Повесть

В тайге

Кругом лес.

Слышится легкий треск сухих веток. Между деревьями мелькают огромные рога. Это олени. Ступая крепкими ногами, они идут один за другим длинной цепочкой по узкой тропинке. Тропинка извивается по склону горы, теряется в густых зарослях, мхах и болотах, вновь появляется и вновь исчезает в каменистых россыпях и буреломах.

Впереди идет большой олень — это вожак. На каждом олене ноша. Вот шагает осторожный олень. Он бережно несет свою ношу, посматривая по сторонам большими умными глазами. На его спине крепко привязана нарядная деревянная сумка-люлька. Сумка расшита разноцветным сукном и блестящими стеклышками-бисером. Из люльки выглядывает хитрое личико с черными узенькими глазками.

Это едет Топка маленький.

Топка Большой, его отец, идет впереди и выбирает места, где удобнее проехать. На олене вожаке едет мать Топки, а за ней — и все остальные. Семья эвенка Топки Большого и его родные едут на новое место. Едут туда, где много вкусного мха для оленей, где большая и рыбная река Нижняя Тунгуска, где тайга богата дорогим зверем и птицей.

Тяжело дышат олени, опустив низко рогастые головы.

— Устали наши олени, — говорит сам себе Топка Большой, — а ходу еще дней шесть, однако, будет...

Прищурив глаза и наморщив лоб, он вспоминает свою прошлую жизнь. Много лет Топка Большой кочевал со своей семьей по лесотундре. Но с каждым годом жизнь здесь становилась тяжелее и тяжелее. Серебристые песцы ушли далеко в тундру, зимой олени с трудом находили мох под снегом. Даже рыбы в озере стало меньше.

— Худой ветер в мой чум залетел, и меня и моих оленей жизнь худая задушит, — печально говорил Топка.

Вспомнил отца.

Старый Коктуль, отец Топки Большого, многое в жизни видел, качая седой головой, он говорил:

— Даже заяц падает мертвым. Худое место — надо бросать. К солнцу надо идти!..

Зима тогда стояла свирепая и голодная. И одна беда за другой все чаще стали навещать чум Топки. Падать стали олени, голодные собаки выли и день, и ночь. Топка прятал свою голову в оленьи шкуры, чтобы не слышать жалобного воя собак.

Вспомнил он, как вместе с Коктулем они оставили чум и ушли в лес искать зверя.

В чуме горел слабый костер, едкий дым расстилался низко и разъедал глаза. Ветер рвал кожаную покрышку чума, потрясал шесты, выл зловещим воем, забрасывал через дымоход льдистым снегом.

Женщины сидели в чуме и, мерно раскачиваясь, протягивали озябшие руки к огню, кутались в оленьи шкуры.

Давно не было муки, исчезли запасы сушеного мяса, а мерзлой рыбы оставалось лишь на один день. В чуме ждали охотников, верили в счастье, верили в удачу. Но Коктуль и Топка Большой не возвращались.

Три дня Коктуль и Топка гоняли лося. Снежные вихри обжигали им лицо, ветер злобно бил и опрокидывал в сугробы.

Ослаб Коктуль, не стало сил бороться с бурей. Разбитые и голодные охотники едва добрались до чума. Раненый зверь ушел, метель замела следы, замела горячие капли крови.

— Как прожить человеку? Как бедняку добыть еду?.. — десятки раз спрашивал Топка, сидя у очага.

— Беда... Беда... — отвечал ему старый Коктуль.

До весны Коктуль не дожил. Умирая, он шептал:

— Идите к солнцу... В тайгу идите!..

И вот тяжелый путь пройден. Старые места далеко, далеко. Теперь Топка Большой кочует по тайге.

Топка любит тайгу. Всю дорогу он поет протяжные печальные песенки. Песенки придумывает сам, — что видит, о том и поет. В них он хвалит лес, речку, солнце, оленей и даже злых комаров называет добрыми именами.

Всего округа Топка еще не знает, но если кто-нибудь начнет с ним спорить, он сердится и отвечает:

— Лучше этих мест нет, куда хочешь поезжай, — всюду корм и оленю и человеку найдется.

Для доказательства он добавляет:

— Сам своими ногами эту землю топтал, лучше не нашел.

И, радостно сверкнув глазами, он вновь затягивает свою песенку и вновь хвалит новые места.

Топка маленький не спит. Он сердится потому, что мать крепко завязала ему руки кожаными завязками. Топка ловил бы веточки, которые так низко склоняются к нему, но крепкие завязки мешают.

Олень спустился к реке и смело зашагал по воде на другой берег. Крупные брызги упали на лицо Топки маленького. Он так звонко запищал, что олень вздрогнул, быстро вышел на берег, остановился и стал прислушиваться, шевеля ушами.

Отец Топки тоже остановился.

Он посмотрел вокруг — на лес, на горы, на реку и сказал:

— Ладное будет место...

Посмотрев вокруг еще раз, он громко крикнул:

— Э-гэй, распрягайте оленей, ставьте чум, здесь будет остановка!

Распрягли оленей. Женщины ставили шесты, натягивали на них тяжелые покрышки из оленьих шкур.

На склоне горы, у самого ручья, выросли две остроконечные темно-серые палатки — чумы. Вверху, между концами шестов, в отверстие-дымоход пробивался дым и разлетался по ветру черными клочьями.

Отец подошел к сыну.

Топка маленький хотел заплакать, но отец взял привязанные к сумке колокольчики и зазвенел ими.

Топке стало весело, и он громко засмеялся.

Отец крикнул жене:

— Иди, корми сына, а то он замерз и хочет есть, — и добавил:

— Потерпи, Топка, охотник должен всегда гнать от себя и голод и холод подальше!

Мать сняла люльку со спины оленя и накормила Топку маленького. Он лежал в берестяной люльке и тянулся руками к длинным косичкам матери. Мать качала слегка люльку-лодочку и пела:

Спи, мой Топка маленький!

Баю-айю-баиньки,

Крепко спи.

Скоро вырастешь большой,

Вот такой, вот такой!

Будешь ты охотник ловкий.

Спи, мой Топка, спи, мой Топка!

Взяв винтовку на плечо,

Вскинешь глазом горячо.

Будешь ты охотник ловкий.

Спи, мой Топка, спи, мой Топка!

Белок полную суму

Не покажем никому.

Будешь ты охотник ловкий.

Спи, мой Топка, спи, мой Топка!

Спи, мой Топка маленький!

Баю-айю-баиньки.

Крепко спи...

Маленький Топка сладко уснул.

Как Топка с комарами воевал

По-прежнему семья Топки Большого кочевала с одного места на другое. Подрастал Топка маленький, ему уже не нужна была люлька.

Стояло лето. Летом на далеком севере бывает время, когда солнце не закатывается. Оно делает круг по небу и одинаково ярко и ослепительно светит днем и ночью.

В конце лета бывает особенно много комаров и мошки.

— Ого, комар-пора наступает, — говорят эвенки. И действительно это время можно назвать комариной порой.

Тучи комаров и мошки висят в воздухе. Когда на севере удается очень теплое и сырое лето, мошки бывает видимо-невидимо. Тучи мошки такие огромные и густые, что даже солнце плохо видно.

Тяжелая это пора и для людей и для животных.

Доживая свои последние осенние дни, комары и мошка особенно надоедливы и злы. Даже оленей в это время трудно пасти: мошка и комары заедают их в кровь. Приходится стадо гнать на высокие безлесные места, где бы ветер отгонял от них проклятых насекомых.

Топка маленький давно не выходил из чума. Почти все лето он болел. Мать натирала его оленьим жиром и, старательно согрев у костра, бережно завертывала в мягкие оленьи шкуры.

Топка выздоровел...

Однажды сидел он в чуме и играл рыбьими косточками. Мать тут же обделывала шкурку белки.

Вдруг Топка закричал:

— Ой, мама, кто-то меня иголкой уколол, ой больно!..

— Дурачок, — сказала мать, — это тебя комар укусил. Ты сильнее комара, отбивайся от него ручками.

Топка приготовился и ждет злого комара.

Вдруг слышит Топка, кто-то у самого уха красиво на дудочке играет, тоненьким-тоненьким голоском:

— Дзииинь-зии-зии-зиинь...

Понравилось это Топке, опустил он руки и слушает.

Но опять как вскрикнет:

— Ой, мама, меня дудочка в щеку укусила!

— Дурачок, — рассмеялась мать, — это хитрый комар тебя укусил, это он так поет. Ты сильнее комара, — отбивайся от него ручками.

Вышел Топка из чума, замахал руками и запел:

Не боюсь я комаров,

Я сильнее комаров.

Ого-го-го! Комары!

Ого-го-го! Комары!..

А комаров туча. Облепили они бедного Топку, в кровь искусали, не мог Топка от них отбиться и заплакал:

— Ой, мама, не боятся меня комары... Ой, больно!..

— Дурачок, — ответила ему мать, — разве можно одному воевать с тучей. Тучу комаров надо бить дымом.

Она быстро развела огонек, подбросила в пламя гнилушек и смолевых щепок. От костра поднялась полоса черного и едкого дыма. Легкий ветерок налетал на пламя костра; он то собирал дым в черные кучи, то рвал их в клочья, то вновь растягивал в длинную густую ленту.

Не понравилось это комарам, отлетели они от бедного Топки. Обрадовался Топка и сквозь слезы крикнул:

— Ага, испугались меня, я сильнее вас!.. — и опять звонко запел свою песенку.

Среди лесной тишины вновь слышался его тонкий голосок. Далекое эхо вторило ему и терялось в синеве гор.

Ловите этого зайца! Ловите!

Мать Топки маленького готовила жильные нити.

Она взяла из своей кожаной сумочки пучок сухих оленьих сухожилий, размяла его руками и отделила несколько прядей. Затем брала по две тоненьких нити, старательно муслила их слюной и сучила на голом колене крепкую жильную нить для шитья.

Укутанный по уши в оленьи шкуры, Топка маленький сидел рядом.

Вошел отец, посмотрел и сказал:

— Кому обнову шить надумала?

