Тень — ты будешь добычей тени: Ты, явившийся из мрака, вернешься в Эребу.
Счастливый случай позволил Хоремсебу ускользнуть от преследования солдат. Благодаря своему прекрасному коню, он значительно опередил их. Но князь скоро понял, что именно лошадь может выдать его. Он был вынужден бросить ее и продолжал путь пешком, причем только ночью, а днем прятался на полях, в скалах или в тростнике. Разбитый усталостью и лишениями он добрался наконец до Мемфиса. Даже хорошо знакомому с ним человеку трудно было бы узнать великолепного князя Хоремсеба в ободранном бродяге с растрепанной бородой, который, изнемогая от усталости, с блуждающим взглядом едва тащился по дороге.
Под Мемфисом, в большом селении, куда заставил зайти князя голод, его ожидал последний удар. Громкие трубы подняли все население и вызвали его на берег реки, где царский писец зачитал сначала приказ царицы, а потом постановление совета жрецов, которым предписывалось всем египтянам преследовать, искать и выдать правосудию князя Хоремсеба, обвиненного в важном преступлении. Под страхом смертной казни воспрещалось давать ему пищу и убежище или оказывать покровительство. Всякий, кто выдаст его властям, получит пять талантов серебра.
Подавленный и затравленный, князь покинул деревню. С наступлением ночи он со всевозможными предосторожностями пробрался в некрополь в жилище Сапзара, где надеялся найти своего учителя и сообщника. Но тайник был пуст. Таадар и его товарищ ушли, оставив записку, в которой извещали князя, что оба отправляются в Фивы, где будут в большей безопасности Они советовали ему не терять мужества и надежды.
Несмотря на эту неудачу, Хоремсеб чувствовал себя очень счастливым, так как в тайнике он нашел в изобилии одежду, пищу и даже предметы роскоши, Несколько дней князь был в полном изнеможении, но сон и пища скоро восстановили силы его молодого организма. Тогда физические страдания уступили место невыносимым нравственным мукам. Вынужденный только по ночам дышать свежим воздухом, беглец стал страдать сердцебиением и удушьем. Ему был невыносим тяжелый и теплый воздух жилища, предназначенного для мертвых, ведь он не мог, как Сапзар, в любое время выходить оттуда.
Дни представлялись ему неделями, никакие известия не доходили до него. Провизия заканчивалась, и даже этот тайник не казался ему больше надежным, так как он заметил какого — то человека, бродившего по ночам в некрополе и подстерегавшего его появление.
Князь стал еще осторожнее. Хотя таинственный шпион исчез, он все — таки боялся, что его в любую минуту арестуют. Терзаемый беспокойством, доведенный до крайности упорным молчанием Нейты и отсутствием каких бы то ни было известий извне, подвергаясь опасности через несколько дней умереть голодной смертью, Хоремсеб решил оставить долину усыпальниц и отправиться во дворец. Там он тоже может скрыться и, может быть, узнает что — нибудь о Нейте, своей последней надежде. Не умерла ли она? Или также отвернулась от него, победив действие яда?
Приняв такое решение, Хоремсеб уложил в мешок остатки провизии и ночью отправился в свой дворец. Он беспрепятственно добрался до потайной двери и проник в сады. Там, как и во время его могущества, царила мертвая тишина, но как все изменилось! Неверными шагами он шел по хорошо знакомым аллеям, через все эти места, напоминавшие ему или оргии, или фантастические увеселения, которыми он развлекался по ночам.
Взошедшая луна залила бледным светом широкий пруд, над которым высился большой, мрачный и пустынный дворец со всеми своими террасами, галереями, сфинксами и бронзовыми вазами. Но красные огни не горели в этих вазах, слуги не сбежались встречать его, и воздух не был пропитан приятным ароматом. Почувствовав внезапную слабость, Хоремсеб прислонился к дереву и сжал голову руками; он погиб, уничтожен, он покинут всеми! Несчастным беглецом возвращался он в этот дворец, где царил полновластным господином, где каждый взгляд его считался приказанием, где все ползало у его ног; Хриплый стон вырвался у него. Его трясло, как в лихорадке, от отчаяния и безумного гнева. И причиной всех этих несчастий была Нефтиса! При воспоминании о предательнице он заскрежетал зубами, его охватило дикое желание снова предать мучениям виновницу его падения.
В эту минуту взгляд его упал на пруд и с удивлением замер. С поверхности воды и из тени прибрежных деревьев поднимался сероватый пар. Расстилаясь и сгущаясь, пар обрисовал толпу растрепанных женщин, закутанных в черные покрывала.
