Мудрец проводил Хоремсеба и Нейту до лодки и поспешно вернулся во дворец. С тревожным видом он поднялся в свою обсерваторию и внимательно стал вглядываться в усеянное звездами небо. Чем больше он изучал положение звезд и вычислял знаки, начертанные на папирусе, тем больше омрачалось его лицо. В конце концов он впал в тоскливую ярость.
— Один мрак и ужасное сочетание созвездий, предвещающие несчастье и смерть, — бормотал он. — Очевидно, Хоремсеба увлекают враждебные силы и он никогда не вернется хозяином в этот дворец. Если он не согласился бежать, это значит, что неумолимый рок омрачил его рассудок. Проклятая судьба! И подумать только, что достаточно было еще двух лет покоя, чтобы довести до конца великое дело и получить вечную жизнь!
Он скрежетал зубами, сжатые кулаки грозили какому — то невидимому врагу. В эту минуту Таадар был ужасен. Внутреннее бешенство сотрясало его костистое тело, а на угловатом лице и в глубоко впавших глазах кипели адские злоба и ярость.
Через несколько минут он, по — видимому, успокоился, провел рукой по лицу и потянулся.
— За дело! Не надо терять драгоценное время! — пробормотал он.
Свернув папирус, он спустился в свою комнату. Здесь он взял маленькую амфору, спрятал ее в своей широкой одежде и совершил таинственное путешествие по дворцу. Окончив этот обход, он позвал Хамуса, который вместе с Хапзефой и со всеми здоровыми людьми трудился над разрушением пирамиды.
— Бросьте эту работу. Вы снова продолжите ее завтра, когда я прикажу, — сказал он. — Теперь же людям надо дать отдых. Пусть они вернутся к себе. Вы же, Хапзефа и Хамус, вместе со всеми евнухами и смотрителями следуйте за мной в обеденный зал.
Когда все собрались в указанном месте, Таадар сказал:
— Возьмите каждый по драгоценному кубку, которые стоят на столе, наполните их вином из амфор. Хорошо. Выпейте и оставьте себе кубки, так как князь Хоремсеб дарит их вам в награду за вашу ревностную службу во время постигшей его минутной неприятности. Если вы останетесь ему верными и не выдадите никому того, что вы видели здесь лишнего, то он, вернувшись сюда, одарит вас еще богаче, так как, вы понимаете, родственник фараона освобождается от всякой клеветы и неприятностей.
Счастливые и удивленные такой царской щедростью, люди выпили, уверяя Таадара в своей верности и преданности. Затем все отправились отдыхать.
— Теперь я уверен, что вы будете скромны и верны, — прошипел иронически Таадар. — К тому же я избавляю вас от пыток, которые легко могли бы развязать вам язык.
Вернувшись к себе, он снял длинную белую одежду и надел грубый фартук и простонародный полосатый клафт. Потом, взвалив себе на плечи набитый мешок, он вышел в сад и пересек его во всю длину. В густой чаще находилась искусно замаскированная дверь, о существовании которой никто и не подозревал. Открыв ее, мудрец очутился в такой же чаще над берегом Нила. Таадар пошел вдоль реки, не встретив ни одной живой души. Была еще ночь, да к тому же все избегали заколдованного дворца. Без всяких препятствий он разыскал спрятанную в камышах небольшую лодку и, схватив весла, быстро переплыл реку. Проехав город мертвых, он пристал в укромном месте, спрятав лодку и продолжал путь уже пешком. После быстрой и утомительной ходьбы Таадар приблизился к цепи скал. То там, то сям виднелись черные отверстия, зияющие входы в древние усыпальницы, оскверненные разбойниками.
Место было дикое и пустынное. Оно наводило отчаяние и внушало суеверный страх тем, кто отваживался сюда явиться. Здесь в тысячах гробниц почивали исчезнувшие поколения, современники первых династий фараонов. А между тем, не один обитатель Мемфиса тайно посещал это печальное место, поскольку там жил человек, имевший в этом городе почти такое же влияние, как Абракро в Фивах. Он тоже был колдун, появившийся немного спустя, после возвращения Тутмеса I из азиатского похода. Народная молва считала его освобожденным или каким — нибудь образом убежавшим от своего хозяина хеттом. Тип колдуна, светлый цвет его лица и чужеземный акцент, с которым он говорил по — египетски, подтверждали это предположение. Никто не знал имени незнакомца. Его просто звали «человеком гор». Тайна, покрывавшая его жизнь, окружала его суеверным страхом, который охранял его лучше всякой стражи. Со времени своего появления незнакомец никогда не покидал уединенного места, которое выбрал себе убежищем. Чем он питался? Это была загадка, так как он никогда ничего не покупал и не брал никаких приношений от тех, кто имел мужество прийти к нему за советом. Это бескорыстие и слух о необыкновенном знании привлекали к нему не меньше клиентов, чем к Абракро.