В глазах матери сверкнул огонек гордости, лицо расцвело улыбкой:

— Уже два года как не носит твой Топка штаны с задней прорехой. Я шью ему штаны настоящего охотника.

— Ого, — обрадовался отец, — хорошее дерево растет вверх, мой Топка тоже растет вверх. Эка, радость!

— Седьмую зиму будет встречать твой Топка, — ласково добавила мать.

— Лыжи пора готовить сыну, — заботливо ответил отец и посмотрел на сына.

Топка маленький был доволен. Новые штаны из мягкой оленьей кожи, настоящие лыжи — что может быть лучше? Вот только ружья нет. Топка маленький деловито спросил:

— Ружья у меня нет. Как белку убью?

Рассмеялись и мать и отец. Отец сказал:

— Сделаю тебе лук, из него даже дедушку медведя можешь убить.

Топка маленький закричал от радости и готов был прыгать по чуму, но вспомнил, что сидит без штанов — успокоился.

Залаяли собаки, отец Топки вышел из чума. По склону горы шагали олени, из далекой тайги приехало несколько семей. Свои остроконечные чумы они поставили рядом с чумом Топки Большого.

Слышались ровные удары топоров, люди ставили около чумов высокие колышки для просушки одежды, обуви, для привязывания оленей. Усталые олени, освободившись от тяжелого груза, торопливо шагали в тайгу искать сочный мох. Собаки вертелись у людей под ногами, надоедливо мешали. То там, то тут слышалось:

— Цыть! Пшла!..

Собаки получали пинки, с воем шарахались в стороны и через минуту вновь появлялись тут же. Длинной полосой тянулся черный дым от дымокуров. В чумах было дымно и душно, пахло прелой кожей, пропотелыми грязными шкурами, рыбьим наваром.

День у людей начинался по разному. Мужчины уходили в тайгу на охоту, женщины обделывали шкуры, шили меховую обувь, одежду, варили пищу.

Дети во всем подражали взрослым.

Вот они разложили свои игрушки.

Тут и оленьи бабки, и утиные носики, и разноцветные камешки, и рогастые олени, выстроганные из дерева, и красивые куклы, сшитые из мехов.

Особенно нравилась всем кукла, сшитая маленькой Инэкой. Вместо головки у куклы был желтенький утиный клюв, на ногах красивые меховые чулки. Вся одежда куклы расшита разным мехом, цветным сукном и блестящими бусами.

— Давайте кочевать, — сказала Инэка.

Все согласились. Быстро все было готово.

В разные стороны расставили ребята игрушечных оленей и сказали:

— Пусть попасутся наши олени, поедят сочный мох!

Потом мальчики взяли в руки игрушечные мауты.

Они старательно набрасывали петли маутов на рога своих оленей. Когда все олени были переловлены, девочки приготовили узелки и положили их на маленькие нарты. Пришли мальчики и запрягли оленей. Ездили долго, пока не надоело.

Потом приехали, опять отпустили оленей пастись, а сами стали готовить себе обед из травы, цветов и листьев.

Кушанье подавали, приговаривая:

— Кушайте олений язык, попробуйте мозг, вот сохатиная печенка. Скажите: хороша ли рыба?

Всем было весело.

Пришел дедушка Яр и говорит:

— Счастливо кочевать. Хорошо ли идет охота, здоровы л» ваши олени?

Все ответили:

— Олени наши здоровы. Но вот горе: у нас нет своего чума, бедные мы, как зайцы под кустом.

Дедушка Яр сказал:

— Медведь имеет свой дом, белка — тоже. Плохой тот хозяин, который не имеет своего чума.

Вскоре около большого чума дедушки стоял маленький чумик, из-под оленьей покрышки выглядывали острые глаза Инэки. Ребята переселились в свой чум. Игра пошла еще веселее.

Пришел Топка и говорит:

— Я принес игру, давайте играть!

— А какая игра?

Топка вынул из кармана игру. Это было 25 палочек и среди них одна лопаточка с зарубками. Лопаточка эта называлась отец-палочка.

Все от радости захлопали в ладоши.

Потом сели в кружок на мягкие шкуры. Каждый по очереди брал все палочки, бросал их вверх и на лету ловил. Кто успевал схватить пальцем-мизинцем нечетное количество палочек — тот выигрывал, а кто не мог поймать или поймал четное количество — тот проигрывал.

Если кому удавалось поймать отца-палочку — это было большое счастье: тому присчитывалось сразу 11 палочек.

Играли долго. Топка играл плохо и сердился. Ловкая Инэка ухитрилась три раза поймать отца-палочку. Ребята очень ей завидовали.

Она обыграла всех и смеясь, сказала:

— Ой, Топка, ты ни разу не выиграл. У тебя глаза уснули, а руки двигаются тихо, как хвост у жирной рыбы.

Рассердился Топка, взял шест маленького чума и сильно потянул его к себе. Маленький чум с шумом упал. Всем ребятам стало очень обидно.

Пришел дедушка Яр и закричал:

— Делать вам чум не буду! Кто сломал?

Ребята не выдавали Топку, но ему стало стыдно, он схватил свою игру и... бежать.

Дедушка Яр засмеялся и громко закричал:

— Эгэ... гэ!.. Ловите этого зайца!.. Ловите!..

Топка пустился бежать еще сильнее.

Ребята громко хохотали...

Бабушка Токма

Бабушку Токму знают все. Разве найдется другая такая бабушка, как Токма? Конечно нет! Едва ли кто-нибудь знает больше ее интересных сказок, загадок и поговорок.

Не даром про бабушку Токму говорят:

— У бабушки Токмы в голове сказок больше, чем чаек на «чаешных песках». Будешь слушать год — не дослушаешь, будешь слушать два, тоже не дослушаешь.

Не успела бабушка показать нос в чум, как ребята закричали:

— Бабушка сказок столько несет, что едва-едва идет, — сгорбилась... Расскажи, бабушка, сказку. Расскажи!..

Бабушка Токма замахала руками, засмеялась и крикнула:

— Кыш, кыш, комары, налетели вы на меня старую. Вот я вас прутом всех!..

Ребята усадили бабушку на мягкие оленьи шкуры и сели вокруг нее.

Закурила бабушка длинную-длинную трубку и хотела начать.

Инэка сказала:

— Бабушка, рассказывай только длинную сказку.

— Как твоя трубка, — добавил Топка.

Все засмеялись.

— Ну, ладно, слушайте и ума набирайтесь. Меня старую добром вспоминайте. Расскажу я про хитрую змею. Догадайтесь: правду ли я говорю?

Ребята приготовились слушать, затаив дыхание.

Бабушка стала рассказывать.

«Жил-был на свете добрый человек, по имени Увачан. Очень был добрый человек Увачан, и не было никого, кто бы мог сказать, что Увачан сделал ему зло.

Вот однажды идет Увачан путем-дорогой и видит: упал большой камень, придавил змею, и никак та змея из-под камня вылезти не может.

— Спаси, пожалуйста, добрый человек. Я тебе много добра сделаю, — говорит змея Увачану.

Увачан отвалил камень и вытащил змею.

— Пойдем теперь ко мне, — говорит змея, — я тебя награжу, только вот беда: я так обессилела, что и ползти совсем не могу, возьми меня за пазуху.

Положил Увачан змею за пазуху, а змея обвилась ему вокруг шеи и давай его душить.

— Ты что же это делаешь-то? — спрашивает Увачан.

— А за твое добро платить начинаю.

— За добро добром платить надо, — говорит Увачан.

— Ну нет, — отвечает змея, — за добро злом платят. И принялась душить Увачана еще сильнее.

— Погоди, погоди, — просит Увачан, — коли так, пойдем судиться.

— Куда же мы пойдем судиться?

— Спроси первого встречного, — все скажут, что я прав.

— Хорошо, — говорит змея.

Вот пришли они к пустой избушке, весь народ ушел, одна только старая собака еле живая бродит.

— Будь добра, почтенная собака, рассуди ты наше дело, — сказал Увачан.

— В чем же ваше дело? — спросила собака.

— Скажи, пожалуйста: чем платить за добро нужно — добром или злом?

— Вот нашли о чем разговаривать — конечно злом. Вот я была верным слугой моего хозяина, всю жизнь его добро стерегла, а как состарилась, так он и смотреть на меня не захотел и бросил. Я поплелась было за ним, он пнул меня ногой и ремнем погрозил. Нет, за добро злом платят.

— Ну, что слышал? — говорит змея. И снова принялась душить Увачана.

— Погоди, погоди маленечко, — взмолился Увачан, — давай судиться до трех раз.

— Судись хоть десять раз — все одно и то же скажут, давай лучше сразу задушу, — говорит змея.

— Нет, давай до трех раз и, если все одно скажут, тогда уже, сделай милость, задуши.

— Ну, хорошо, — согласилась змея.

Пришли к разрушенному чуму, никого нет, одна только старая шкура валяется.

— Будь добра, старая шкура, скажи, пожалуйста: чем за добро платить нужно — добром или злом?

— Делать вам нечего, оттого вы и шатаетесь с такими глупыми вопросами. Если ты, сделавши доброе дело, жив остался, говори: спасибо! Вот я своего хозяина от холода защищала и от дождя укрывала и постелью ему служила, а состарилась, — и вот видите: меня выбросили. Говорю: спасибо, хоть не сожгли совсем. Нет, за добро всегда злом платят.

Крепко задумался Увачан и не видит, что навстречу ему лиса бежит.

— Здравствуй, приятель, что пригорюнился? — спрашивает лиса.

— Да вот помирать собираюсь.

— Что так?

Рассказал ей Увачан всю историю по порядку. Сказал о собаке и о шкуре.

— Ты, говорит, последний судья у нас. Что скажешь?

— Постой, постой, — говорит лиса, — я ведь непонятливая. Ты говоришь, что змея под камнем лежала, — как же это вышло — мне что-то в диковинку.

— Упал камень и придавил ее.

— Нет, я совсем бестолковая. Вы лучше покажите мне, как это было, тогда я, авось, и пойму.