Эти странные существа скользили к нему и, приближаясь, принимали все более и более определенные формы. Ночной ветер развевал их черные покрывала, открывая обнаженные тела, запятнанные кровью. Длинные спутанные волосы свешивались на грудь, а на бледных лицах были написаны страдание и смерть. В руках они держали пурпурные розы. Эта отвратительная толпа разрослась и обступила его огненным кругом. Впереди всех была Нефтиса, как будто ее вызвал гнев Хоремсеба. Рыжие волосы обрамляли ее светящимся плащом, а пылавшие дикой ненавистью глаза околдовывали ее палача.
Содрогаясь от ужаса, Хоремсеб широко открытыми глазами смотрел на толпу теней, все тесней и тесней окружавшую его. Все эти когда — то красивые лица, все эти существа, некогда полные жизни и любви, были знакомы ему. Он медленно убивал их, наслаждаясь их агонией и упиваясь их кровью. А теперь… Нефтиса почти у самого его лица потрясла пурпурной розой. Приятный и удушливый аромат достиг его, но на этот раз вызвал у него отвращение. Хоремсеб зашатался, как пьяный, и хотел броситься вперед, чтобы убежать. Но он точно прирос к земле. Дыхания не хватало, череп, казалось, готов был лопнуть, а тени — мстительницы все ближе и ближе теснились к нему. Ледяные руки обвивали его шею, холодные губы, источавшие запах тления, прикасались к его губам, а негнущиеся пальцы цеплялись за его руки и одежду. Обезумев от ужаса, полузадушенный князь старался отбиться от них. Голова у него кружилась. Что происходит? Он сошел с ума или это ужасный кошмар? Он вытянул руки и нечеловеческим усилием оттолкнул призраков. Затем, как затравленный зверь, бросился ко дворцу, но за ним клочьями тумана летели тени его жертв, Движимый инстинктом, а не рассудком, Хоремсеб направился к террасе, примыкавшей к его прежним комнатам. Он взлетел на нее, как ураган. Двери были открыты, и князь вздохнул с облегчением: дворец был пуст, как он и предполагал. В слабо освещенной галерее, как прежде, скользили богато одетые слуги, а в конце ее два мальчика присели у треножника и, казалось, вливали в него благовония.
К ним — то и побежал Хоремсеб. Но по мере того как он приближался к ним, они словно отступали назад и потом внезапно исчезли. Снова ужас подступил к горлу, князь бросился в другую галерею, куда его поманил новый свет. Там была столовая. Вокруг его кресла стояли Хамус и Хапзефа с целой толпой евнухов. Они тут же окружили своего господина. Лица их были страшно бледны и искажены, а в руках они держали кубки с какой — то черной жидкостью. Глухими голосами они наперебой говорили ему: — Выпей этот яд. Его дали нам в благодарность за нашу службу и верность. Князь не знал о последних убийствах, совершенных Таадаром. От мысли, что здесь он тоже находит только тени своих жертв и что он один, живой, блуждает среди мертвых, в нем все перевернулось от ужаса, и он упал на каменные плиты, В ту же минуту огни погасли, и только слабый луч бледного света продолжал освещать террасу вдоль столовой.
С диким криком Хоремсеб вскочил, как будто его преследовали тысячи демонов, и бросился в сад. Но здесь его уже поджидали окровавленные женщины. То опережая его, то кружась вокруг него, они, казалось, увлекали его из аллеи в аллею и пронзали ледяным холодом, как только он останавливался.
В этом безумном беге он неожиданно очутился на площадке, где высился каменный пьедестал. Здесь он восседал, а у его ног шумела одурманенная толпа человеческих существ, служившая ему забавой. Золоченое кресло исчезло, гирлянды цветов тоже. Луна освещала только каменные ступеньки и белые колонны, поддерживавшие крышу жертвенника. Ему казалось, что там, на этой высоте, он будет в безопасности от своих преследователей, к тому же силы его были совершенно истощены. Обливаясь потом, тяжело переводя дыхание и спотыкаясь на каждом шагу, он взбежал по лестнице и забился в самый дальний угол ниши.
Кругом все было спокойно, отвратительная свита исчезла. Страшно изнуренный, Хоремсеб прижал руки к разрывающемуся сердцу и закрыл глаза. Но внезапно он вздрогнул от того, что до него донеслись беспорядочные звуки и отдаленное пение. Мало — помалу этот шум приближался и становился ясней. Он напоминал свист ветра во время грозы, с тоскливой жалобой затихавший вдали. Затем грянула дикая мелодия, которой вторили громкие крики и шум оргии.