Подойдя к громаде скал, Таадар пригнулся и испустил крик, в совершенстве подражая крику ночной птицы. Такой же крик ответил ему. Обменявшись три раза этим сигналом, мудрец выпрямился и бросился бегом к цепи скал. На полпути он встретил пустынника, который почтительно приветствовал его.
— Тебя привело сюда несчастье, которое ты предвидел, уважаемый учитель?
— Да, Сапзар! Все идет гораздо хуже, чем я предвидел. Но пойдем скорей! Я просто изнемогаю от усталости.
Они пошли к подошве горы. Сапзар и мудрец поползли на четвереньках между обломками скал и большими камнями. Затем, раздвинув кустарник, они проникли в длинный темный коридор. Сделав множество поворотов в полном мраке, Сапзар толкнул одну каменную плиту. Плита повернулась вокруг своей оси, и они вошли в довольно просторный погреб, освещенный лампой.
Это была длинная усыпальница, состоявшая из двух погребальных комнат, которые хетт приспособил для себя. Воздух хотя и был тяжелый и теплый, но дышать все — таки было можно. Кто заглянул бы в одну из этих комнат, тот перестал бы удивляться, как мог жить пустынник без пищи, так как там была навалена всякая провизия, копченое и соленое мясо, сушеные фрукты, сыр, мед и т. д. Не забыты были и большие амфоры с маслом, вином и медом. Источником этого изобилия был Хоремсеб, разрешивший Таадару снабжать своего соплеменника всем необходимым. Каждый месяц по ночам старый мудрец приносил ему туда все необходимое.
Когда же в нем зародилось опасение, что все может быть открыто, Таадар перенес к Сапзару все, что у него было самого ценного.
Таадар вытянулся на ложе в первой комнате, обставленной очень комфортабельно. Подкрепившись вином, он рассказал Сапзару последние происшествия.
— Если бы Хоремсеб остался со мной в этом надежном убежище, я бы не беспокоился о будущем. Но безумец предпочел сделать последнюю попытку сохранить свое положение, и, я думаю, сложит свою голову. Во всяком случае, — со вздохом закончил старый мудрец, — ему известна дорога сюда, где он всегда может в случае нужды укрыться!
На следующий день после этой тревожной ночи, около шести часов пополудни, в Мемфис прибыло несколько лодок с жрецами и солдатами. Это была комиссия из Фив, явившаяся на сутки позже, чем Мэна. Пока Рансенеб, Рома и их товарищи по священному сану отправились в храм Аписа, чтобы посоветоваться с великим жрецом Аменофисом и сообщить ему о разоблачениях Саргона, Антеф с отрядом солдат пошел в крепость передать царский приказ коменданту Мемфиса. Кениамун же остался для размещений флотилии, которая должна была держаться особо и ни с кем не сообщаться. Кроме того, молодому человеку было поручено предупредить Нефтису и наведаться к трещине в стене, чтобы иметь последние известия. На рассвете следующего дня предполагалось форсировать вход во дворец.
Кениамун поднимался по лестнице в улицу, ведущую от реки к центру города, как вдруг, к великому своему удивлению, увидел Хартатефа. Тот с мрачным видом шел рядом с закрытыми носилками, которые осторожно несли четыре здоровенных раба. Кениамун тут же подошел и хлопнул Хартатефа по плечу.
— Я думал, что ты все еще на своем посту, — сказал он после первых приветствий. — Что это ты так таинственно несешь, прости за нескромный вопрос?
— В носилках лежит раненая женщина, которую мои люди в эту ночь вытащили из Нила. Я везу ее в Фивы, куда возвращаюсь сам.
Не дожидаясь позволения Хартатефа, Кениамун с любопытством приподнял занавеску носилок. При первом же взгляде, брошенном внутрь, он побледнел и отшатнулся, вскрикнув глухим голосом:
— Изиса!
— Ты знаешь эту женщину, беспрестанно бормотавшую имя Хоремсеба? — оживился Хартатеф.
— Да, знаю! Не в Фивы, а в храм Аписа ты должен немедленно ее отнести. Ты спас главного свидетеля.