Слезла змея на землю и велела Увачану положить на нее камень, как раньше лежал.

Увачан навалил камень и сказал:

— Вот так дело было.

— Камень лежал так, — подтвердила змея.

— Ну, пусть так и будет, — ответила лиса, — иди, Увачан, домой.

И побежала лиса в лес, а Увачан пошел домой.

— Увачан, — крикнула лиса вслед, — злу не уступай, борись! — и скрылась в перелеске.

— Постой, добрый Увачан, — завопила змея, — я теперь поверила, что за добро добром платить нужно.

Но Увачан был уже далеко».

Окончив сказку, бабушка закурила свою длинную трубку и стала собираться уходить. Ребята не пускали ее из чума.

Топка стал у кожаных дверей чума и говорит:

— Бабушке дороги нет. Смотрите: здесь лежит большое дерево, через него ногами не перешагнешь, на олене не переедешь!..

Топка лег у самого выхода, вытянул руки и ноги, изображая упавшее сухое сучковатое дерево.

Ребята смеялись, смеялась и бабушка.

Топка неподвижно лежал, а ребята просили:

— Бабушка, расскажи еще сказку.

— Устала я, — ответила бабушка.

— Хоть маленькую сказочку расскажи, — умоляющим голосом просила Инэка.

— Ладно, — согласилась бабушка, — расскажу маленькую сказку про песца и зайца я пойду в свой чум.

— Сухое дерево, вставай! — крикнули ребята.

Топка быстро вскочил и сел рядом с ребятами.

Бабушка начала:

«Песец и заяц жили в одном чуме. Жили они вместе, а на охоту ходили врозь и в разные стороны. Песец как-то спросил зайца:

— Я не знаю на кого ты охотишься. Скажи мне, что ты ешь?

— Я ем траву и тальники, — ответил заяц, — и спросил песца: — А ты на кого охотишься и что ешь?

— Я, — говорит песец, — ем мышей, падаль и объедки. Пойдем со мной на охоту, будем есть мою пищу.

Заяц не согласился и сказал:

— У меня светлые, чистые зубы. Я не хочу пачкаться кровью.

Песец рассердился на зайца.

— Ты не хочешь идти со мной на охоту, не будем жить вместе. Уходи от меня в кустарники и ешь там тальники и траву, а я буду жить в лесах и в тундре. Только ты мне больше не попадайся, когда я буду заходить в твои места. Если ты мне случайно подвернешься, я тебя съем.

Заяц с песцом разошлись навсегда по своим местам и стали вечными врагами».

Бабушка поднялась, ребята не задерживали ее. Инэка подала ей мешочек с табаком, который она чуть не забыла в чуме.

Уходя, бабушка с грустью сказала:

«Время быстро прошло.

Кончился день — наступил вечер.

Старому и себя носить тяжело,

А молодой бегает, как ветер».

Она тяжело вздохнула и, опираясь на палку, поплелась в свой чум.

Ребятам было жаль старенькую сказочницу.

Первая добыча

Прошло три лета и три зимы. Семья Топки Большого кочевала по тайге.

Пришло время, когда хорошо ловится рыба.

— Пора на зиму рыбу запасать, — говорил отец Топки, — надо готовиться к большому лову.

Поехали на Синюю протоку. Чумы поставили у самого берега.

Утрами, когда над рекой расстилался белый туман, Топка с семьей выезжал ловить рыбу. Невод забрасывали с лодки, а потом дружно тянули его на песчаный берег.

Топка маленький с матерью старательно выбирали из невода скользкую рыбу. Руки ныли от студеной воды. Он о силой тер их о свои засаленные штаны, чтобы отогреть закоченевшие пальцы.

Усталые и промокшие рыбаки возвращались поздно. Топка маленький и мать враз вскидывали веслами, рассекая ими зеленые волны реки. Отец сидел на корме и коротким веслом направлял лодку к берегу.

Ужинали вкусно и сытно. Ели сырую рыбу. Каждый брал руками большой кусок, придерживал его зубами и быстро у самых губ отрезал от него ножом маленькие кусочки.

На другой день рыбу ловить не выезжали, Отец починял невод и оттачивал крючки на осетров. Мать сушила рыбу. Она разрезала ее на узкие полосы и развешивала длинными рядами.

Вдалеке виднелась желтая песчаная отмель. На отмели всегда было множество чаек. Не даром эту отмель назвали «чаешные пески».

К берегу приближалась лодка. Ехавшие не знали, где приставать лучше, и стали направлять лодку прямо на «чаешные пески».

Не успела лодка приблизиться к берегу, как над головами гребцов поднялась огромная стая белых, как снег, чаек. Они кричали и кружились над самыми головами.

Едва только лодка коснулась мягкого песчаного берега, чаек стало еще больше, крики усилились. Невозможно было выйти из лодки: казалось, что птицы вот-вот заклюют непрошеных гостей.

Приехавшие рыбаки стали пугать чаек, они махали руками, веслами, а один, сняв рубаху, махал ею.

Но птицы были бесстрашны и еще больше злились, кричали и кружились низко-низко, над самой лодкой.

Внимательно посмотрев на берег, рыбаки увидели крупные белые цветы с красными серединками. Цветы, как живые, слегка покачивались.

Оказалось — это самки-чайки. Они сидели на желтом песке и высиживали птенцов, осторожно поворачивая по сторонам свои белые головки с желто-красными клювами.

Рыбаки отплыли от этого места.

Смелые чайки-самцы больше не нападали на рыбаков, они с криками победителей быстро исчезли.

Рыбаки подошли к чуму, но, посмотрев на «чаешные пески», они увидели, что по желтому песку ползет что-то черное, будто большая черепаха.

Это был мальчик с луком и стрелой. Он так ловко полз на животе, так осторожно подкрадывался, что чайки совершенно его не замечали.

Один рыбак зашел в чум и сказал:

— Зачем мальчишка бьет чаек?

Отец мальчика высунул из чума голову, приложил руку к глазам, посмотрел и довольным голосом ответил:

— Ого, видно, мой Топка будет хороший охотник!

— Но ведь чаек никто не ест, — возразил ему рыбак!

Отец Топки рассмеялся и спокойно сказал:

— Орленок будет орлом, вороненок — вороном, а сын хорошего охотника — хорошим охотником.

Отец Топки, важно сплюнув, добавил:

— Топка — маленький охотник. До уток ему далеко, до гусей — еще дальше, пусть пока за чайками охотится, приучает и руки и глаза.

В это время Топка, затаив дыхание и прищурив левый глаз, метился прямо в белую головку.

Рыбаки, расспросив как им ближе проехать на «щучью протоку», уехали...

Вскоре Топка, высоко вскинув голову, нес огромную белую чайку. Белые крылья добычи волоклись по песку. В глазах его сверкал огонек гордости.

Лук и стрелу он нес так, как это делали старые опытные охотники.

Топка шел с видом большого охотника. Это была его первая крупная добыча. Радости его не было конца.

Волшебная палочка и желтый ящичек

Однажды, когда ребята играли в чуме, пришла мать Топки и сказала:

— Русские в наше стойбище приехали!

Многие ребята никогда не видели русских и сильно испугались.

— Мы будем в чуме, русских в щелку посмотрим, — заявили они.

Но Топка уже выбежал из чума. Ребята прошептали ему вслед:

— У Топки сердце смелое, как у орла.

Не успели ребята взглянуть в щелки, как увидели, что к чуму идут двое молодых русских и с ними Топка. Это были учителя.

Топка шел смело и осторожно нес желтый ящичек с ремешком.

Ребята в один голос сказали:

— У Топки сердце смелое, однако, смелее чем у орла?..

В это время кожаный полог чума открылся, и в чум зашли приехавшие и Топка. Ребята испугались и бросились под шкуры. Один из приехавших ласково спросил:

— Почему так испугались, разве мы страшные?

Но ребята, особенно девочки, еще глубже закутывались в мягкие шкуры и пугливо сверкали черными глазками.

Тогда Топка на своем языке сказал:

— Вы, пугливые, как зайцы, выходите! Русские гостями будут в нашем чуме, стыдно так принимать гостей.

Но никто не двигался с места. Только Инэка тихонько подвинулась к Топке и чуть-чуть потрогала пальцем желтенький ящичек. Топка ее остановил.

— Трогать этот ящичек нельзя: в нем кто-то сидит!

Инэка в страхе спрятала руку.

Увидели ребята, что приехавшие подали Топке целую горсть разноцветных ледяшек: красных, белых, желтых, зеленых.

Все удивились. Топка каждому сунул в руку по ледяшке и сказал:

— В рот кладите, вот так, как я.

Инэка первая вскрикнула:

— Добрая еда, в руках не удержать, как живая рыбка, сама в рот скользит! — и тихонько засмеялась.

Остальные, забыв все, сосали вкусные ледяшки, громко чмокая.

Один из приехавших погладил по голове Инэку. Она нисколько не испугалась. Ребята стали смелее.

Топка, не отрываясь, смотрел, как один из приехавших быстро водит какой-то палочкой по белому листу. Из-под палочки ровными рядами ложатся красивые завитушки.

Долго не решался спросить Топка про эту волшебную палочку. Наконец, спросил:

— Зачем ты так рукой трясешь и палочкой водишь, какая тебе от этого польза?

— Польза большая, — ответил учитель. Он взял руку Топки, сунул палочку ему между пальцев:

— Держи так!

Потом взял руку Топки в свою и стал водить по белому листку.

К удивлению Топки на листке появился рисунок оленя.

Очень удивился Топка:

— Эта палочка видно волшебная? Да?

— Нет, — спокойно ответил учитель, — это карандаш.

Топка такого слова не знал, а потому ничего не понял.

Инэка, внимательно рассмотрев лица приехавших, сказала:

— У них глаза цвета речной воды, а волосы, как желтый цветок.

Она улыбнулась и вполголоса пропела:

Я их не боюсь,

Я их не боюсь.

Они наши гости,

Они наши гости!

