Мария Петровна стала пускать нас вдвоём. Почти каждый день после школы мы уходили с Керюшкой гулять. Ходили мы по разным улицам. Я смотрел, как строят дома, проводят газ.
Когда нужно было переходить дорогу, я оглядывался по сторонам и говорил:
— Побежали!
И мы неслись, чтобы нас не задавили.
По панели Керюшка идёт ровненько. Уши прижмёт назад, хвост опустит, торопится. Сразу какая-то длинная становится. Иногда я окликну её. Она повернёт голову, мелькнут белки… и Керюшка ещё быстрее засеменит лапами-коротышками.
Дети, а иногда и взрослые не давали нам покоя. Почти никто не проходил равнодушно. Вот, например, что говорили:
— Смотрите, собаке чужую голову приставили!
— Что это? Цигейка?
— Мальчик, зачем ты собачке ноги подрезал?
— Вот урод!
— Какая хорошенькая собачка!
А одна девочка спросила:
— Мальчик, скажите, пожалуйста, это у вас чернобурая лисица?
Когда кругом смеялись, Керюшка лаяла так, что задыхалась. Будто она понимала и обижалась. А я терпел и молчал. Полезешь в драку с каким-нибудь мальчишкой — куда собаку денешь? Еще ей попадёт. Нельзя!
А в общем, нам было хорошо.
После таких прогулок она ни за что не хотела идти в парадную, упиралась изо всех сил и тянула меня назад.