— Я возвращался вчера ночью, как вдруг мне послышался слабый стон на воде. Я приказал остановиться и осветить вокруг себя. Тогда мы увидели эту женщину. Она уцепилась за доску, которую выпустила из рук в тот самый момент, когда мы ее заметили. Мои люди вытащили ее. Когда она была уже в лодке, я разглядел, что она серьезно ранена. Пока я перевязывал ее раны, она открыла глаза и пробормотала: «Не убивай меня, Хоремсеб!»
Одобряя совет Кениамуна, Хартатеф отнес свою находку в храм, где жрецы оказали Изисе всевозможную помощь. Несколько часов спустя сильно взволнованный Кениамун донес, что Нефтиса вышла из дому еще ночью и с тех пор не возвращалась.
Первые лучи солнца только начали золотить горизонт, когда солдаты оцепили дворец Хоремсеба и блокировали дверь, выходящую на Нил. Жрецы во главе сильного отряда стали стучаться в ворота, выходящие к городу. Долго одно мертвое молчание было ответом на их стук. Решили было уже ударами топора проложить себе дорогу, как внутри отодвинулись засовы и, весь дрожа, показался молодой негр. Его тотчас же схватили. Но на все вопросы он отвечал только одно, что ничего не знает и что с прошлой ночи начальник евнухов Хамус, управляющий Хапзефа и все смотрители куда — то исчезли. Что касается самого господина, то он его никогда не видел.
С ужасом и удивлением комиссия убедилась, что управляющий, все евнухи и смотрители мертвы. Не было сомнения, что они были отравлены, так как на их телах не было ни малейших следов насилия, ни малейшей раны. Несчастные, казалось, спокойно спали. Тогда жрецы приказали, чтобы все живые существа во дворце собрались на одном из дворов. «Мы ничего не знаем, мы певицы и танцовщицы господина», — повторяли пленницы. Другие, употреблявшиеся для грубых домашних работ, никогда не переступали за ограду, отделявшую от них дворец. Только несколько мужчин заявили, что прошлой ночью их водили в сад для разрушения какой — то каменной постройки, но скоро эта работа была отменена. Что же касается личной прислуги князя, то вся она без исключения была нема и даже частью глуха. От них ничего нельзя было добиться, и жрецы готовились уже продолжать свой осмотр, когда из толпы вышел один мальчик. Склонившись к земле, он начал чертить пальцем различные знаки.
— Ты умеешь писать? — воскликнул удивленный Рансенеб, затем, подняв юношу, он ласково прибавил:
— Мы дадим тебе таблички. Напиши, если можешь, все, что ты знаешь о своем господине.
Писец подал все необходимое для письма, и мальчик быстро набросал: «Прошлой ночью Хоремсеб убежал в Сэс с женщиной по имени Нейта».
В сопровождении молодого раба жрецы и воины проникли в таинственное жилище, где Хоремсеб так долго скрывал от всякого нескромного взгляда свою праздную и преступную жизнь, свои оргии и убийства. Дворец почти утратил свои особенности. Воздух был очищен от удушливых ароматов. Самые драгоценные вещи исчезли, и разряженные слуги не скользили больше по пустынным комнатам. Тем не менее, царская роскошь меблировки, причудливая архитектура, фантастическое и совершенно неповторимое убранство на каждом шагу поражали взоры посетителей.
Через террасу, где Хоремсеб так часто слушал пение и мечтательно созерцал красоты природы и куда Хамус привел к нему некогда Каму, невинную жертву, заменившую Нефтису, комиссия проникла в сады. Все убедились, что здесь тоже произошли громадные перемены со времени побега Саргона. Павильон мудреца и таинственное растение исчезли бесследно.
Наконец, полуразрушенная пирамида окончательно убедила жрецов и чиновников, что Хоремсеб пытался уничтожить и изгладить все видимые следы преступлений.
Когда солдаты очистили вход в пирамиду, заваленный кирпичами и оторванными каменными плитами, жрецы и военачальники прошли вовнутрь.
Здесь перед ними предстал во всем своем ужасном величии колоссальный идол хеттов — кровавое божество, так дерзко проникшее в самое сердце победоносного Египта, чтобы на протяжении многих лет питаться кровью его детей.
— А! — вскрикнул Аменофис со сверкающим взором. — Нечестивый святотатец! Так вот истинная причина твоего пренебрежения ко всем религиозным обрядам! Сколько раз напоминал я ему, что он обязан исполнять свой долг по отношению к богам. Теперь я понимаю, почему он оставался глух к моим увещеваниям, Но Озирис, утомленный его преступлениями, открыл истину.