Ребятам очень поправилась эта песенка. Инэка была рада. Ребята очень быстро подружились с приехавшими. Они уже не звали их люча, т.е. русский. Среди веселых детских голосов можно было отчетливо слышать ласковые имена, которые они давали приехавшим гостям.

Когда учителя вышли из чума, ребята толпой пошли за ними. Учителя усадили ребят около чума, поставили желтый ящичек на три железных прутика. Один учитель закрыл голову черной тряпкой и нагнулся к ящику.

Из ящика смотрел один глаз, круглый и больше чем у оленя. Потом ящик щелкнул:

— Чик-так!

И учитель сказал:

— Готово!

Все встали, но ничего интересного не было.

Ребята спросили:

— Зачем ящичек на нас посмотрел одним глазом и щелкнул два раза, как дятел?

Учитель ответил:

— Я вас снял!

Ребята удивились, но ничего не поняли. Инэки стало смешно. А Топка думал о волшебной палочке, которая рисует оленя и разные красивые завитушки.

Слова учителей глубоко волновали Топку. Ему во всем хотелось быть похожим именно на них. Он даже походку изменил и ходил, держа руки поверх своих кожаных штанов, воображая, что заложил руки в карманы, как это делал учитель.

Когда учителя уходили из чума, ребятам было грустно. Они просили их прийти еще и провожали учителей до самого дальнего чума.

Как только гости ушли, Топка старательно усадил ребят около чума. Потом он поставил три прутика, так же, как это делал учитель, положил сверху обломок дерева и, закрыв голову старой оленьей шкурой, щелкнул языком:

— Чик-так!..

Ребята спросили его:

— Зачем щелкнул ты, как дятел?

Топка, с трудом выговаривая русские слова, серьезным голосом ответил:

— Я вас сняль!

Все засмеялись, а Топка, важно раскачиваясь, направился в чум.

Школа, школа, школа…

Вечером в чуме собралось много людей.

Учителя сказали, что приехали они издалека, от большого совета и просят отдать детей в школу учиться. Долго горел в чуме костер, много чаю было выпито, долго сидели люди и громко разговаривали.

Они расспрашивали, одобрительно качали головами, но детей отдавать в школу не хотели.

Дедушка Яр спросил учителей:

— Оленя учить надо, собаку — тоже, а человека зачем учить, какая от этого польза будет? А?..

Учителя объясняли спокойно, показывали книжки. Ничего не мог понять дедушка Яр и сказал:

— Видно голова моя умом переполнилась и больше не берет; ваших слов мне, однако, не понять...

Отец Топки молчал. Потом, подвинувшись ближе к учителю, он тихо спросил:

— Сына хорошему в далекой школе научите? Добрым ли человеком вернется наш сын, Топка, в родной чум? А?

Помолчав, отец Топки стал спрашивать совета у родных и знакомых. Все сидели молча, держали в зубах длинные трубки и, выпуская синий дым, плевали прямо перед собой.

Помолчав, родные заявили:

— Учить Топку не надо, он и так уже хороший охотник.

Топке было обидно.

Опять водворилось долгое молчание.

Тишину прервал отец Топки:

— Больше не будем говорить, не будем слушать, пусть наши головы ночь думают, а завтра скажут.

Отец Топки поднялся, а за ним — и все остальные. Вскоре чум опустел.

Топка маленький не мог уснуть. Он думал: какая школа и на что она похожа?

Сначала он сравнивал ее с большим озером, где много-много жирной рыбы. Стоит Топка на берегу, водит волшебной палочкой по белому листку, а рыба сама выпрыгивает на берег. Бери ее и клади в сумку.

Потом Топке показалась школа в виде большого стада оленей, а он, Топка, ходит среди оленей, ставит волшебной палочкой на них свои значки и говорит:

— Добрый олень, иди в наше стадо, неси нам счастье.

Так и не мог придумать школу Топка, а только шептал:

— Школа, школа, школа...

С этими словами Топка и уснул.

Рано утром услышал Топка как мать говорила отцу:

— Топку я из чума не отпущу, жаль мне сына в далекую школу отдавать...

Отец разразился руганью:

— Разве баба может понимать что-нибудь в большом деле?

Мать ничего не ответила. Помолчав, тихо сказала:

— Мало у нас оленей, как жить будем? Зачем Топке школа? Надо отдать его богатому человеку в пастухи.

Опять хотел обругать ее отец, но только плюнул прямо на белую шкуру и сказал:

— Какое счастье ты ждешь от богача? Богатый только для себя богатый, а для бедных — беднее зайца.

Но мать ответила:

— Топка оленей заработает, жизнь наша лучше станет.

Отец безнадежно махнул рукой, но, подумав, сказал:

— Богаче Пальси я не знаю, у него оленей, как звезд на небе. Однако, я поеду к нему?

Вместе с Топкой они стали собираться. Отец снял свою меховую рубаху, надел другую, поновее. Но когда увидел, что и эта рубаха в заплатах и дырах, снял и надел прежнюю. Вскоре отец Топки поймал оленей и оседлал их. Ехали медленно.

Сердце Топки сжималось от тоски.

Отец вернулся на другой день. Сына с ним не было.

Топка маленький стал пастухом у кулака Пальси.

Пальси — Медвежья пасть

В самом далеком чуме, до которого надо ехать на хорошем олене один день, жил кулак Пальси. Про него говорили:

— Богат Пальси оленями, да очень беден совестью. Нет у него жалости к людям. Сколько разорил чумов бедняцких, сколько сирот по свету отправил, — никто не сосчитает.

У Пальси много оленей, и чем больше их у Пальси, тем скупее и жаднее он становится.

Зарежет Пальси оленя, самое лучшее мясо с сыном съест, похуже — сунет жене, а кишки, да объедки разные пастухам отдаст. И этому рады бедные пастухи.

Но над ними есть начальник пострашнее самого Пальси. Это старший пастух, родной дядя Пальси, Еремча.

Он за всех говорит:

— Дорогой наш хозяин, не надо нам ни кишок, ни мелких косточек, отдай их твоим собакам: они хорошо охраняют твой чум, а мы как-нибудь перебьемся...

Радуется Пальси и думает: какие у него добрые пастухи.

Еремча ничего не делает — спит да ест. Пастухи выполняют всю трудную работу по пастьбе, загону и охране огромного стада.

Не даром говорят:

Чем жить в пастухах у Еремчи, лучше умереть сразу.

Пальси не знает счета своим оленям. Считает день, считает два, а сосчитать не может. Сосчитает он все пальцы на руках и на ногах и скажет:

— Один человек.

Потом опять сосчитает все пальцы и скажет:

— Два человека.

Сосчитает третий раз и скажет:

— Три человека.

Это будет 60 оленей, а по его счету — 3 человека.

И как дойдет Пальси до 11 человек, так собьется и заорет:

— Жена, зови скорее Еремчу!

Придет Еремча, Пальси как крикнет:

— Хорошо ли пасете моих оленей?

— Хорошо, — отвечает Еремча.

— Сколько у меня моих оленей?

— Больше чем твоих пальцев на руках и на ногах, если их считать три года, — отвечает спокойно Еремча.

— Ого-го-го! — радуется Пальси и потирает пухлые руки о засаленные кожаные штаны.

— Пасите хорошо, старайтесь, чтобы еще больше было у меня оленей. Если прибредут к моему стаду чужие олени, ловите их, ставьте мое клеймо и не отдавайте хозяевам!

Пальси дает Еремче щепотку крепкого табаку и отпускает.

Когда появляется в тайге много дорогой белки, Пальси и Еремча радуются больше всех.

Пальси спрашивает Еремчу:

— Примечал ли ты в тайге нынче белку. Много ли дорогого зверя?

У Еремчи глаза загораются, как у злой рыси, и он, улыбаясь, говорит:

— Белки в лесу больше, чем волос на твоей голове. Ой, много, беда много белки!

Смеется Пальси и довольным голосом отвечает:

— Надо, Еремча, нам на охоту собираться.

— Наша охота, дорогой хозяин, не в тайге, а в чуме. Нам не надо ни ружья, ни пороху, ни пуль: белка сама прибежит в твой богатый чум...

И оба громко смеются.

Когда наступает горячая пора охоты, идут к Пальси бедняки, охотники безоленные, низко кланяются и говорит:

— Без оленя охотнику в тайге нет пути, дай бедному охотнику оленей на время охоты.

Пальси ласково отвечает:

— Хорошему охотнику никогда не жалеет Пальси дать доброго оленя из своего стада.

Потом он называет количество белок, которое обязан отдать охотник при возвращении обратно оленей.

Бедняки-охотники тяжело вздыхают, долго думают, но соглашаются. Когда оканчивается охота, к большому чуму Пальси идут цепочкой олени. На каждом олене большой пучок серебристых белок.

Доволен Пальси: добыча у него хорошая. Зато бедняки-охотники возвращаются в родные чумы усталые, печальные, с низко опущенными головами.

Пальси и Еремча считают себя добрыми, они всюду говорят:

— Сиротам жизнь даем, бедных от смерти голодной спасаем.

День и ночь пасут бедняки безоленные и пастухи сироты огромное стадо жадного Пальси. А Пальси с гордостью говорит:

— Это мои дети, всех кормлю, — вот я какой!

Часто в глухой тайге слышатся крики и стоны. Запоздалый охотник в страхе спрашивает:

— Кто это стонет так жалобно и так страшно рыдает? У кого такое большое горе? Не крик ли это подстреленной птицы? Не стон ли это раненого лося?

Это крик человека! Это злой Еремча жестоко наказывает провинившихся пастухов.

Сегодня у Топки маленького большое горе. Злая волчица разорвала молодого олененка. Не мог отбить у голодного зверя добычу Топка. Больно бил Топку кожаной веревкой Еремча. Никто не слышал как плакал Топка. Седая тайга спрятала слезы Топки. Лишь вольный ветер подхватил его крики и понес их далеко, далеко...

— Пусть унесет ветер мои крики, — подумал Топка, — может быть большой человек услышит их, может быть большой человек убьет злого Пальси и Еремчу.