Князь выглянул, замирая от ужаса, на площадку, которая начала заполняться людьми. Там скользила вереница певиц с арфами в руках. Их бледные пальцы блуждали по струнам, посиневшие губы раскрывались для пения. Воздушные танцовщицы, сквозь прозрачные тела которых видны были окружающие деревья, танцевали без устали и без отдыха, потрясая своими белыми покрывалами и кружась в каком — то адском хороводе. Вокруг толпились молчаливые люди с бледными и неподвижными лицами. Это был двор чародея, который он держал в плену в своем дворце, и теперь все, как прежде окружало и развлекало его. Только все, что здесь жило, работало и забавляло господина, погибло во цвете лет. Это развлечение для господина — палача было теперь адской местью. Забившись, как дикий зверь, в глубину ниши и обливаясь холодным потом, смотрел Хоремсеб на это ужасное зрелище. Он хотел бежать, но не смел этого сделать — на ступеньках лестницы сидела Нефтиса со своими спутницами. Только бы он стал спускаться по лестнице, она бросилась бы на него, и его поглотила бы черная, непроницаемая бездна, которую видела Нейта. Нет, он был в плену и должен был смотреть на эти танцы, слушать это пение. В этой дикой и нестройной мелодии, казалось, воплотились все неудовлетворенные страсти этих страждущих душ, слышались все желания человеческих сердец, стремящихся к жизни. Кто не знает этой болезненной музыки, воспевающей борьбу человека с божеством, добра со злом?
Эти звуки, подобно острым стрелам, пронизывали истерзанное сердце преступника. Они кричали ему всеми своими вибрациями: «Попрание законов Божиих вымещается на тебе самом, это собственные злодеяния приносят тебе страдания. Слепое существо! Убивая в своей ненависти, ты разрушаешь только тленную форму. Бессмертная же искра, обитающая в этой форме, преобразуется и идет дальше по великому пути вечной работы! Не забывай, что наслаждение преступлением мимолетно и за ним неизбежно следует наказание. По неизменному закону равновесия, совершенное тобою зло падет на тебя же, охватит твое слабое сердце и подвергнет его горю и искуплению, пока оно не очистится, сделавшись нежным и гибким, и будет способно отражать в себе божество во всем его бесконечном совершенстве!». Сам того не понимая, Хоремсеб во время этой адской ночи расплачивался за свои преступные наслаждения. Он считал себя неуязвимым в ту минуту, когда все рушилось под его ногами.
Первые лучи восходящего солнца положили конец этим ужасным, полным смертельной тоски, часам, Мрак рассеялся, а вместе с ним исчезли и тени мстительниц. Благодатная теплота пробежала по отяжелевшему телу преступника и разогнала его оцепенение. Ра будто говорил ему: «Посмотри! Я свет, я враг тьмы. Мои яркие лучи обращают в бегство преступления. Если бы ты остался мне верен, ты не страшился бы ночи. Тепло, покой, любовь — все я дал бы тебе!»
Тихо, с низко опущенной головой, Хоремсеб сошел с лестницы и направился к павильону, где Нейта спала очарованным сном. Ложе еще стояло там. Опустившись на него, князь забылся свинцовым сном. Силы его были окончательно подорваны.
Когда он проснулся, солнце уже спускалось к горизонту. Хоремсеб чувствовал себя разбитым, голова была тяжелой, и его мучили голод и жажда. Подойдя к нише, князь открыл маленький потайной шкаф и достал оттуда амфору вина и ящик с фруктами, сваренными в меду.
Утолив немного голод, он снова сел на ложе и задумался, Ему во всей наготе представилось его ужасное положение. Он погиб, голова его оценена, и этот пустынный дворец — его последнее убежище. Правда, мертвецы верно служат ему, но при одной мысли о ночи ледяная дрожь пробегала по его телу. Он вспомнил о Нейте, единственной жертве, которую он пощадил, не из любви, но из расчета. Очевидно, и она покинула его или ее заступничество было бессильно? Нет сомнения, что все было кончено. Горькое уныние и страшная усталость охватили его. Не лучше ли все разом кончить и самому отдаться властям?