— Да, я тоже уже давно подозревал его, — заметил Рансенеб. — Но что значит гнилостный запах, наполняющий это нечестивое место? Нет ли здесь трупа какой — нибудь жертвы?
Солдаты при свете факелов обыскали все уголки, но все было тщетно. Наконец они заметили между ног колосса дверцу и открыли ее.
Оттуда пахнул отвратительный запах. Однако все жадно наклонились вперед, чтобы видеть, что вытащат солдаты из чрева идола.
Сначала показались обгорелые останки и обуглившиеся кости, затем вытащили объемистый предмет из груды влажного пепла, что доказывало, что очаг был внезапно залит.
Это было тело женщины, покрытое ужасными ожогами, почерневшее, но не сгоревшее. Когда труп был вынесен на свет, все увидели на боку зияющую рану. Текшая ручьем кровь обуглилась и образовала черный пояс вокруг бедер. Меньше всего было обезображено лицо. На черепе местами висели пучки густых рыжих волос, приклеившихся предсмертным потом или кровью ко лбу.
Окаменев от ужаса, все смотрели на эти человеческие останки со скрюченными членами и с искаженным лицом, на котором замерло выражение нечеловеческих страданий. Вдруг Кениамун глухо вскрикнул, зашатался и отпрянул назад.
— Что с тобой? — спросил Рансенеб, подхватив воина.
— Это Нефтиса, — прошептал Кениамун. Он был настолько потрясен, что никак не мог вернуть себе хладнокровие.
С минуту царило мертвое молчание. Это страшное открытие тяжело давило всех.
Вдруг один из жрецов нагнулся и схватил почерневшую руку трупа. Сжатый кулак что — то держал. С усилием разогнув обугленные пальцы, он увидел увядшую пурпурную розу, прижатую к уцелевшей белой, нежной ладони.
— Неопровержимое доказательство виновности Хоремсеба, сохраненное небесным правосудием в руке самой жертвы! — торжественно сказал старик. — Этот цветок, совершенно схожий с собранными Ромой, окончательно рассеивает последние сомнения относительно преступлений, совершенных в Фивах.
Пока все это происходило внутри дворца, по городу уже распространился слух о следствии в таинственном жилище и о серьезных обвинениях, предъявленных Хоремсебу. Стоявшие у входа часовые подтверждали эту новость.
Мало — помалу огромная толпа любопытных, среди которых были и люди высших каст, собралась вокруг дворца. Всеми овладело лихорадочное волнение. Говорили о совершенных преступлениях, о доказанных убийствах и неслыханном святотатстве. Вся ненависть, годами копившаяся в душе, прорвалась теперь наружу.
Комиссия решила, что Рома с Кениамуном и отрядом солдат отправится в Сэс. Если виновный еще там, они должны будут его арестовать и отнять у него Нейту, которую, согласно приказу царицы, следовало отвезти в Фивы.
Аменофис оканчивал письмо к главному жрецу храма Нейт в Сэсе, которое должен был взять с собой Рома, когда прибежал перепуганный молодой воин, присланный Антефом. Он просил жрецов отправиться как можно скорей во дворец Хоремсеба, где происходят ужасные вещи.
Привилегированные люди, допущенные к осмотру таинственного жилища, которое так долго было загадкой для всех, занимались подробным осмотром великолепных комнат, волшебных садов и мест диких оргий, убийств и колдовства, которыми князь развлекался. Среди любопытных было несколько юношей и девушек, неосторожно приведенных родителями. Молодые люди вынули из вазы, служившей Изисе и Саргону для передачи писем, целый букет роковых роз. Заговорщица бросала их туда, чтобы избавиться от этих смертельных даров.
Безумцы не подозревали об опасности, жадно вдыхали отравленный аромат и, охваченные внезапным вожделением, позабыли и стыд и сдержанность. С большим трудом перепуганные родители растащили несчастных и отвели домой. Тем не менее, яд так сильно подействовал на молодые организмы, что многие долго были помешаны, а одна девушка так и осталась безумной.
Не успело улечься волнение, вызванное этим случаем, как внимание воинов привлекли крики, раздававшиеся во дворах и зданиях, назначенных для домашних работ. Несчастные рабы в ужасе метались, бились головой о стены или с тоской наклонялись над своими товарищами, неподвижно лежавшими возле опустошенных мисок для еды. Некоторые падали, чтобы уже больше не подняться. Вне себя от ужаса, Антеф послал за жрецами. Когда те прибыли, им осталось только констатировать смерть всех несчастных, поевших провизии, найденной во дворце. С ними вместе погибло несколько солдат, соблазнившихся вином, которое, как и все остальное, Таадар отравил перед отъездом.