Не даром Пальси прозвали Амака Амман, а это означает — Медвежья пасть. Ничего нигде не пропустит Пальси, обязательно схватит, как жадная пасть. И все ему мало.

Как тут быть?

Лето уходило. Солнце все чаще пряталось в черные тучи, пожелтел лес, листья разносил порывистый ветер, низко склонялись сухие травы. Торопливо собирались в далекий путь гуси, утки и другие перелетные птицы.

Все живое готовилось к страшной северной зиме.

— Мокрое время — хуже морозов, — говорил Топка, — даже собаку из чума жалко выгнать.

Жена отвечала ему:

— Надо ехать к Пальси, просить обещанных оленей, надо к зимнему кочевью готовиться.

На другой день отец Топки подъезжал к чуму богатого Пальси. Его встретили четыре злых собаки. Они с яростью набросились на приехавшего, как бешеные волки. У чума стоял сын Пальси. Он далеко увидел ехавшего на олене Топку, но не смог узнать и крикнул своему отцу:

— На добром олене кто-то едет, видно богатый гость!

Рассмотрев лицо приехавшего, он рассердился на самого себя за досадную ошибку и злобно прошипел:

— Едет Топка Большой, наверное, будет просить оленей из нашего стада. Гони его, отец, прочь, все равно с голыша ничего не возьмешь.

В это время отец Топки, с трудом отбившись от собак, пролез в чум.

— Садись, — сказал Пальси.

Оба сели, поджав под себя ноги, закурили длинные трубки. Синее облако дыма поднялось над хозяином и над гостем.

Сплюнули почти враз, помолчали. Вновь сплюнули и вновь помолчали.

Топка думал: как лучше попросить у Пальси обещанных оленей. А Пальси думал: бедняк всегда похож на зайца общипанного, богатому с ним и сидеть то стыдно.

Разговор начал Пальси.

— Сына навестить приехал?

— Да, — ответил Топка.

— Сын твой — плохой пастух, — сурово пробормотал Пальси.

— Как?.. — испуганно крикнул Топка.

— Русские, говорят, у тебя были, — перебил его Пальси.

— Были, — с недоумением ответил Топка.

— Сына, говорят, ты русским продаешь. Много ли за него обещают?

Покраснел от обиды отец Топки и готов был расплакаться, но когда увидел как бегают хитрые глазки Пальси, разозлился. Он хотел было изо всей силы ударить Пальси, но сдержался и подумал:

— Богатого пальцем заденешь, а он тебя кулаком...

Проглотив обиду, отец Топки больше не сказал ни слова, быстро вышел из чума. Он ничего не слышал, что кричал ему вслед Пальси.

Садясь на оленя, он увидел, что сын Пальси громко хохотал. Сын Пальси думал, что отец выгнал бедного Топку.

Из чума вышел Пальси, он пристально смотрел вслед уезжающему Топке:

— Олень, ах, добрый олень у него!..

А олень, гордо вскинув ветвистые рога, плавно нес обиженного хозяина к его бедному чуму. Пальси не удержался и сказал свои мысли вслух:

— Худые у меня пастухи: такого доброго оленя не могут отбить у этого голыша!..

Сын одобрительно качал головой. Пальси злобно закричал:

— Жена, зови Еремчу!

Топка Большой ехал обиженный и грустный. Вдруг олень пугливо вздрогнул и остановился. Топка увидел перед собой сына. Топка маленький дышал тяжело и отрывисто, как молодой олень после большого бега. Он стоял, склонив низко голову, и крупные слезы падали на голубой мох.

Отец и сын молчали.

Топка маленький тихо сказал:

— Возьми меня в свой чум... Жить у Пальси я не могу.

Отец сердито ответил:

— Слово я дал Пальси, слово мое крепче камня. Как его нарушить?

Кругом тихо, тихо... В этой глухой тишине слышно было как колотилось в груди сердце и у отца, и у сына.

Тишину нарушил строгий голос отца:

— Слово охотника — самое крепкое слово!

Опять стало тихо.

Сын прошептал:

— У меня горе большое случилось: злая волчица олененка разорвала...

Глаза у отца сделались большие и страшные, складки глубокие на лбу поднялись.

Крепко задумался отец Топки: и сына жалко и слово дал... Как тут быть?

Он вспомнил хитрые глаза Пальси, свою горькую обиду и решил первый раз в жизни нарушить слово.

Отец Топки ехал мрачный. Всю дорогу он думал одно и то же.

— Худые дела делаю, — твердил он, — слова свои, как шерсть грязную, на ветер бросаю...

Он готов был передумать и отправить сына обратно к Пальси, сдержать свое крепкое слово. Но перед ним вновь мелькали хитрые и злые глаза Пальси, и вновь сердце обливалось горячей обидой.

Отец Топки не передумал.

К чуму подъехали поздно. Молча расседлав оленя, отец пустил его пастись. На вопросы жены ответил коротко:

— Собирай все, поедем на реку Виви. На старом месте счастья нам не увидеть.

Жена ответила:

— Ведь до этой речки 40 дней ходу, разве можно доехать на наших оленях.

Отец Топки сердито крикнул:

— Мокрому не страшен дождь! Бедный не боится далекого пути. Как-нибудь доедем!

Он сел чинить старенькую упряжь, готовиться в далекий и трудный путь.

Топка затосковал, помогая отцу, он думал о школе, но спросить отца об этом не решался.

На другой день, когда уже все было готово к отъезду, к чуму подошли учителя. Они возвращались с самого далекого стойбища. С ними ехали в школу три будущих школьника: одна девочка и два мальчика.

Топка обрадовался. Опять долго говорили о школе. Мать Топки плакала. Отец упорно молчал.

Наконец, отец тихо промолвил:

— Пусть Топка едет в школу, пусть наши пути разойдутся...

Долго выбирали проводника. Отец Топки сказал:

— Яптунэ хорошо знает короткую дорогу к русским, — пусть ведет.

Все согласились.

На другой день, когда все было готово и все попрощались, Топке стало страшно, но он не показывал вида. Мать прятала заплаканные глаза. Старательно укладывала в дорожные сумы пресные лепешки и кусочки сухого мяса. Потом она привязала сумы к седлу оленя, на котором должен ехать ее сын, и долго ласкала большую голову оленя. Слышно было как она шептала:

— Олень моего отца, ушами чуткий, глазами зоркий, ногами осторожный!.. Горячую кровь свою не жалей — сына моего береги и ночью, и днем, и в бурю, и в дождь!..

Мать подошла к сыну, завязала на его груди несколько узелков счастья, и они попрощалась. Вскоре, построенные гуськом, олени тихо двинулись в путь.

Одни из них пошли в сторону севера, другие — на юг.

Топка ехал в школу, а его родители, пробираясь через горы, тайгу, речки и болота, ехали на новое место, на реку Виви.

Пути сына и отца разошлись.

Скобочка и точка

Прошло пять дней с тех пор, как выехал Топка.

Дядя Яптунэ ехал на первом олене, за ним — Топка.

— Скоро будет последняя стоянка, — сказал дядя Яптунэ, — а там поедете рекой, через русские деревни. Далеко, ой, как далеко!

Вскоре олени, почуяв жилье, ускорили шаги.

Когда олени поднялись на гору, всем стали видны остроконечные чумы стоянки. Это была последняя стоянка эвенков. Отдыхать расположились в самом большом чуме. Здесь пришлось жить три дня, пока не пришла большая лодка. На стоянке было много ребят, они тоже ехали в школу. Многие из них уже учились. Побывав в родных чумах, они возвращались обратно в школу.

Ребята быстро подружились.

Однажды в чум с шумом вбежала веселая Нипка. Ребята тут же сочинили и пропели песенку.

Вот и наша Нипка

Плывет, как рыбка.

Ого-эге-ге-ге-ге!

В ушах цепочки блестят,

На груди медяшки звенят...

Ого-эге-ге-ге-ге!

Всем понравилась эта песенка, ее пели несколько раз. Топка быстро заучил песенку наизусть. Нипка сказала:

— Давайте писать, кто лучше слово напишет.

Ребята согласились. Топка не умел писать, он сел в сторонку и внимательно смотрел. Некоторые достали бумагу и карандаши, а у кого не было, тот взял бересто и уголек. Все удивились, когда увидели, что дядя Яптунэ тоже взял бересто и уголек, и тоже пишет.

— Как так? Ведь он в школе не был! Как же он пишет?.. — Удивились ребята.

Дядя Яптунэ подал написанное вперед всех.

На бересте красовалось:

| | | + + + )·

Каждая черточка обозначала одного оленя. Каждый крестик — десять оленей, а скобочка и точка обозначала Яптунэ.

Нипка захохотала:

— Это не буквы, а следы чаек на песке!

Все громко рассмеялись.

Дядя Яптунэ сердито сказал:

— Вы, как гуси на озере, надо мной гогочете, а моя грамота лучше вашей!

Он быстро вышел из чума.

Вдруг кожаная дверь чума открылась и показалась голова оленя.

Дядя Яптунэ сказал:

— Вот, смотрите, — и показал ухо оленя. На нем была вырезана скобочка и точка.

Потом дядя Яптунэ бросил на мягкие шкуры свой ножик, кожаную сумочку, костяную табакерку. Всюду красовалась скобочка и точка. На деревянной рукоятке ножа и костяной табакерке это было вырезано, на кожаной сумочке — вышито.

Дядя Яптунэ разъяснил:

— Каждый хозяин имеет свой значок и ставит его на всех своих вещах. Если я потеряю ножик или табакерку, тот, кто найдет, скажет:

— Это значок Яптунэ, и добро это Яптунэ, надо скорее ему отдать. И дедушка мой, и отец имели этот же значок, знали крестик да черточку — хорошая грамота! А вас учат писать много. Разве на ушах оленя много напишешь? А?..

Дядя Яптунэ посмотрел на ребят с гордостью и достоинством.

Хитрая Нипка дала дяде Яптунэ бумагу, карандаш и сказала:

— Напиши своей грамотой — школа.