Ночь застала его за этими размышлениями, а вместе с ней вернулись и все его страхи. Малейший шум заставлял его вздрагивать, и ему казалось, что из каждого угла появляются ужасные призраки, Он решительно выпрямился. Все было предпочтительнее, чем оставаться одному здесь. Подойдя к потайному шкафу, он достал оттуда факел и зажег его. Затем, стараясь не смотреть по сторонам, он направился во дворец. Ему казалось, что он слышит за собой топот невидимой толпы и что в тени колонны вырисовывается обезображенная голова Нефтиеы, смотревшая на него с насмешливой ненавистью. Собрав все свое мужество, он шел дальше, быстро пробежал по комнатам и скоро добрался до той части дворца, которая некогда была отведена для слуг.
Вдруг послышался смутный говор. Князь остановился, чтобы сориентироваться, и убедился, что многочисленная толпа людей находится на соседнем дворе, прилегавшем к комнатам Хапзефа, Хамуса и других доверенных служителей.
Хоремсеб погасил факел. Отворил скрытую дверь и очутился под темным навесом, окружавшим двор, посреди которого был устроен большой бассейн. Тяжело дыша, он прислонился к стене и окинул мрачным взглядом нежданных гостей, поселившихся в его дворце. Вокруг нескольких костров сидели воины и, разговаривая друг с другом, чистили оружие. На маленькой, ярко освещенной террасе сидели два военачальника и играли в шахматы, В эту минуту под командой третьего вошел во двор отряд солдат, вернувшийся с обхода.
Приняв быстрое решение, князь вышел из тени и направился прямо к террасе. Но едва вступил он в полосу света, как солдаты с криком вскочили на ноги, а командиры взялись за оружие. В мгновение ока князь был окружен, и ему со всех сторон угрожали копья и мечи.
— К чему весь этот шум, — спокойно сказал Хоремсеб. — Я сдаюсь добровольно.
В этот же день после полудня в Мемфис прибыли Хартатеф, Сменкара и один преданный им негр. На дне своей лодки они прятали ящик для мумии, предназначенный для того, чтобы спрятать в нем опасного преступника, которого разыскивали по всему Египту.
С наступлением ночи Хартатеф и его сообщник отправились в долину усыпальниц. Но тщетно они искали там и звали князя. Руководствуясь указаниями Нейты, Хартатеф проник даже в сам тайник Сапзара и убедился, что Хоремсеб покинул его. «У него вышла вся провизия, и он скрылся во дворце», — подумал Хартатеф. Проклиная неудачу, он решил немедленно отыскать князя в его новом убежище.
Они беспрепятственно проникли в сады дворца, предварительно спрятав свою лодку в камышах. Но тщетно они обыскивали все тайники, указанные Нейтой, — Хоремсеба нигде не было.
— Не во дворце ли он? — пробормотал Сменкара, вытирая вспотевший лоб.
— Пойдем и поищем его там. Лишь бы он не был арестован. К тому же, я знаю, где размещены солдаты, — ответил Хартатеф.
Оба авантюриста смело пробрались в дом, но и там их поиски сначала были бесплодны.
Но вдруг смелый молодой человек остановился и сжал руку Сменкары. Через открытую дверь виднелась комната, освещенная одним факелом, прикрепленным к стене. При его красноватом свете Хартатеф узнал Хоремсеба, лежащего с закрытыми глазами на ложе. Его сторожил солдат, облокотившийся на колонну и стоявший к ним спиной.
Хартатеф подполз, как змея, к часовому и всадил ему в спину кинжал. Даже не вскрикнув, солдат вытянул руки и, поддерживаемый своим убийцей, бесшумно опустился на пол.
Затем, неслышно, как тень, Хартатеф подошел к ложу князя и, зажав ему рот рукой, сказал:
— Не кричи, Хоремсеб, и следуй за мной. Я друг, посланный Нейтой, чтобы спасти тебя! — прибавил он, видя, что пленник проснулся.
Ничего не спрашивая, воодушевленный новой надеждой, князь встал и пошел за своим освободителем. Сменкара присоединился к ним. Они беспрепятственно пересекли большой зал, как вдруг дверь открылась, и они с ужасом увидели, что находятся лицом к лицу с отрядом солдат, который сменял часовых. «Измена!» — закричал командир отряда, узнав Хартатефа и Хоремсеба. Но Хартатеф вместе со своими спутниками решил оружием проложить себе дорогу. Они бросились на солдат, и завязалась ожесточенная борьба, так как Хартатеф вооружил князя секирой и кинжалом.
Крики и шум битвы встревожили весь дворец. В зал прибежал Антеф с двенадцатью солдатами. Минуту спустя все было кончено. Хоремсеб был обезоружен, и его держали двадцать рук. На полу между семью или восьмью трупами лежали Хартатеф с кинжалом в груди и Сменкара с раздробленной головой.