Онемев от ужаса, жрецы ходили среди этих неслыханных жертвоприношений, глядя на мужчин всех возрастов и на очаровательных юных девушек, лежавших группами, как цветы, срезанные серпом. Все, что забавляло глаз Хоремсеба танцами и услаждало его слух пением, погибло. Все эти уста сомкнулись и не могли уже обвинить князя перед земными судьями. Громадное число этих новых невинных жертв потрясло даже самых мужественных.
Хотя Хоремсеб и не знал о последних преступлениях мудреца, тем не менее, на его голову обрушилась ярость, разбуженная этим злодеянием. Ропот порицания и ужаса пронесся по всему Мемфису. Имя чародея проклиналось всеми, оно сделалось синонимом преступления. Сам образ князя, раздутый страхом и рассказами, принял размеры какого — то ужасного, фантастического существа, приносящего смерть всему, что к нему приближалось.
Дворец закрылся и стал недоступен, как и во времена своего блеска. Вход в него был запрещен под страхом смерти, стены охранялись, как крепость. В пустынных и молчаливых залах расположился Антеф с солдатами и несколькими помощниками.
Нейта и чародей беспрепятственно добрались до Сэса и были приняты с распростертыми объятиями старым жрецом, родственником Хоремсеба. Князь скрыл, конечно, от уважаемого Амени истинные причины своего бегства из Мемфиса. Он рассказал ему, что придворная интрига и соперничество в любви создали ему могущественных врагов и что он счел благоразумным скрыться с молодой девушкой, на которой хочет жениться, пока дело не устроится. Он умолял Амени дать ему убежище и оказать покровительство.
Старик жрец ни на минуту не усомнился в истинности рассказа. Освятив союз князя с Нейтой, он спрятал молодых супругов в своем небольшом домике за городом. Это жилище, к которому вела длинная аллея из платанов и сикомор, было окружено обширными фруктовыми садами и огородами, пересеченными тенистыми аллеями, ведущими в поля. Опасаясь быть открытым, Хоремсеб днем и ночью держал наготове лошадь, чтобы иметь возможность бежать при малейшей тревоге. Он предполагал послать в Фивы Нейту защищать свое дело перед Хатасу, и молодая женщина только и ждала для своего отъезда верного и удобного момента. Амени обещал помочь. В случае опасности Хоремсеб рассчитывал укрыться в неприступном убежище Сапзара и ожидать там помилования и восстановления в правах. В противном же случае он решил бежать из Египта, Нейте были известны все эти планы. Князь сообщил ей самые подробные сведения как о месте нахождения Сапзара, так и о возможности проникнуть в его мемфисский дворец при помощи потайной двери в стене. Молодая женщина при непредвиденных обстоятельствах должна была знать все способы сообщения с ним.
Однажды после полудня, через три дня после бракосочетания Хоремсеба, группа мужчин, состоявшая из жреца, царского писца, военачальника и отряда солдат, постучалась в ворота храма Амени. Это был Рома, Кениамун и один чиновник юстиции. Они явились из Мемфиса, чтобы арестовать князя и потребовать выдачи укрывавшегося преступника суду жрецов.
— В чем же обвиняют князя? — спросил Амени, когда посланные явились к нему.
— Это письмо от великого жреца Аменофиса объяснит тебе все, уважаемый отец, — ответил Рома, подавая ему послание.
Едва старик пробежал письмо, как, охваченный ужасом, опустился на стул:
— Бессмертные боги! Какую массу преступлений открывает мне Аменофис! Преступник обошел меня своей ложью, но я сейчас же открою вам его убежище и пошлю с вами слуг храма, они укажут вам дорогу и помогут при аресте.
Хотя Нейта и Хоремсеб считали себя в безопасности под защитой Амени, тем не менее, они были мрачны и печальны. Князя пожирал гнев отчаяния, молодую женщину мучило предчувствие близкого несчастья. Особенно в это утро ее беспокойство росло с минуты на минуту. Уступая просьбам, Хоремсеб поднялся с ней на верхнюю террасу. Облокотившись на перила, Нейта пытливым взглядом осматривала окрестные поля. Вдруг она вздрогнула, заметив приближавшееся облако пыли. Скоро она разглядела две колесницы, наполненные жрецами, и отряд солдат, и слуг храма.