Дядя Яптунэ смело взял карандаш, долго вертел его в руках, хмурил широкий лоб, а слово написать не мог. Рассердился и крикнул:

— Ты еще маленькая, как комар, а разве комар может учить медведя?! — и сердитый вышел из чума.

Топка был поражен. Ему еще больше захотелось как можно скорее научиться выводить на бумаге мудреные узоры.

Олень и паровоз

С первых дней школа показалась Топке не интересной. Топке было грустно.

Учитель спросил его: почему он грустный и все молчит. Топка ответил:

— Плохо мне в этом большом чуме...

— Почему?

— Оленей нет и тайги нет... Как жить?

Целыми часами сидел Топка у окна и безнадежно смотрел вдаль, на север.

Перед глазами проходили картины родных мест. Топке казалось: вот он едет на оленях вслед за отцом. Отец говорит:

— Вот, Топка, помни: с этого поворота реки ходу еще пять дней, а там уже и недалеко до зимних стоянок.

Потом Топке показалось, что он видит старенький чум, у очага сидит мать, поджав под себя ноги, и печет в золе вкусные лепешки.

Но когда Топка научился читать, писать и рисовать, радости его не было конца. Обо всем хотелось знать: откуда взялись звезды на небе? Как солнце сделано? Как научился человек летать по воздуху, плавать по воде и под водой? Откуда берутся реки, моря озера? Хотелось знать все, все.

Каждое новое слово ловил Топка старательно, как хороший охотник дорогую добычу. Каждое слово учителя аккуратно и бережно Топка укладывал в голове, как серебристых белок когда-то клал в свою сумку.

И теперь Топка часто вспоминал родные места. Но перед его глазами были другие картины. Ему хотелось рассказать родным и знакомым все то, что он узнал в школе, а главное — открыть книгу и читать громко-громко, чтобы все слышали.

Три года не мог попасть на родину Топка. Когда приходило время каникул и многие ребята разъезжались, учитель сообщал, что родители Топки уехали далеко и в одно лето до них не доехать. В школе у Топки было много друзей. Топку любили, особенно за то, что он очень хорошо рисовал. Топка быстро мог изобразить все, что видел: дома, лес, горы, людей, животных, птиц.

К 1 мая Топка нарисовал картину, где изобразил родное стойбище: чум, оленей, собак, нарты. Около чума нарисовал отца. Он собирался на охоту, чистил ружье. Всем очень понравилась эта картина. Топку премировали дорогим для него подарком.

Ему дали ящичек, в котором было все для рисования: бумага, краски, кисточки, карандаши, резинка.

Лучшим другом у Топки был Ваня. С ним он учился в одном классе. Они были задушевные товарищи.

Но однажды у них произошел большой спор. Друзья чуть-чуть не поссорились.

А вышло это так.

Готовили они урок: решали задачу. Ваня стал читать:

— Паровоз прошел в час 40 километров...

Топка перебил Ваню и сказал:

— Олень лучше паровоза!

Ваня рассердился и ответил:

— Фью!.. Олень?.. Не надо мне его даром. Я буду машинистом. Нажму рычаг и паровоз загудит: — Дуу-дуу-дуу! А машина: шу-шу-шу-шу!..

Ваня показал руками, как будут крутиться колеса паровоза.

Топка никогда не давал в обиду оленя. Ему казалось, что без оленя нельзя жить человеку.

Он очень обиделся на Ваню, но спокойно ответил:

— Нет! Олень лучше паровоза. Паровоз идет лишь туда, где рельсы железные есть. На олене куда захочешь, туда и поедешь. Везде ему дорога открыта.

— Паровоз везет сто вагонов! А олень?.. — резко возразил Ваня и рассмеялся.

Топка замолчал.

— Олень бежит: скок-скок! А паровоз мчится, быстро мчится! Понял? — сказал Ваня с гордостью, и опять громко засмеялся.

Топка молчал. Ему было обидно. Он вспомнил тайгу, дорогих и любимых оленей.

Сколько раз они спасали их бедный чум от несчастья!.. В страшную бурю, снежные вихри бешено кружились, густая темнота смыкала глаза, мороз сковывал тело. Не было никакой надежды на спасение и люди готовились к смерти. Но олени боролись с бурей, искали путь и, отдавая свои последние силы, привозили людей к жилью.

Есть ли что-нибудь дороже оленя? — подумал Топка и, сверкнув глазами, громко ответил:

— Нет!

— Что нет? — спросил с удивлением Ваня.

— Нет, олень самое дорогое для человека, — ответил Топка.

Спор разгорался, как пламя. Друзья кричали, махали руками и сердились. Каждый хвалил только свое.

Наконец, Топка крикнул:

— Ладно, спросим Петра Ивановича!

Побежали к учителю Петру Ивановичу. Когда им открыли дверь, они в один голос крикнули:

— Петр Иванович, что лучше: паровоз или олень?

Учитель посмотрел на запыхавшихся, с красными лицами спорщиков и спокойно сказал:

— Я на такой вопрос ответить не могу.

Очень удивились ребята.

Ваня шепнул Топке:

— Какой трудный вопрос. Вот это да!

Но Петр Иванович услышал и говорит:

— Нет, вопрос совсем легкий, надо только самим подумать.

Петр Иванович добавил:

— Нужен человеку паровоз?

— Нужен, — сказали ребята.

— Нужен человеку олень?

— Нужен, — ответили ребята.

— Человек не может жить без оленя, — громко сказал Топка.

— Выходит, что и паровоз дорог человеку и олень? — сказал Петр Иванович.

— Да! — радостно ответили ребята.

Петр Иванович добавил:

— Конечно, проще приручить оленя и заставить служить человеку. Труднее заставить чугун и железо лететь быстрее ветра, возить и груз и людей. Но человек и это сделал!

Задумался Топка. Он многое понял, и сердце его сжалось от тоски и обиды. Топке показалось, что перед ним стоит олень и паровоз. Олень опустил низко свою красивую голову, его большие и умные глаза смотрели печально и крупные слезы падали одна за другой.

А рядом гудел паровоз. Стальной великан шел с высоко поднятой головой и его яркие глаза-фонари смело и гордо смотрели в даль.

Олень казался маленьким-маленьким, его чуть видно...

Топке было грустно до слез, но с Ваней они по-прежнему остались лучшими друзьями.

Дорогой гость

Прошло четыре года. Топка приехал в гости в родной чум. Мать обняла сына и спросила:

— Скажи, сынок, ты теперь, наверное, лучше отца научился стрелять белок, следить хитрую лисицу, гонять быстроногого лося. И медведя ты можешь добыть, Топка? Да?

Топка разложил перед матерью книги и тетради. Долго рассказывал ей, как он научился по затейливым завитушкам узнавать слова, как научился писать все, что подумает его голова, увидят его глаза, услышат его уши.

Мать слушала внимательно, но многое не понимала и опять спросила:

— Ты, Топка, лучше отца научился стрелять белок? Ты, ведь, долго учился в далекой школе.

— Мама, я буду художником!

Не знала мать такого слова и испугалась:

— Ай, сын, зачем же это?

Топка долго объяснял матери непонятное слово.

— Вот смотри, — сказал Топка и показал тетрадь с рисунками. Удивилась мать.

На белой бумаге, как живые стояли люди, олени, собаки, птицы. Тут же стоял чум, рядом нарта, а дальше — лес.

Особенно понравилась матери белочка на зеленой ветке старой ели.

Не поверила мать своим глазам, взяла и потерла белочку грязным пальцем.

— Ой, мама, — крикнул Топка, — ты испортила мне тетрадь. Тут надо резинку.

Не знала мать и этого слова.

Топка снова долго объяснял матери непонятное слово.

Много нового рассказал Топка матери. Мать слушала сына, но не верила ему.

Отец вернулся с охоты поздно, Топка уже спал.

Не успел отец зайти в чум, как жена ему сказала:

— У нас дорогой гость. Сын наш, Топка, приехал!

— Ого! — сказал отец, — надо второе ружье заводить: один я добываю мало.

Когда сели пить чай, мать долго рассказывала о том, что слышала от сына, и под конец печально сказала:

— Беда... нашего Топку в школе совсем испортили — он стал большой врун.

Удивился отец, даже чай перестал пить, и подумал:

— Как так? Отец не врун, мать не врунья, а вот сын — врун...

Отцу показалось, что вот он едет, а знакомые и родные ему говорят:

— Здравствуй, правда ли, что сын твой, Топка, самый большой врун? Гони его из чума, какая польза тебе от вруна!

Страшно даже стало отцу Топки.

Залезая в меховой спальный мешок, он сказал жене:

— Завтра сам поговорю с Топкой...

Утром Топка рассказал отцу все, что видел и слышал в городе. Про пароход, про электрическую лампочку, про огромную железную птицу и еще много, много нового.

Выслушал отец, покачал, печально головой и говорит:

— Ах, Топка, Топка, какой ты был хороший сын, а теперь испортился и стал такой большой врун.

Отец вздохнул и добавил:

— Помню я и дедушку, и бабушку, и своего отца, никто у нас в роду никогда не врал. Как же так? — и отец сердито посмотрел на сына.

Топка готов был заплакать, но удержался и вновь с большим стараньем стал рассказывать отцу чудесные новости, показывать картинки в книгах.

Отец слушал, слушал и говорит:

— Ладно, Топка, завтра у нас будет много гостей из далеких стоянок, расскажи им. Если они поверят, и я поверю.

Всю ночь не спал Топка. Он думал о том, как будет рассказывать гостям. Ни один из них не был в городе, все они на своих оленях ездят по самым глухим и далеким местам.

— Нет, никто не поверит, совсем просмеют, — думал Топка, — лучше молчать, или говорить: ничего не знаю, ничего не видел!

Дай-ка я!..

Топка встал рано. Его разбудили старые друзья.

Тут были Инэка, Тэки и другие ребята. Все они с большим удивлением и радостью рассматривали друга.

Топка показывал им книги и тетради. Ребята внимательно его слушали.

Инэка спросила:

— А какая школа, на что она похожа?