На рассвете во дворец пришел Аменофис в сопровождении нескольких жрецов. После короткого допроса, во время которого Хоремсеб не сказал ни слова, великий жрец приказал Антефу отвести пленника под усиленным конвоем на пристань, где стояла флотилия, назначенная для перевозки в столицу великого жреца, преступника, воинов и нескольких важных свидетелей.
Известие, что чародей арестован, с быстротой молнии облетело весь город. Полная ненависти толпа, жаждавшая видеть наконец ниспровергнутого, ужасного человека, устремилась к таинственному дворцу, осадив все выходы и входы и жадно подстерегая появление конвоя.
После довольно долгого ожидания, показавшегося собравшемуся народу целой вечностью, массивные ворота открылись и из них вышел отряд солдат и телохранителей, заставивший толпу раздаться. Затем показался скованный по рукам и ногам Хоремсеб, окруженный солдатами. Рядом с князем шел Антеф с обнаженным мечом в руке. При виде того, кого все так долго боялись, при виде чародея, насмехавшегося над всеми человеческими чувствами, убившего столько невинных и сеявшего на своем пути несчастье и безумие, лихорадочное волнение овладело толпой, и со всех сторон, подобно рычанию, раздались крики ярости и негодования. Хоремсеб поднял голову и затуманенным взором окинул тысячи голов, волновавшихся как безбрежное море. Но видя сжатые кулаки и слыша яростные крики, он гордо выпрямился и с презрительным видом продолжал свой путь.
Но крики все усиливались. «Убийца! Святотатец! Отравитель!» — рычали сотни голосов, и в пленника полетели камни, грязь, нечистоты и даже ножи, раня и его и конвой.
С трудом прокладывая себе дорогу, процессия направилась к Нилу, подкрепленная по пути несколькими жрецами, авторитет которых остановил безумство толпы. Но при виде этой бури негодования и ненависти, осыпаемый градом оскорблений и проклятий, Хоремсеб ослабел. Шатаясь как пьяный, низко опустив голову, подавленный унижением и позором, он с трудом плелся и едва успел войти в лодку, как потерял сознание.
Настоящий ураган отчаяния бушевал в его преступной душе, когда при первых лучах восходящего солнца он увидел вырисовавшиеся на лазури неба храмы и дворцы Фив. Могло ли ему когда — нибудь прийти в голову, что он подобным образом попадет в блестящую столицу, которую за год до этого покинул с великолепными пирами. О, если бы он мог предвидеть все, он никогда бы не похитил Нейту.
С такими же предосторожностями, как и в Мемфисе, преступника провели без всяких приключений. Скоро бронзовые ворота огромной стены храма Амона — Ра закрылись за Хоремсебом, а затем его конвой и шумная толпа разошлись по домам.
Антеф ввел преступника в нижний зал, где собрались Аменофис, Рансенеб, заменявший больного великого жреца Амона, и целая толпа сановников храма. Мрачный, но с высоко поднятой головой, Хоремсеб остановился и окинул присутствующих высокомерным и бесстрастным взглядом.
— Гнев Амона — Ра наконец поразил тебя и привел сюда, покрытого цепями и позором, — сказал Рансенеб, после минутного молчания.
В глазах князя вспыхнул угрожающий огонек, но он не шевельнулся. Ненависть, гнев и упрямство почти душили его. Ропот недовольства пробежал по рядам жрецов, а старый пастофор вскричал с негодованием:
— Несчастный, нечестивый злодей! Пади ниц на землю перед представителями богов или ты узнаешь обращение, которое смиряет самых непокорных.
Видя, что Хоремсеб насмешливо улыбнулся, и что сановники храма нахмурили брови, старый пастофор покраснел от гнева и поднял бич, который держал в руках.
Сильный удар со свистом упал на обнаженную спину пленника, оставив длинный кровавый рубец. Дикий звериный крик вырвался у Хоремсеба. С пеной у рта он обернулся и, несмотря на сковывавшие его цепи, с легкостью тигра бросился на пастофора и вонзил ему в горло зубы.
Все это произошло так молниеносно, что пораженные присутствовавшие только тогда поняли, что случилось, когда оба они уже катались по полу.
Антеф и два молодых жреца бросились к взбесившемуся, но они тщетно старались оторвать его от старика, тело которого конвульсивно извивалось. Хоремсеб, казалось, прирос к нему и не отрывал рта от окровавленного горла, которое сжимал зубами, как клещами.
