Через два дня князь на торжественной аудиенции простился с царицей. На следующую же ночь, после свидания со своей царственной родственницей, чародей без шума покинул Фивы. Его обширный дворец как бы по мановению волшебного жезла снова принял свой молчаливый и пустынный вид. Центр и украшение всех праздников, таинственный и обольстительный молодой человек, роскошь и безумства которого два месяца занимали всю столицу, вернулся в свое уединение в Мемфис, чтобы похоронить себя там до конца своих дней, как он говорил многочисленным друзьям.
Тем не менее, пребывание Хоремсеба в Фивах оставило роковой след, по — видимому, подтверждавший суеверный страх жителей Мемфиса, обвинявших его в дурном глазе. Его колдовское влияние на женщин было очевидно. Но так как он никому не отдавал предпочтения, то, по совести, его нельзя было упрекать в том, что он с намерением возбуждал страсть к себе. Однако много молодых девушек, принадлежавших к первым семействам Египта, воспылали к нему безумной любовью. Никакие убеждения родителей, никакие попытки изгладить воспоминания о нем при помощи блестящих браков не могли образумить их. Пожираемые странной лихорадкой и тоской, отнимавшей у них покой, эти несчастные блуждали день и ночь, одержимые одной мыслью: во что бы то ни стало снова увидеть князя. Не прошло и пятнадцати дней со дня отъезда, как две молодые девушки заболели. В горячечном бреду им казалось, что они видят склонившегося к ним Хоремсеба, и они умоляли его подарить взгляд любви. Обе умерли, не приходя в сознание.
Эти две преждевременные смерти, казалось, были сигналом к целой серии несчастий другого рода. Так, дочь одного из великих жрецов повесилась в своей комнате. Две племянницы царского советника нашли смерть в волнах Нила. Одна молодая особа закололась кинжалом. Две девушки из почетной свиты Хатасу отравились в самом саду дворца Хоремсеба, куда им удалось каким — то образов проникнуть.
В ту эпоху самоубийства были не так обыкновенны, как в наши дни. Поэтому ужасная добровольная смерть стольких молодых существ и неожиданный траур, поразившие столько благородных семейств, вызвали в столице глубокое волнение и глубокое недоброжелательство к виновнику стольких зол. Однако, никто не смел обвинять Хоремсеба. Разве он мог быть ответственен за любовь, которую не поощрял? Даже сама царица, узнав обо всех этих происшествиях, снова почувствовала враждебное чувство, испытанное во время представления Хоремсеба. Однажды она громко объявила, что следует благодарить богов, что князь связан клятвой жить уединенно в своем дворце в Мемфисе, и она надеется, что он никогда не нарушит этого обета. Эти слова, равносильные немилости и изгнанию, облетели Фивы и удовлетворили враждебность к чародею. Роанта тоже с возраставшим беспокойством следила за переменой, происшедшей в Нейте. Девушка то была лихорадочно возбуждена, то замирала в апатии. Она стала нервной и раздражительной и впала в какую — то странную мизантропию, избегая общества и света и жадно ища темноты и молчания. На все вопросы подруги уклончиво отвечала: «Это пустяки». Она никогда не упоминала имени Хоремсеба, а между тем, внутренний голос говорил Роанте, что именно он причина страданий Нейты. Ей постоянно приходил на память роковой момент, когда князь подслушал их разговор на празднике. С тяжелым сердцем вспоминала она его пылающий и странный взгляд, устремленный на девушку, насмешливо объявившую, что она не желает впрягаться в его триумфальную колесницу. Уж не Хоремсеб ли виновник всего этого? Временами ей казалось, что она замечает в Нейте те же симптомы, что и у Ромы, когда он попал под очарование Ноферуры. Поэтому она написала брату, умоляя его немедленно вернуться в Фивы, так как, может быть, его присутствие и любовь вернут покой любимой им женщине.
Обеспокоенная странным состоянием своей любимицы, Хатасу потребовала к себе Нейту и ласково попыталась заставить ее признаться в своем горе, обещая, если только физически возможно, удовлетворить все ее желания. Тронутая и признательная до глубины души, девушка отвечала — только слезами. Губы ее отказывались признаться, что она всеми силами души борется против роковой любви к Хоремсебу и что какая — то непобедимая сила, покорив рассудок и волю, влечет ее к красивому и холодному князю, который шутя разбивает сердца и жизни женщин, не любя ни одной из них. Краска стыда бросилась ей в лицо при воспоминании о едких и жестоких насмешках Кениамуна и других над отвергнутой любовью молодых безумиц, которые только смертью могли успокоить свои сердца. Неужели ей тоже признаться, что и она поддалась влиянию чар? Конечно, ее могущественная покровительница может расторгнуть ее брак и приказать Хоремсебу жениться на ней. Но может ли она также приказать ему любить ее? Каждая частица гордого сердца Нейты возмущалась при мысли о браке по приказанию фараона, от перспективы встретить насмешливый взгляд Хоремсеба, который предсказал ей безумие и уже посмеялся над ее поражением. Нет и тысячу раз нет! Лучше жить с Саргоном, которому она дала клятву.