Топка перебрал в голове все, и ничего не мог найти, что можно было бы сравнить со школой. Тогда он взял тетрадь, карандаш и стал рисовать.

Нарисовал дом, парты, доску, книги, учеников и даже учителя, Петра Ивановича.

Инэка крикнула:

— Руки у Топки бегают хорошо, как ветер!

Тэки сказал:

— Дай-ка я!..

Топка дал Тэки карандаш. Тэки взял, но карандаш у него выпадал из руки, а на бумаге появились какие-то жалкие каракули. Тэки казалось, что все это легко и просто. Оказалось трудно. Тэки было очень обидно. Многие ребята тоже брали карандаш, но ни у кого ничего не выходило.

Топка взял книжку и прочитал рассказ про большой город. Слушали ребята, затаив дыхание.

Новое и невиданное, о чем читал Топка, рисовалось каждому по-своему. Глаза у ребят светились, как огоньки. Больше всего поразил рассказ о каменных домах и поездах.

Инэка задумчиво сказала:

— Каменные дома медведи выстроили, а люди выгнали их из этих домов и стали в них жить сами. Вот почему медведи и ушли в глухие места, где нет людей...

— Знаю, знаю!.. А я знаю!.. — перебил ее Тэки.

— Что ты знаешь? — спросили ребята.

— Поезд знаю! — кричал радостно Тэки. Это большущая лодка, которую злой ветер по земле гонит.

Топка вновь и вновь старательно объяснял друзьям и читал книжку. Ребята внимательно слушали, верили и еще больше удивлялись. Улицы городов, большие дома, пароходы, поезда, самолеты — все это казалось красивой сказкой.

Не успел Топка закрыть книжку, как Тэки сказал:

— Я так тоже могу, и даже лучше. Тэки выхватил книжку из рук Топки.

Он раскрыл книжку и, держа ее задом-наперед, громко заговорил: — Жили-были два песца. Два песца — молодца...

— Врешь!.. Врешь!.. — закричали ребята. — Это бабушка нам рассказывала.

Ребята поняли хитрость Тэки. Тэки смутился.

Топка заметил:

— Ты, Тэки, и книжку-то неправильно держишь.

Все захохотали.

Тэки покраснел от стыда и досады.

Инэка спросила:

— Верно ли, Топка, что в школе тебя кормили травой, как зайца?

Ребята громко засмеялись.

Топка понял о чем его спрашивают. Никто из ребят не знал вкуса моркови, репы, капусты, картошки, гороха. Этого на далеком севере нет. А бабушка Токма говорила, что далеко-далеко люди едят траву. Какую траву и почему ее стали люди есть, бабу шла Токма и сама не знала.

Топка взял уверенно карандаш и нарисовал огородные растения. Потом цветными карандашами он старательно раскрасил каждое растение в свой цвет. На бумаге красовались: красная морковь, золотисто-желтая репа, зеленые стручки гороха, темно-зеленые огурцы и ярко-красные томаты.

Топка рассказал, как они растут и какую хорошую пищу дают людям.

Ребята поняли, всем хотелось попробовать вкусной еды.

Тэки увидел на шее Топки красный галстук и спросил:

— Зачем у тебя тряпка на шее висит, длинная, как язык оленя?

Топка готов был обидеться, но зная, что Тэки не смеется, он сказал:

— Я — пионер!

Ребята не поняли: такого слова они не слышали. Долго объяснял Топка, кто такие пионеры и закончил словами:

— Пионеры — дети Ленина, они смелые и сильные!

Тэки усмехнулся и сказал:

— Если ты такой сильный от этой тряпки, урони рукой вот это дерево!

И он показал на огромную лиственницу.

Топка снова рассказал о пионерах.

Ребята поняли, и никто не заставлял Топку делать то что требовал Тэки.

Чем больше слушали ребята Топку, тем обиднее становилось им за себя. Всем было охота побывать в большом городе и далекой школе.

На прощание Инэка сказала:

— Топка, ты счастливый!..

Ребята спросили:

— А нас в школу могут взять?

Топка ответил:

— Школа всех может принять.

Многие ребята решили просить отцов отпустить их в школу.

Топка был рад, но когда увидел, что у отцовского чума уже много гостей, ему стало опять невесело.

Первая победа Топки

Мать варила мясо в большом котле. Ждали гостей.

Вскоре чум был набит народом. В чуме темной тучей стоял табачный дым. Гости ели много, чай пили еще больше. Было шумно, все громко разговаривали. Говорили об охоте, о том, что белки стало в лесу мало, что лось стал хитрее лисицы.

Маленький худенький гость, Ника Толсторыб, увлекательно рассказывал как он гонял волка, который хотел задавить его самого любимого оленя. Ника Толсторыб рассказывал живо, размахивал руками и прищелкивал языком, когда дело подходило к самым интересным моментам. Свой рассказ Ника Толсторыб окончил под одобрительный шум всех гостей.

Топка молча сидел в уголке.

В голове матери мелькнуло:

— Видно отец отучил Топку врать, вот он и молчит, как дерево...

Дедушка Яр сказал:

— Гости вы, дорогие гости, почему вы не замечаете Топку маленького, ведь он тоже гость в этом чуме.

Все зашевелились, зашумели и в упор смотрели на Топку.

— Ну, сын, расскажи гостям про большой город, — сказал отец Топки.

Топка неуверенно стал говорить о всех чудесных новостях, которые видел в городе. Потом он увлекся, встал на ноги и с горящими, как угольки глазами, громко рассказывал гостям все новости.

Гости слушали тихо.

Но когда Топка сказал:

— А живем мы и учимся в большущем чуме, он выше чем три сосны, — гости так и ахнули от неожиданности.

Ника Толсторыб, смеясь, сказал:

— Как же, Топка, такой чум возить, сколько же надо оленей?

— Всех оленей Пальси взять и то не увезут такой чум, — добавил кто-то из гостей.

Топка ответил просто:

— Этот чум из камня.

Это еще больше удивило гостей.

И не успел Топка открыть рта, чтобы рассказывать дальше, чей-то голос грубо его оборвал:

— Зачем врешь? Такой маленький, а хочешь знать больше нас больших! Лягушка ты большеротая; голова маленькая, а рот широкий.

Гости одобрительно покачали головами. Поднялся шум, каждый хотел перекричать другого. Бабушка Токма сквозь слезы прошептала:

— Зачем обижать парнишку, это он вам сказку говорил.

Но бабушку никто не слушал.

Отцу Топки было обидно до боли, он старательно сосал свою трубку и думал:

— Пропал парнишка и весь наш Топкинский род осквернил.

На Топку никто даже и не смотрел. Только мать гладила его голову и, как больного, старательно укутывала в мягкие шкуры.

Когда шум утих, дедушка Яр сказал:

— Долго я головой думал. Слышал я от бывалых людей, что в городах люди — большие мастера: они все могут. Может быть Топка говорил и правду?

Топка вскочил и готов был обнять дедушку Яра.

Гости с удивлением посмотрели на дедушку. У многих загоралось большое сомнение. Каждый думал: может, такие чудеса и бывают в далекой земле, где нас нет.

— Какая голова у маленького Топки, держит все чудеса крепко, как невод рыбу, — сказал один из гостей. А Ника Толсторыб даже пощупал руками голову Топки маленького.

Топка повеселел. Он увидел, что гости не так уже сердито смотрели на него, а некоторые — даже ласково, и он чувствовал за собой маленькую победу.

Гости расходились молча. У каждого в голове были новые мысли. Каждый думал о далекой земле, о чудесных каменных чумах, о железных птицах, которые летают выше облаков, об огне, который ярко горит без дров. Но не этим переполнялись сердца. Не это тревожило и радовало каждого. В ушах, как звон далекого колокольчика, звучали простые слова Топки маленького.

— Богатым нет места, их гоняют, как волков!.. Хозяева те, кто трудится.

Бабушка Токма по-своему думала, она не верила словам Топки, но до слез была рада всем его рассказам. Ведь они дадут ее голове столько пищи, что она сможет придумать много-много новых прекрасных сказок.

Все легли спать очень поздно. Но солнце стояло по-прежнему высоко и ярко бросало лучи, одинаковые днем и ночью. Это было время белых дней и белых ночей.

Смелый Унянга

Уже третий день живут гости.

Сегодня гости плясали очень мало. Разошлись спать рано, и у всех было тяжело на сердце.

А вышло это так.

Сидели гости у очага, поджав под себя ноги, курили трубки, пили густой чай и ели сохатиное мясо. Отец Топки, как хозяин чума, сидел на белой шкуре оленя в самом центре. Мать следила за очагом и старалась, чтобы огонь горел ярче и меньше было бы дыма в чуме. По старому обычаю стали загадывать загадки. Первый загадал хозяин чума:

— Два брата рядом идут, а друг друга не видят?

Не долго думали гости и почти враз отгадали:

— Глаза!

— Без крыльев летит, без голоса, а визжит? — загадал кто-то из темного угла чума.

Отгадал Ника Толсторыб:

— Ветер!

Хитрую загадку загадала бабушка Токма.

— В средине колода, по бокам два озера, а внизу яма?

Все долго думали, а отгадать не могли.

Топка маленький передумал многое, но все не то.

Отгадал дедушка Яр.

— Нос, два глаза и рот!

— Верно, — ответила бабушка.

— А скажите: кому на земле легче всех жить? — загадал загадку Топка маленький.

— Лисице, — ответил быстро Ника Толсторыб, — она самый хитрый зверь!

— Нет, — ответил Топка.

— Медведю, — сказал дедушка Яр, — его все боятся!

— Нет, — ответил Топка.

— Рыбе, — сказала бабушка Токма, — она никогда не боится холода!

— Нет, — ответил Топка.

Так никто и не отгадал. Потребовали разгадку. Топка сказал:

— Человеку: он всех умнее!

— Верно, — сказал дедушка Яр, — но только богатому, а бедному на земле жить хуже, чем зайцу!

Дедушка тяжело вздохнул и рассказал, как погиб его любимый сын Унянга.