Вдруг руки его опустились, и он тяжело откатился в сторону с неподвижными глазами и с кровавой пеной у рта. Страшное бешенство, вызванное оскорблением, казалось, убило его.
— Нет сомнения, что злые духи овладели этим злодеем, — сказал Аменофис едва придя в себя от оцепенения. — Надо посмотреть не умер ли он и, если нет, то отнести его в темницу и оказать помощь.
— Я сейчас сделаю необходимые распоряжения и прикажу удвоить стражу, чтобы чародей не исчез, не открыв нам своих тайн. Негодяй только в обмороке, что же касается Пенбеза, его душа слилась с Озирисом, Посмотрите, артерия как бритвой перерезана зубами этого шакала.
Несколько служителей храма под наблюдением Антефа и молодого врача — жреца, перенесли Хоремсеба в подземную темницу, предназначенную для важнейших преступников. Когда князя уложили на скамью, служившую кроватью, врач приказал снять с него цепи и принести огня. Затем перевязал рану, тянувшуюся вдоль всей спины.
— Что, его состояние опасно? — с любопытством спросил Антеф.
— Я боюсь, что да! Он проснется, вероятно, в сильнейшей горячке, — серьезно сказал жрец. — Будет жаль, если он умрет, не открыв тайну ужасного яда и его противоядия.
* * *
Томимая беспокойством и ожиданием, сгорая от тонкого яда, пылавшего в ее крови, Нейта, насколько было возможно, уединилась в своем дворце. Только когда служба призывала ее к царице, она стряхивала с себя оцепенение и жадно подстерегала удобный момент, чтобы вырвать у государыни обещание помиловать Хоремсеба.
Хатасу вставала очень рано. Поэтому, когда Нейта вошла в царские комнаты, старая Ама указала ей на верхнюю террасу, где царица уже завтракала. К этому завтраку она не допускала многочисленную свиту, окружавшую по этикету царей Египта с самого раннего утра до того времени, как они ложились спать. Но умная и оригинальная женщина, так мужественно несшая тяжесть скипетра и двойной короны, и в вопросах этикета доказала независимость своего ума, свойство всех ее действий. Стряхнув с себя стесняющий церемониал, управлявший каждым жестом фараона, она оставила в своем личном распоряжении утреннее время до первой аудиенции. Только приближенным женщинам позволялось входить к ней в это время.
Когда Нейта вошла на террасу, царица сидела, облокотившись на стол. Перед ней стоял завтрак, но Хатасу, очевидно, и не прикасалась к нему. Маленькие, румяные хлебцы лежали нетронутыми в серебряной корзинке, а любимый ее хеттский кубок был до краев полон молока. Красивое и стройное тело фараона нежно обрисовывал утренний свет, но строгое лицо было хмурым и бледным. Тяжелые думы угнетали царицу. Она даже не заметила, как вошла Нейта. Только когда та опустилась на колени и поцеловала ее платье, она вздрогнула и обернулась.
— Это ты, Нейта! Какой у тебя нездоровый вид, бедное дитя мое! — сказала Хатасу, ласково проводя рукой по опущенной голове молодой женщины. — Полно, не плачь: твое горе терзает мое сердце. Я сочувствую тебе, но ничем не могу помочь. Пойми же, дорогая моя, что я — царица Египта, прирожденная охранительница законов. Этот бешеный безумец, опьяненный убийствами, не оставил мне ни малейшей возможности спасти его. Итак, преклонись перед неизбежным! Время, излечивающее все раны, заставит тебя позабыть этого недостойного человека, и жизнь вступит в свои права. Я знаю это по опыту. Я потеряла больше тебя, так как Наромат был герой, такой же благородный, как и красивый. Это был мужественный воин, павший при защите своей страны. Даже врачи удивлялись его подвигам. Боги иногда бывают жестоки, они никогда не дают смертным полного счастья. Они дали мне могущество, но отказали во всех других радостях. Даже тебя, мое бедное дитя, я не могу открыто признать. Когда же я хотела, по крайней мере, дать тебе счастье, я оказалась бессильной перед судьбой.
— Не считай меня неблагодарной, моя мать и благодетельница, — пробормотала Нейта, прижимая горячие губы к руке царицы. — Я ежеминутно благословляю тебя и ради тебя я хотела бы победить пожирающее меня адское чувство, но я не могу этого сделать. Не осуждай меня за это, так как я боролась и борюсь против силы, давящей на меня. Я не знаю, чары ли это, или любовь? Я не могу передать того, что происходит во мне, но только вдали от Хоремсеба я погибаю, как цветок без воды. Я схожу с ума при мысли, что должна навсегда потерять его.
