламенем, как это было в эпоху Великой Французской Революции и Революции 1848 года.
И он, старый революционер-бунтарь, все помыслы которого всегда были сосредоточены на мыслях о счастьи людей, думал своей книгой об этике вдохновить молодые поколения на борьбу, вселить в них веру в справедливость социального переворота и зажечь в их сердцах огонь самопожертвования на пользу своих ближних, убедив людей, что „счастье не в единоличном наслаждении, не в эгоистических хотя-бы и высших радостях, но в борьбе за правду и справедливость среди народа и за одно с народом… “
Отрицая связь нравственности с религией и метафизикой, П. А. хотел обосновать этику на чисто-естественных основах и стремился доказать, что только оставаясь в мире действительности, можно найти силу для истинно-нравственной жизни. Вместе с поэтом, Кропоткин, своей „Этикой” дает человеку как-бы свой последний завет:
„Милый друг, не рвись усталою душой
От земли, — порочной родины своей. —
Нет, трудись с землею и страдай с землею
Общим тяжким горем братьев и людей…”
Очень многие ожидают, что „Этика“ Кропоткина будет какой-то особой „революционной” этикой или „анархической” и т. п. Когда на эту тему приходилось говорить с самим П. А-чем, то он всегда отвечал, что его намерение написать чисто человеческую этику (иногда он употреблял выражение „реалистическую”).
Он не признавал никаких отдельных этик, а считал, что этика должна быть едина и должна быть одинакова для всех людей. Когда ему указывали на то, что в современном обществе, разделенном на классы и касты, враждующие между собою, не может быть единой этики, он говорил, что всякая „буржуазная“ или „ пролетарская “ этика, в конце-концов, покоится на общем основании, на общем этнологическом фундаменте, который иногда в очень сильной степени влияет на принципы классовой или групповой морали. Он указывал, что все мы, к какому бы классу или партии не принадлежали, прежде всего люди и являемся частью общего животного вида человека. Род homo sapiens от самого наикультурного европейца до бушмена, и от самого раффинированного „буржуа” до последнего „пролетария”, несмотря на все различия, представляет одно логическое целое. И в своих построениях будущего общества Кропоткин мыслил просто людей — без той накипи социальной табели о рангах, которая густым слоем насела на всех нас за время длинной исторической жизни человечества.
Этическое учение Кропоткина можно охарактеризовать как учение братства, хотя слово „братство” почти не встречается в книге Кропоткина. П. А. не любил употреблять слово братство, а заменял его солидарностью. Солидарность, по его мнению, представляет нечто более реальное, чем братство. В доказательство своей мысли он указывал иногда, что часто братья враждуют друг с другом, ненавидят друг друга и доходят даже до убийства. По библейской легенде история человеческого рода начинается именно с братоубийства. Понятие же солидарности выражает физическое и органическое отношение между элементами каждого живого существа, а в мире моральных отношений солидарность выражается в сочувствии, взаимной помощи и сострадании. Солидарность согласуется со свободой и равенством, причем солидарность и равенство являются необходимыми условиями социальной справедливости. Отсюда этическая формула Кропоткина: „ без равенства нет справедливости, а без справедливости нет нравственности ”.
Конечно, этика Кропоткина не разрешает всех моральных проблем, волнующих современное человечество (да и вряд-ли они когда нибудь и будут разрешены полностью, так как с каждым новым поколением моральная проблема, оставаясь одной и той же в своей сущности, принимает новые аспекты и порождает новые вопросы). Кропоткин в своей „Этике” лишь намечает пути и предлагает свое решение этической проблемы. Его труд — это лишь попытка революционера-анархиста и ученого естествоиспытателя дать ответ на мучительный вопрос: почему я должен жить нравственной жизнью? Очень жалко, что смерть помешала П. А-чу написать в законченном виде вторую часть своего труда, в которой он намеревался изложить основы естественной и реалистической этики и дать свое этическое credo.
Для нас, Кропоткин с его поисками реалистического обоснования этики является вещим разведчиком в сложном мире моральных отношений. Для всех, стремящихся к достижению обетованной земли свободы и справедливости, но еще обреченных на глубокие боли безуспешных блужданий в мире насилия и вражды, Кропоткин — одна из незыблемых и путеводных вех. Он указывает пути к новой этике, к морали будущего, которая не будет знать безнравственного деления людей на „господ” и „рабов“, на „правителей” и „подвластных”, а явится выражением вольного коллективного сотрудничества всех на общую пользу, которое только одно даст возможность установить на земле не призрачное, а действительное царство братского труда и свободы.
Еще несколько слов. При редактировании я старался руководиться теми замечаниями, какие мне приходилось слышать от самого П. А–ча во время наших бесед и разговоров, также и теми указаниями, какие он оставил в записках „ Наставление как распорядиться с моими бумагами ” и в кратком наброске „A un continuateur”. В этой последней записке П. А., между прочим, пишет: „si je ne reussi pas à terminer mon Ethique, — je prie ceux qui tacherout peut-être de la terminer, d’utiliser mes Notes ”.
Для настоящего издания эти заметки остались неиспользованными, так как, во-первых, родные и близкие друзья покойного П. А–ча решили, что гораздо важнее и интереснее издать „Этику” так, как она была оставлена П. А—чем, а во-вторых, работа над этими заметками потребовала бы много времени и труда, и сильно задержала бы выход „Этики” в свет.
В следующих изданиях все материалы, оставленные П. А—чем и касающиеся Этики, конечно, будут использованы в том или другом виде и напечатаны.
Н. Лебедев.
Москва
1-го мая 1922 г.