— Взгляни! — крикнула она, схватив за руку князя, который задумчиво сидел, нахмурив брови. Оба они увидели, как вся группа остановилась перед аллеей сикомор и началось совещание. Потом часть людей куда — то скрылась с очевидным намерением оцепить дом.
— Я должен бежать, они пришли арестовать меня! — вскрикнул Хоремсеб, побледнев как смерть.
— Да, да, беги скорей! Я же останусь здесь и поеду в Фивы хлопотать о твоем деле! — ответила дрожащая Нейта, увлекая его вниз.
Не теряя ни минуты, князь схватил оружие и закутался в темный плащ. Обняв молодую женщину, он горячо поцеловал ее в губы.
— Прощай, возлюбленная моя! Молчи о прошлом и не забывай, что ты будешь защищать дело своего мужа и что царица Египта — твоя мать. Если у тебя будут добрые вести, ты найдешь меня у Сапзара или в тайнике моего дворца. Гонцом тебе может служить Мэна.
Нейта обняла его. Все ее тело дрожало от страсти и отчаяния. Затем, оттолкнув его, она воскликнула:
— Беги, тебе дорога каждая минута.
Князь махнул на прощание рукой и бросился вон из дома.
Околдованная женщина в изнеможении упала на стул. Сильные удары во входную дверь вывели ее из забытья. С внезапной решимостью Нейта выпрямилась, схватила лежавшую на столе секиру и выбежала из комнаты. Стук в дверь продолжался, слышались голоса, кричавшие:
— Именем фараона и великого жреца Амени, под страхом смертной казни за сопротивление, откройте!
Дрожавший раб отодвинул засов, и солдаты готовились уже броситься внутрь дома, когда в узком входном коридоре появилась женщина в белой одежде. Пораженные этим видением, люди отступили, и на пороге показалась Нейта. Размахивая секирой, она кричала дрожащим голосом:
— Назад! Никто не пройдет здесь. Я убью всякого, кто подойдет ко мне!
Нейта была великолепна в своем отчаянном возбуждении. С пылающими глазами, с дрожащими от гордости и страсти губами, она была похожа на бога войны и казалась каким — то фантастическим видением.
На минуту все отступили назад. Но вот Рома отделился от своих спутников и подошел к ней.
— Нейта! Приди в себя, несчастное дитя!
При звуке этого мелодичного голоса, при виде некогда столь любимого человека, Нейта вздрогнула и как будто отрезвилась. Поднятые руки опустились, секира упала на пол. Обессиленная женщина в изнеможении упала на подушки.
Как рыбе воды, так ей не хватало присутствия Хоремсеба и приятного аромата, распространяемого им. Эта удушливая атмосфера стала жизненно необходимой для нее, а свежий и живительный воздух Нила казался ей резким и утомительным.
Избегая взгляда жреца, Нейта откинулась на подушки и закрыла глаза, но сон бежал от нее. Машинально она стала прислушиваться к размеренному шуму весел и журчанию воды. Убаюканная этим монотонным шумом, она позабыла, где находится, и ее воображение вызвало образы недавнего прошлого. Ей казалось, что она под густой тенью таинственных садов. На площадке, освещенной луной, кружились в каком — то фантастическом танце молодые девушки в белых одеждах, а в кустах раздавалось странное пение, то дрожащее и дикое, как бушующие стихии, то нежное, меланхолическое и замирающее, как жалоба ветерка.
И эти звуки, говорил ей Таадар, были откликом ощущений души, ее дыханием в борьбе с божеством. Разве неудержимый и разрушительный ураган не вздымает человеческую грудь, когда она наталкивается на судьбу? Все чувства не угасают в минуты неизреченного счастья? Разве не пережила она те ужасные часы, когда душа борется с неизбежным? Разве не бушевала в ней буря против судьбы, которая давила на нее так сильно?
Громкий голос кормчего, что — то скомандовавшего, вывел Нейту из забытья. Она открыла глаза. Танцы, волшебное пение, чародей и его дворец — все исчезло. Перед ней предстали действительность и будущее во всей своей наготе. Охваченная внезапным отчаянием, женщина горько разрыдалась.
Гнев и ревность сжали сердце Ромы. Он был здесь, а она и не думала искать у него утешения, не протягивала к нему руки. Ее сердце и мысли принадлежали другому.
* * *
Рома решил ехать как можно скорей. Нейта разделяла это желание, так как надеялась добиться в Фивах помилования своему супругу. Поэтому уже на рассвете молодой жрец и его спутница сели в большую удобную лодку. Приказав поднять паруса, Рома молча занял противоположный конец каюты.