Вошедшая Ама перебила страстную речь. Она доложила, что великий жрец Аменофис и прорицатель храма Амона, Рансенеб, просят милостивого разрешения предстать перед царицей.
— Хорошо, — сказала Хатасу. — Скажи, чтобы их провели в зал рядом с рабочим кабинетом. Я сию минуту приду туда.
От сообщения о приходе двух жрецов яркая краска залила лицо Нейты. Как только драпировка опустилась за рабыней, она бросилась к царице, поспешно выпившей несколько глотков молока, и, подняв сложенные руки, взмолилась:
— Я знаю, что Хоремсеб болен и заключен в темницу здесь, в Фивах. Не прощения для него прошу, но милости — облегчить его страдания, и позволения попросить жрецов, чтобы они передали ему то, что я пришлю.
Хатасу с удивлением слушала, нахмурив брови. Мрачный огонек сверкнул в ее черных глазах.
— Кто осмелился нарушить мое приказание и сообщить тебе об аресте презренного? — сурово спросила она.
— Ах, разве можно скрыть то, что известно всем Фивам? Неужели ты думаешь, что сердце не подсказало мне, что он близко? Сжалься надо мной! Дай мне ничтожную радость облегчить его страдания!
Жесткий отказ чуть не сорвался с языка, но видя расстроенное лицо Нейты, лихорадочный взгляд и страшное возбуждение, Хатасу смягчилась.
— Хорошо! Ступай и проси жрецов. Если они согласятся, я позволю тебе послать различные вещи для облегчения участи узника.
С радостным криком Нейта поклонилась и поцеловала край платья царицы. И опрометью бросилась вон из комнаты. Она пробежала через царские комнаты и проникла в указанный зал в ту самую минуту, когда жрецы входили через противоположную дверь.
Это была большая, немного темная комната, со стенами, инкрустированными золотом и корналином. В глубине комнаты, у двери, закрытой тяжелой драпировкой, вышитой золотом, дежурили два вооруженных телохранителя. У колонны стоял чиновник, украшенный почетным ожерельем. Когда сопровождавший жрецов придворный удалился, Нейта подошла к ним и, преклонив колени, умоляюще подняла руки. Доставленные утром в храм дары от имени сестры дали многое понять жрецам. Они не сомневались, что молчаливое заклинание женщины заключало в себе просьбу о каком — нибудь облегчении для Хоремсеба. Они благословили ее, затем Рансенеб ласково спросил:
— Тебе что — нибудь нужно от нас, бедное дитя? По твоему взгляду я вижу, что твоя душа еще очень больна.
— Святые и уважаемые служители богов! — произнесла Нейта голосом, полным слез. — Если у вас есть хоть немного жалости ко мне, позвольте облегчить страдания Хоремсеба, моего супруга. Он ранен, лежит больной и лишен всякого ухода, к которому привык. Позвольте мне послать ему одежду, постель и питательную пищу!
Жрецы переглянулись.
— Хорошо, дочь моя, мы согласны, — ответил Аменофис. — Пошли узнику все, что ты пожелаешь: вино, фрукты, одежду.
— А могу я надеяться, что эти вещи верно дойдут до него? — робко спросила молодая женщина.
— Не опасайся ничего, — сказал Рансенеб. — Пошли одного из своих слуг и адресуй вещи на имя жреца Сэпы, который лечит заключенного. Я прикажу, чтобы все было передано ему.
— Если ты так добр ко мне, то позволь еще хоть на минуту повидаться с Хоремсебом.
Прорицатель покачал головой.
— Это, дитя мое, зависит не от меня, а от царицы. Если она разрешит тебе свидание с преступником, то я сам отведу тебя к нему и ты поговоришь с ним, но только в моем присутствии.
В эту минуту из соседнего кабинета раздался протяжный металлический звон.
— Царица зовет нас, — поспешно закончил Рансенеб. — Подожди здесь, Я передам твою просьбу фараону и принесу тебе ответ.
Прошло около четверти часа, которые показались Нейте вечностью, как вдруг портьера приподнялась и Рансенеб жестом позвал ее. С первого же взгляда женщина поняла, что царица была чем — то раздражена.
— Довольствуйся тем, что тебе позволено. И так уже незаслуженная милость лелеять и баловать такого преступника и неслыханного святотатца. Я не разрешаю этого свидания, так как оно бесцельно и только усилит действие пожирающего тебя яда.