Все эти бурные мысли волновали Нейту, пока она стояла на коленях у ног Хатасу и слушала нежные слова благодетельницы. Но стыд и гордость сковали ее губы. Она с трудом могла только пробормотать:
— Я не могу передать, что я чувствую. Меня преследует страшная тоска, отнимая сон и покой. Я избегаю дня, бегу от солнца, лучи его причиняют мне страдания, и только ночью или в темноте я нахожу призрачный покой.
Обеспокоенная и огорченная, царица отпустила ее, убедившись, что какой — то ужасный дурной глаз поразил Нейту. Она послала к ней лучших врачей Фив, чтобы излечить ее и прогнать злого духа, причинявшего болезнь.
Уже давно дурные вести, передаваемые Роантой, беспокоили Рому, и он всеми силами старался поскорее окончить дела, удерживавшие его в Гелиополисе. Получив ее последнее письмо, он бросил все и поспешил вернуться в Фивы.
Дворец Саргона был пуст и молчалив. Ни один гость не переступал его порога, так как хозяйка болела и никого не принимала. Тем не менее, слуги не остановили Рому. Всем было известно, что брат Роанты всегда был желанном гостем.
По указанию старого доверенного слуги, Рома направился прямо в любимую комнату Нейты, выходившую в сад. Подняв полосатую портьеру, маскировавшую дверь, он окинул комнату боязливым взглядом. В ней царил полумрак. В глубине комнаты, на мягком ложе лежала Нейта и, по — видимому, спала. У ее ног сидела старуха — кормилица. Морщинистое лицо выражало самое глубокое отчаяние. Она не сводила больших круглых глаз со своей госпожи. Рома жестом приказал ей молчать и выйти, затем, осторожно подойдя к ложу, сам наклонился над спящей.
Лихорадочный румянец играл на щеках Нейты. Тяжелое неровное дыхание вырывалось из полуоткрытых губ, по телу пробегал озноб, а маленькие руки, скрещенные на груди, нервно дрожали. Острая боль пронзила душу Ромы при виде этого страдания, и из его сдавленного сердца вознеслась к бессмертным горячая молитва.
— Нейта! — прошептал он, прикоснувшись к ее руке. Она проснулась и со сдавленным криком протянула ему руку.
Несколько горячих слезинок скатилось по щекам Нейты. Она посмотрела на своего друга с глубокой тоской.
— О, Рома! Спаси меня от меня самой. Останься со мной, чтобы я не упала в бездну, которая затягивает меня. Твоя чистая любовь излечит меня и прогонит… другую! — прибавила она тише. — Та не согревает, но жжет, разрушает и убивает.
— Успокойся, Нейта, и прогони всякий страх, не беспокойся о будущем. Только теперь я понимаю, как виноват, что так долго заставлял тебя страдать. Сегодня же я пойду к Сэмну и попрошу аудиенции. Надеюсь, завтра я смогу броситься к ногам царицы, сказать ей, какой ужас внушает тебе Саргон и умолять, чтобы она отдала тебя мне.
— Да, да! Ты один можешь быть моим мужем. Под твоим взглядом успокаивается гнетущая печаль. Только не оставляй меня, — пробормотала Нейта, прижимаясь пылающей головой к его груди, а он со страхом наблюдал за ней.
Тем не менее, он ничем не выдал своего беспокойства. Разговором или, быть может, тайным влиянием, которое имели на нее его голос и взгляд, ему удалось успокоить ее лихорадочное состояние.
Уже давно наступила ночь, когда он собрался уходить.
— Нам нужно расстаться, моя дорогая Нейта. Я хочу видеть Сэмну, и, кроме того, я должен явиться к великому жрецу. Но завтра утром я опять приду, и мы вместе все окончательно решим, прежде чем я увижусь с царицей.
Нейта приказала приготовить ему лодку. Она непременно пожелала проводить Рому до самого низа лестницы сфинксов. Стоя на ступеньках лестницы, она, пока было возможно, следила за ним глазами, а потом печально поднялась наверх, Отослала всех, даже кормилицу, и в глубокой задумчивости стала ходить по террасе. Прошло несколько часов. Ночная свежесть и глубокая тишина благотворно подействовали на девушку. Подойдя к лестнице, она облокотилась на сфинкса и стала смотреть на реку, на гладкой поверхности которой отражалась луна, распространяя нежный и таинственный свет.