Через пять дней после описанных нами событий лодка молодого жреца Гаторы быстро приближалась к причалу в Фивах. Еще бледная и расстроенная, Нейта стояла в лодке и искала глазами Роанту. Она известила ее через гонца о своем приезде, и та должна была ее встретить. Нейта хотела пока устроиться у своей подруги.
Роанта приняла Нейту и с радостью, и с горем. Заметив ее болезненный вид, она приветствовала пропажу прерывающимися слезами, прижала к груди и покрыла поцелуями. Нейта молча возвращала ей ласки, всю ее истерически трясло.
Придя в назначенную ей комнату, Нейта увидела свою старую кормилицу, которая, обезумев от радости, смеясь и плача одновременно, бросилась к ее ногам и с боязливой недоверчивостью стала ощупывать свою маленькую, обожаемую госпожу, которую она так долго оплакивала. Сильно взволнованная, Нейта обвила руками шею верной кормилицы и, как в детстве, прижалась мокрым от слез лицом к курчавой голове негритянки.
Женщины раздели и уложили Нейту. Та, утомленная и апатичная, молча отдалась в их распоряжение. По просьбе своей подруги она выпила немного вина и съела кусочек холодной дичи. Сердце Роанты тоскливо сжалось при виде страшных перемен, произошедших в Нейте от страданий и болезней.
Когда Нейта проснулась на следующее утро, она чувствовала себя гораздо бодрей. Едва она успела окончить свой туалет, как вошла Роанта и сообщила, что приехал Сэмну с приказанием немедленно отвести ее к царице.
Царица находилась в маленьком кабинете, который мы описали при прощальной аудиенции Тутмеса, и внимательно рассматривала план деревянного дома, который она предполагала построить. На звук шагов Сэмну, вошедшего в комнату со своей спутницей, Хатасу подняла голову. Узнав бледную и дрожащую Нейту, остановившуюся у порога, она протянула к ней руки.
— Подойди ко мне, дорогое дитя мое! Позволь мне обнять тебя, которую я оплакивала, как умершую.
Нейта бросилась к ней. Упав на колени, она обняла ноги царицы и прошептала сдавленным голосом:
— Милости, милости!
Хатасу привлекла ее к себе и поцеловала в побледневшие губы. Но, вероятно, волнение было слишком сильно для ее ослабевшего организма, так как вдруг она откинулась назад и без чувств упала на пол. Сэмну бросился к молодой женщине, поднял ее и положил на ложе.
— Как она страшно изменилась! Что сделал из нее за несколько месяцев этот презренный? — прошептала царица, глаза ее увлажнились. — Но о какой милости говорила она?
— Она надеется получить от тебя помилование Хоремсебу, фараон. Я должен сообщить тебе одну вещь, о царица! Нейте известна тайна ее рождения. Без сомнения, этот преступник все открыл ей. Он один мог знать от этого колдуна — хетта, который, по всей вероятности, сохранил связь со своим народом.
Беглый румянец скользнул по выразительному лицу царицы. Она нахмурила брови:
— Теперь я понимаю, с какой целью этот негодяй связал бедного ребенка. Только он ошибается (голос ее сделался жестким), он не избегнет заслуженной кары, а ее мы вылечим. Пошли, Сэмну, в храм Амона за самыми опытными врачами и прикажи Рамери сейчас же осмотреть больную.
Вызванный Хатасу старый доктор явился незамедлительно. Благодаря его стараниям Нейта скоро открыла глаза. Она была в полном сознании, но до такой степени слаба, что Рамери посоветовал не говорить с ней.
Скоро призванные жрецы осмотрели в свою очередь Нейту и собрались в рабочем кабинете Хатасу.
— Ну что, как ваше мнение, уважаемые отцы? Могу я надеяться, что вы вылечите этого ребенка? Выдали свою тайну отравленные розы, находящиеся в ваших руках? — спросила царица.
— Могущественная дочь Ра, нужны целые годы, чтобы исследовать все свойства этого рокового сока, — важным тоном ответил почтенный старый жрец. — Тем не менее, мы можем сказать тебе, что, если Нейта только вдыхала отравленный аромат, нам удастся совершенно вылечить ее от слепой любви, какую она, без сомнения, чувствует к Хоремсебу, если же он давал ей пить ядовитый сок, это будет гораздо труднее, так как для этого необходимо знать противоядие, а оно нам неизвестно. В любом случае, мы просим тебя поручись нам молодую женщину. Мы отвезем ее в храм, где она пробудет несколько дней. Ей нужно очиститься, и, кроме того, надо изучить ее состояние, чтобы оказать ей помощь.