Видя, что Нейта побледнела, как смерть, Хатасу прибавила мягче:
— Во всяком случае, не в таком взволнованном состоянии я позволю тебе видеться с ним. Стань спокойнее и благоразумнее, и тогда, может быть, я разрешу то, что запрещаю сегодня. А теперь, дитя, удались отсюда!
С отеческой нежностью подошел Рансенеб к Нейте и сказал, благословляя ее:
— Не приходи в отчаяние! Доброта нашего фараона так же неисчерпаема, как доброта ее отца Амона — Ра. Если ее величество смягчится, то приходи ко мне, и я отведу тебя к заключенному, Только помни, что ты должна принести мне царскую печать.
Как только Нейта вышла из кабинета, царица обратилась к жрецам:
— Нельзя ли ускорить процесс и поспешить с казнью преступника, чтобы положить конец ожиданию и сомнениям этой несчастной жертвы? Когда все будет кончено, чары, может быть, сами собой разрушатся.
— Твое желание для нас закон, фараон, но позволь заметить, что преступник болен и что необходимо от него добиться показаний относительно ядовитого растения и его противоядия. Кроме того, мы каждый день получаем все новые заявления и, главной свидетельнице, молодой Изисе, еще нужно время, чтобы набраться сил. Наконец, сообщник Хоремсеба, презренный хетт, еще не арестован, а между тем, их очень полезно было бы свести на очную ставку.
— Разве не напали еще на след нечестивца, который был причиной всех этих несчастий? — с гневом вскричала царица, — Я хочу, слышите, я хочу, чтобы его нашли! Прикажите удвоить награду тому, кто выдаст этого злодея, осмелившегося пробраться в самое сердце царства, чтобы развратить и погубить князя Египта! Я покажу ему, как и всякому чужеземному наглецу, во что обходится подобная дерзость. Я живым сожгу его в его нечистом боге! Я придумаю ему казнь, которая заставит дрожать от ужаса самих демонов Аменти!
— Боги, без сомнения, удовлетворят твой справедливый гнев, божественная дочь Ра, и ты омоешь свое сердце в крови преступника. Долго он не может скрываться, так как, кажется, удостоверено, что он не пересекал границы Египта, Если таково твое желание, то мы не станем ждать ареста хетта для осуждения Хоремсеба, — почтительно сказал Рансенеб.
— Отлично, Хоремсеб заслужил смерть и получит ее, народ имеет право на такое удовлетворение. Только я не хочу, чтобы смертная казнь была совершена публично. Какое наказание вы назначаете ему?
— Он будет замурован живым в стене храма, — сурово ответил Аменофис, — Но каковы будут, о царица, твои распоряжения относительно имущества преступника?
— Я приношу его в дар бессмертным. Когда возвратишься в Мемфис, ты вступишь во владение всем, Аменофис. Что же касается проклятого дворца, я хочу, чтобы его сровняли с землей и чтобы на его месте выстроен храм Пта. Пусть присутствие бога и его служителей очистит это место, запятнанное кровью!
— Твое великодушие, фараон, равняется великодушию твоего божественного отца, — ответил очень довольный Аменофис.
Внимательно слушавший Рансенеб неожиданно спросил:
— У Хартатефа нет наследников, а после него тоже осталось солидное состояние. Каково будет его назначение?
Незаметная улыбка скользнула по губам Хатасу.
— Я считаю справедливым отдать это наследство Изисе, мужественной девушке, рисковавшей своей жизнью, чтобы раскрыть неслыханные преступления. Так как боги чудесным образом спасли ее жизнь, она имеет право на награду. Я вас не задерживаю больше, уважаемые отцы, и вполне полагаюсь на вашу мудрость в деле ведения процесса.
Царица сделала прощальный знак рукой, и жрецы удалились.
Выйдя от царицы, Нейта села в носилки и приказала идти к своему дворцу. Дома она занялась приготовлением посылки для Хоремсеба. Посылка эта состояла из мягких покрывал, одежды, духов и нескольких жареных птиц, в одну из которых она запихнула записку следующего содержания: «Каждый день я буду присылать тебе все необходимое. Я получила на это разрешение. Нейта». Но когда посланный ушел, она залилась слезами. Что будет с ней в тот день, когда эти посылки прекратятся, когда они больше уже не будут нужны? При этой мысли взгляд ее померк, и ее охватило страстное желание умереть вместе с ним.