— Милостивые боги! — шептала она. — Освободите меня от любви к этому роковому человеку. Разве может он выдержать сравнение с Ромой, таким чистым и любящим?
Но в ее уме победоносно восстал образ Хоремсеба, с пылающим взором, с насмешливым ртом, со всей странной и чарующей прелестью, которой он весь дышал. Непобедимое желание снова увидеть его внезапно овладело и ее умом и сердцем. Кровь, казалось, превратилась в жидкий огонь, пылающие змеи поползли по всему ее телу. С глухим стоном прижалась она лбом к холодному граниту сфинкса.
Нейта и не заметила, что какая — то лодка, с виду простая и окрашенная в темную краску, с очень сильными гребцами, быстро приближалась к террасе. Из каюты на корме вышел высокий мужчина, закутанный в темный плащ, и, взглянув вверх, приказал причалить к лестнице.
Этот таинственный незнакомец был Хоремсеб. При виде освещенного луной белого силуэта молодой женщины, в позе мрачного отчаяния прижавшейся головой к каменному колоссу, по его лицу скользнула самодовольная улыбка.
— Ты разбита, гордое создание! Сама судьба благоприятствует мне, моим планам и отдает тебя в мои руки, — пробормотал он, легко выскакивая на ступеньки и бесшумно поднимаясь по лестнице.
Беглый взгляд убедил его, что на террасе никого нет. В двух шагах от Нейты, которая ничего не видела и не слышала, он остановился и сбросил плащ. Князь знал, что его вид при лунном свете производит подавляющее впечатление на жертв, пожираемых любовью к нему. Скрестив руки, он стоял неподвижно и смотрел на девушку, которая нервно дрожала. Пурпурная роза, прикрепленная к его поясу, распространяла удушливый аромат, который в конце концов и вывел ее из оцепенения. Подействовал ли отравленный аромат или в нервном возбуждении она почувствовала на себе тяжелый взгляд своего преследователя, только гордая женщина выпрямилась и, увидев в двух шагах от себя существо, образ которого преследовал ее днем и ночью, отступила, побледнев от ужаса. Протянув руки, как бы для того, чтобы оттолкнуть видение, она пробормотала: «Ужасная тень! Сжалься же надо мной и перестань меня преследовать».
Со сверкающим взором, Хоремсеб наклонился и схватил ее руку. Никогда еще она ке казалась ему такой прекрасной, как в эту минуту испуга и нравственного потрясения. Что — то вроде страсти шевельнулось в его сухом и холодном сердце.
— Нейта, я не тень, а живой человек. Я тот, о ком ты здесь безнадежно мечтала. Не отрицай того, что отражается в каждой черте твоего лица. Признайся, что ты любишь меня, прекрасная упрямица, — настаивал он, следя самодовольным взглядом за внутренней борьбой, отражавшейся на лице Нейты. Та, полуотвернувшись, страдала, стараясь вырвать у него свою руку.
В последний раз гордая и сильная душа дочери Хатасу восстала против покорявшего ее дурмана.
— Нет! Я ненавижу тебя, бессердечный человек! Будь проклята твоя любовь, приносящая только страдания. Ты не увидишь меня у своих ног! Лучше смерть, чем такое унижение! — закончила она прерывающимся голосом. Оттолкнув с силой князя, она хотела одним прыжком броситься в Нил. Но с быстротой мысли две сильные рукя схватили ее и подняли, как перышко.
— Безумное дитя! Не страдание я приношу тебе а счастье и покой! — пробормотал он, целуя ее. — Я люблю тебя и ревную к каждому взгляду, восхищающемуся твоей красотой. В моем дворце в Мемфисе я сложу к твоим ногам все, что имею, но ты будешь жить только для меня одного.
Закрыв ее своим плащом, он бегом спустился с лестницы. Князь не заметил, что покрывало Нейты, зацепившись за ступеньку, упало, увлекая за собой розу, висевшую у его пояса.
Девушка не сопротивлялась. Как очарованная взглядом змеи птичка, она позволила унести себя, прижавшись к груди Хоремсеба. В эту минуту она до такой степени была в его власти, что последовала бы за ним в огонь. Последнее усилие воли князя сломило Нейту. Волны опьяняющего аромата, который издавал Хоремсеб, в одно и то же время жгли и парализовывали ее, а поцелуй князя погрузил ее в какое — то опьяняющее счастье.