Царица нашла это требование благоразумным и тотчас же дала свое согласие. Нейта была равнодушна ко всему. Несколько часов спустя она была помещена в одном из строений храма Амона, чтобы очиститься, прежде чем вступить в священное место. Под руководством старого столетнего жреца, славившегося своими познаниями в медицине, молодую женщину подвергли серьезному лечению. Иногда жрецы возлагали на ее голову руки и взывали к богам. Тогда Нейта погружалась в глубокий, похожий на смерть сон, от которого она пробуждалась более сильной и спокоинои. После восьмидневнего лечения Нейта внешне выздоровела. Она стала свежее, сильнее и спокойнее, но душа ее была больна, как и прежде. Что — то пылало в ней, и каждой фиброй своего существа она стремилась к Хоремсебу.
Жрецам Фив был неизвестен пожирающий ее яд, а потому они не могли дать ей соответствующее противоядие. Тем не менее, они объявили ее выздоровевшей и разрешили ей вернуться домой после еще одного торжественного очищения.
В день церемонии посвященные храму девушки отвели Нейту к священному озеру, где она семь раз окунулась в святую воду, Девушки одели ее в новые одежды ослепительной белизны, украсили драгоценностями и с песнями и символическими танцами подвели ко входу в храм, где ее встретил великий жрец. Благословив ее и надев ей на шею освященные амулеты, великий жрец в сопровождении самых уважаемых жрецов ввел ее в священное место. Здесь Нейта принесла жертвы богам и горячо молилась, но, увы! Молилась за своего преследователя, умоляя бессмертных избавить его от ожидавшей его участи.
По окончании церемонии Нейта села в убранные цветами носилки и, в сопровождении семейства Пагира, Хнумготена и его жены, а также многочисленных друзей и придворных, которые собрались в храм, отправилась во дворец Саргона, где был приготовлен пир. Однако все было очень просто и носило чисто семейный характер, так как недавняя смерть Саргона, еще не погребенного, предписывала вдове величайшую сдержанность.
По всему пути кортежа теснилась громадная толпа. Народ жаждал увидеть чудесным образом спасшуюся египтянку, странная судьба и таинственные приключения которой носили уже характер легенды.
В этот же вечер Нейта отправилась в царский дворец на выпрошенную ею аудиенцию Хатасу. Ее провели в кабинет. Видя, что она осталась одна с государыней, Нейта бросилась к ее ногам и залилась слезами. Хатасу привлекла ее к себе и крепко поцеловала.
— Дорогое дитя мое! Наконец — то между нами нет больше тайн. Ты знаешь теперь, что тебя оберегает любовь твоей матери! О, отчего я раньше не открыла тебе истины! Тогда много несчастий было бы отклонено.
— Матушка, спаси его! — с невыразимой тоской прошептала Нейта.
— Бедное дитя мое, значит, ты еще не выздоровела, если мечтаешь о невозможном? — печально заметила царица. — Пойми же, Нейта, что если бы даже я хотела, то не могла бы этого сделать.
— Твоя власть так велика!
— Да, но как бы она ни была велика, мое могущество и моя воля наталкиваются на законы, которые я призвана поддерживать, а не нарушать, Этот человек, поправший все законы богов и общества, подлежит государственному правосудию и суду жрецов. Здесь оканчивается моя власть. Народ кричит и требует отмщения за кровь своих детей. Сколько несчастных погибло, не получив даже погребения! Хоремсеб уничтожал их тела и нанес вред их душам. За такие злодеяния оскорбленные семейства имеют право на полное удовлетворение.
— Итак, для него нет спасения? — пробормотала Нейта, задыхаясь от рыданий.
— Земного спасения — нет. Но неужели же этот нечестивый и преступный человек заслуживает такой жалости? Подними голову, Нейта, и скажи мне откровенно: веришь ты, что Хоремсеб любит тебя?
Нейта молча опустила голову. Нет, она знала, что Хоремсеб не любит ее и что она для него только простое орудие спасения.
— Твой молчаливый ответ достаточно красноречив, — серьезным тоном сказала царица. — Но оставим этот вопрос в стороне, Теперь я взываю к твоему женскому достоинству. Вспомни, чья кровь течет в твоих жилах, собери всю свою силу и отгони ослепляющие тебя нечистые чары! Вместе с забвением, поверь, вернется и счастье.