Прошла неделя. В школе занятия еще не начались, а дома было так плохо! Каждая вещь напоминала прежнее весёлое житье…
Как-то вечером я вышел в переднюю почистить сапоги. Вдруг слышу где-то близко свист… ещё и ещё…
Не может быть! Я подбежал к двери, открыл — и в переднюю ворвалась Керюшка!
На дворе шёл дождь, и Керюшка была ни на что не похожа. Грязная шерсть висела сосульками, глаза слезились, лапы-столбики дрожали.
Я боялся, — что скажет мама! А она поднесла Керюшке миску тёплого супа! Я хотел налить ещё, но мама сказала:
— Сразу нельзя. Собака, наверно, нас долго искала. Не ела, может, два дня. Голодный желудок нельзя перегружать.
Потом мама засучила рукава и сказала:
— Владимир, принеси мне корыто из ванной.
— Зачем, мама? Неужели ты будешь так поздно стирать бельё?
— Не бельё, а твоего лешего. Вон, грязнущий какой!
Мы вымыли Керюшку. Вытирая её простынёй, я спрашивал маму:
— Что теперь будет? Неужели отдать Керюшку? Она ведь сама нашла нас, бежала через весь город одна…
— Нечего собаке взад и вперёд мотаться! Пусть здесь живёт! — сердито ответила мама.
Я крепко расцеловал её. Но вскоре я снова огорчился:
— А брат Марии Петровны узнает и потребует отдать ему Керюшку!
— Ты напиши Марии Петровне, чтобы она тебе оставила собаку. Адрес у тебя есть?
— Да, но письмо долго идёт…
Мама достала из сумки деньги и сказала:
— Ладно уж. Пошли ей утром телеграмму.
— Мамочка, миленькая! Я сейчас сбегаю!
— Нет, сейчас поздно.
— Почта напротив, я мигом. Разреши. Ты сегодня такая хорошая!
На почте мне помогли составить телеграмму. Я волновался и не мог соображать.
Мама постелила Керюшке кусок старого одеяла на полу. Мы все улеглись, мама потушила свет. А Керюшка прыгнула ко мне на кровать и тихонько поползла к моему лицу. Я обнял её большую голову, и мы заснули.
На другой день пришёл ответ Марии Петровны.
Я прочёл и хлопнул телеграммой Керюшку по носу. Она схватила её зубами.
— Осторожно, не порви, — сказал я, — это важная бумага. В ней разрешено не расставаться нам с тобой никогда.