А между тем это счастье было пыткой. Бедная Нейта! В глубине сердца, переполненного победоносной страстью, копошилась смутная тоска. Перед ней встал туманный образ Ромы, с отчаянием в душе ищущего ее. Каждый удар весел уносил ее далеко от Фив, от прошлого, от друзей, без сомнения, к новому, но неизвестному счастью.
Вдруг, сидевший рядом с ней на груде подушек Хоремсеб почувствовал, что она дрожит, и несколько горячих слез упало на его руку.
— Ты страдаешь, маленькая упрямица, — ласково сказал он, прижимая ее к своему сердцу. — Выпей несколько глотков вина, это подкрепит тебя.
Подойдя к маленькому столику, стоявшему в глубине каюты, слабо освещенной фонарем, прикрепленным к одному из столбов, он достал из шкатулки черного дерева маленькую амфору с вином, кубок и крошечный флакончик, инкрустированный синей эмалью. Хоремсеб наполнил кубок вином, подлил в него несколько капель из флакона и подал его Нейте. Та, томимая жаждой, сразу выпила его. Почти мгновенно она почувствовала облегчение. Приятная свежесть разлилась по всему телу. Спокойная слабость сменила лихорадочное волнение. Прижавшись головой к плечу князя, она закрыла глаза, и скоро глубокое ровное дыхание показало, что она заснула.
Хоремсеб положил ее на подушки, тщательно укрыл и, сев у ног, самодовольно прошипел:
— Спи, прекрасная капризница! Ты проснешься только за крепкими стенами моего дворца в Мемфисе. А оттуда уже нет возврата.
Облокотившись на подушки, он долго смотрел на очаровательное личико и чудные распустившиеся волосы спящей. «Она, действительно, очаровательна, — подумал он. — Я оставлю ее жить, и, надеюсь, Молох не будет ревновать и не накажет меня за это. Я принесу ему в жертву моих самых красивых рабынь, даже живыми, если нужно, но Нейту я сохраню для радостей и отдыха после долгого десятимесячного самоотречения, которому я должен подвергнуться. Никто не будет даже подозревать, куда она исчезла. Пусть царевич Саргон ищет, где угодно, свою прекрасную супругу! Я один царю над временем, разрушающим все остальное. О, Таадар прав, я действительно воплощение Озириса на земле, луч Ра, благословеннейший из всех!»
* * *
Когда солнце взошло и пробудило огромный город, дворец Саргона наполнился беспокойством и недоумением. Все убедились в необъяснимом исчезновении хозяйки.
Проснувшись, старая кормилица Акка не нашла Нейту в спальне. Сначала она подумала, что та вышла в сад, хотя подобного никогда не случалось. Но когда она оббегала весь дом, расспросила всех слуг и нигде не нашла следов молодой госпожи, ею овладел ужас и она потеряла голову. Рома застал весь дом в смятении.
Дрожа от беспокойства, жрец сам тщательно обыскал дворец и сад. Придя на террасу, он случайно взглянул на лестницу и заметил на последней ступеньке какую — то белую ткань, один конец которой тихо полоскался в воде. Сердце Ромы сжалось от мрачного предчувствия.
Он быстро сбежал с лестницы и узнал покрывало, бывшее накануне на Нейте. Прицепившись к одной из складок покрывала, висела пурпурная роза. Ослабевшей рукой поднял молодой человек обе вещи и прижал к своей груди. Разве это было не все, что осталось ему от погибшего счастья? Для него было очевидно, что, намеренно или случайно, Нейта нашла смерть в волнах Нила.
Отчаянные вопли Акки вывели его из оцепенения. С трудом овладев собой, он оставил печальный дворец и, сев в колесницу, поехал к Сэмну.
Взволнованный и глубоко огорченный, Сэмну тотчас же отправился в царскую резиденцию. Встав, по обыкновению, с рассветом, царица только что вернулась с утренней прогулки и сидела за завтраком, когда ей доложили, что советник желает немедленно ее видеть. Видя расстроенное лицо верного слуги, Хатасу оттолкнула кубок с молоком и пирожное и с беспокойством встала. Когда же Сэмну сообщил ей о вероятной смерти Нейты, она, уничтоженная, опустилась на свой стул. Этот неожиданный удар поразил ее в самое сердце и разорвал последнюю нить, привязывавшую ее к мимолетному счастью, которое дала ей любовь Наромата.
Со всей страстью и силой, свойственной ее характеру, Хатасу любила молодого хетта. С его смертью она похоронила все женские слабости, и теперь одно только честолюбие царило в ее холодном сердце. И вот непонятная смерть похитила у нее ребенка Наромата, его живой и любимый образ.