В году двенадцать месяцев, у каждого месяца свое название. А прежде, давным-давно, у каждого года из двенадцати тоже было свое имя: год Зайца, Коня, Коровы, Кабана…
Только не было года Верблюда и не было года Мыши.
— Хочется, чтоб в честь меня назвали хоть какой-нибудь, хоть самый последний год, — сказала мышь.
— И я-а-а! — заорал верблюд. — И я хочу! — Потом он оттопырил нижнюю губу и покосился на мышь: — Кто из нас первый заметит восход солнца, пусть тот и даст имя году.
Мышь согласилась.
Верблюд тут же повернулся мордой к востоку и уставился в небо. Стоит, смотрит, даже мигнуть боится. Долго стоял, потом плюнул и лег.
— Все равно я увижу солнце раньше, чем его увидит мышь. Моя шея куда длиннее, голова выше.
Уж полночь. Мышь около верблюда — как наперсток рядом с котлом.
— Я до утра не доживу, — плачет мышь. — Тут горностаем пахнет. Кошка меня чуть не съела. Сова сидит сторожит. Лиса бегает. Милый верблюд, позвольте влезть к вам на задний горб.
Верблюд оглянулся: горб куда ниже головы.
— Ну, ладно, садись. Только не смей смотреть на восток. Смотри на запад.
Осторожно, чтобы не рассердить верблюда, мышь взобралась к нему на задний горб и повернулась к западу.
Им обоим эта ночь показалась очень длинной. Вот заалел восточный край неба. Верблюд вытянул шею, задрал голову. «Сейчас, — думает, — я первый увижу солнце».
— Ой, солнце, солнце! — пискнула мышь.
— Солнце на западе? — фыркнул верблюд и обернулся.
Как великан без рубахи, стояла западная гора, освещенная первым утренним лучом.
Так один год из двенадцати стал называться годом Мыши.
Не удивляйся, когда тяжело нагруженный верблюд вдруг побежит рысью и запрыгает, будто горный козел: это он увидел мышь и гонится за ней, чтобы убить. Ни один верблюд не может спокойно на мышь смотреть за то, что она первая увидела солнце.