«Оленей у нас не было, — начал дедушка Яр, — гоняли чужих оленей и получали за это одно горе. Жили мы тогда в тундре. Приехал в тундру царский начальник. Везти его пришлось моему сыну Унянге. Начальник был со светлыми пуговицами и сильно злой. Все его боялись. Везли день и ночь, не жалели оленей. Ехать было очень трудно. У реки тряхнули сильно олени теплые нарты, в которых сидел начальник в дорогой шубе. Начальник открыл дверки и подозвал Унянгу. Подошел Унянга, а начальник изо всей силы ударил Унянгу по лицу. Сильно больно пришелся удар, на морозе боль страшная бывает. Но Унянга ни слова не сказал. Разве можно начальнику что сказать!

Начальник орет:

— Гони оленей тихо, везешь меня, начальника! Дурак!

Унянга остановил оленей, взял свой острый нож и обрезал кожаные веревки.

— Что остановился? — кричит начальник, — гони оленей быстрее!

А Унянга уже далеко-далеко верхом на олене едет.

Приехал Унянга в чум. Узнали богатые, что бросил Унянга злого начальника в тундре, испугались и поехали искать. Нашли. Приехал начальник, обогрелся, да как заорет:

— Дайте мне виновника!

Собрались все наши люди в чум и стоят, шапки на глаза надвинули. Смотрит злой начальник и узнать не может Унянгу. Рассвирепел еще больше начальник и крикнул:

— Снимите шапки, всех в тюрьму посажу!

Тюрьма самое страшное. Смелый был мой сын Унянга, схватил он лук и наставил стрелу в самое сердце злого начальника.

Испугался начальник, лицо как снег стало, а потом тонким голосом крикнул:

— Вяжите его скорее кожаными веревками! Вяжите!

Но никто не хотел вязать Унянгу.

Уехал злой начальник. Вскоре приехали русские солдаты с ружьями, чтобы схватить Унянгу.

Но поймать Унянгу было трудно: как дикий олень бегал мой сын. Никогда бы его не поймали. Помог проклятый Пальси — Медвежья пасть, он выдал моего сына, а богатые схватили Унянгу, связали и передали солдатам. Не видел я больше своего сына Унянгу. Рассказывали потом, что накинули ему на шею петлю и задавили».

Две крупные слезинки скатились по щекам дедушки Яра и упали на мягкие шкуры. Вечер прошел у гостей скучно.

Топке хотелось плакать.

Пути к новой жизни

На стойбище проходило собрание. Дедушка Яр стал говорить. Он не знал что сказать. Потоптался на месте и опять рассказал о том, как погиб его смелый сын Унянга.

Опять все слушали внимательно и печально качали головами.

Приехавшие из соседнего совета сказали:

— Старое время прошло, оно не вернется. Жизнь новую надо строить. Теперь — сами хозяева, решайте: кто от вас поедет делегатом на съезд.

Долго обсуждали и выбрали делегатом отца Топки.

Из толпы послышался грубый голос:

— На голом камне трава не вырастет, — бедный не может управлять большим делом!

Это кричал сын Пальси. Но ему не дали договорить и выгнали с собрания.

Сын Пальси бешено сверкнул глазами. Но его никто не боялся. Все чувствовали за собой силу и очень этим гордились. Собрание просило отца Топки передать в городе большому совету их просьбы.

Просьб было много, говорили три дня. Даже бабушка Токма передала свою просьбу:

— Пусть большой совет мне старухе иголку пошлет.

Испугался отец Топки, что в голове у него все просьбы спутаются и говорит:

— В голову мою не входит много слов. Может быть, убавите, а то забуду?

Никто не хотел свою просьбу снимать. Сбоку сидел Топка маленький, он шепотом сказал отцу:

— Все просьбы вот тут, — и показал на серенькую тетрадку.

По старому обычаю большому начальнику подарки дарили. К ногам отца Топки падали золотистые шкурки лисиц, белок, песцов. Люди клали шкурки со словами:

— Самому большому совету даю лучшее из своей добычи.

Приехавшие сказали:

— Шкурки возьмите, сдадите их в кооперативную лавку, теперь она будет близко.

Тогда самый старый из всех — дедушка Яр — подал что-то завернутое в шкуру со словами:

— Лучшее наше кушанье — язык и мозг оленя — большому совету в подарок передай от всех людей нашей стоянки.

Он низко поклонился.

Через день Топка и его отец уже ехали в далекий город, Топка был необычайно рад. Погоняя оленя, он думал:

— Теперь отец увидит сам все чудеса города.

От радости Топка запел свою любимую песенку.

Ехали долго. Отец Топки всему удивлялся. Никогда в жизни ничего подобного он не видел.

— Даже в сказке такое не встретишь, — говорил Топка Большой.

Все, что видел, отец Топки объяснял по-своему. Увидев пароход, он недовольно заявил:

— Неладное делают: эта большая лодка кричит страшно, всю рыбу разгонит. Плохой будет лов!

Каждый раз отец Топки старательно затыкал уши пальцами, чтобы не слышать пронзительного пароходного гудка.

К городу подъезжали ночью.

Не верил своим глазам отец Топки. Как звезды на небе сверкало множество огней. На другой день отец Топки увидел еще больше чудесного и страшно удивлялся. Увидел он автомобиль и говорит:

— Это жирный медведь. Шкуру с него сняли, а ноги загнули круто. От боли он бегает так быстро, что и на лыжах его не догонишь!

Осмотрев город, отец Топки заметил:

— Худое, беда, худое место выбрали для стоянки.

— Почему? — спросил сын.

— Нечем кормить оленей, — ответил отец, и добавил:

— Весь мох вытоптан, чисто весь вытоптан!

И отец Топки деловито потер ногой гладкую поверхность улицы.

Высоко над городом гудел самолет, потрясая и воздух и землю. Отец остановился. Подняв голову, он провожал глазами уходящий в даль самолет. На лице его был и ужас, и удивление.

Сын объяснил:

— Это птица железная, на ней люди летают выше облаков.

Топка недоверчиво посмотрел на сына. Топка маленький рассказал отцу все, что знал про самолет.

Покачал головой отец и сказал:

— Хорошего от этого мало. Небо — для солнца, для луны, для звезд!.. Человеку там делать совсем нечего!

И он бросил еще раз свой недовольный взгляд в сторону уходящего самолета.

На другой день открылся съезд.

Накануне Топка маленький читал отцу свою тетрадку. В ней были записаны просьбы людей, пославших Топку Большого на съезд. Удивлялся отец, но был от души рад и доволен своим сыном.

На съезде отец Топки внимательно слушал ораторов. Он с нетерпением ждал ту минуту, когда ему придется говорить о просьбах тех, кто его послал.

Вскоре такая минута наступила.

Топка Большой подошел к красному столу. Но прежде, чем говорить, он деловито пощупал красное сукно на столе и, обращаясь прямо к собранию, громко сказал:

— Эко, хорошее добро, много можно белок отдать, — и рассмеялся широкой улыбкой.

Потом постоял в раздумьи и совсем не знал, что же ему говорить.

Тут он вспомнил, что нет у него никаких подарков и подумал:

— Без подарков, что зря языком болтать?

И хотел идти на свое место. Но тот, кто сидел в середине за большим красным столом, спокойно сказал:

— Рассказывай нам о своей жизни, передай что просили пославшие тебя люди.

Тогда отец Топки набрался смелости и начал говорить. Сначала рассказал подробно о жизни своего деда, потом отца, затем стал говорить по порядку и подробно о своей жизни. Передал просьбы людей своей стоянки. Красный и вспотевший он сел на свое место.

Все громко захлопали в ладоши, да так сильно, что отец, Топки вскочил.

Он спросил сына:

— Почему так громко хлопают в ладоши?

Сын объяснил, что просьбы все приняты, а хлопают, — значит слова одобряют.

Очень доволен был отец Топки и даже поправил рукой раскосматившиеся длинные волосы. В это время говорил другой оратор. Но отцу Топки опять захотелось сказать, и он, отодвинув говорящего, начал свою речь. Никто его не перебивал.

Он сказал коротко:

— Глаза мои многое увидели, уши многое услышали. В тайгу пойду, всем расскажу. Сына моего Топку учите и посылайте в родные места жизнь новую строить!

Опять еще громче захлопали. Растроганный и смущенный Топка Большой сел на свое место.

В большом городе делегаты жили долго. Отец Топки побывал всюду: и на заводах, и на фабриках, и в театрах, и в кино. Ездил в колхоз. Многое посмотрел, многое понял... Уезжал взволнованный и довольный. Когда прощались, отец с гордостью смотрел на сына. Он обнял его и тихо сказал:

— Не было, Топка, в нашем роду врунов и, видно, не будет. Это, сынок, хорошая примета.

Топка сиял от радости.

Опять дороги сына и отца разошлись.

Но путь у них был один — путь к новой жизни.

Ленин Хоктон

Была уже осень. Длинное путешествие подходило к концу.

Отец Топки подъезжал к своему стойбищу. Всю дорогу он старательно оберегал подарок — небольшой сверток. В чумах с нетерпением ждали делегата.

Приехав, отец Топки деловито распорядился о времени собрания.

Народу собралось много, даже из соседних стоянок приехали. Но в один чум не входил народ, пришлось к самому большому чуму добавлять еще двадцать пять шестов.

Речь свою делегат начал просто:

— Сын мой Топка оказался не врун.

Отец Топки помолчал, обвел глазами всех сидящих. Они одобрительно кивали головами. Потом делегат долго рассказывал обо всем, что видел и слышал.

Никто его не перебивал. Лишь время от времени слышны были возгласы удивления, радости и одобрения.

В середине речи делегат вспомнил о свертке. Он аккуратно развернул бумажную трубочку и старательно разгладил большую бумагу. Осторожно расправил лист на шкурах и прикрепил его к пологу чума. Все смотрели на бумагу. На ней было чье-то лицо с прищуренными умными глазами и высоким лбом.

Делегат недолго рылся в голове и, радостно вспомнив дорогое слово, громко сказал:

— Это Ленин.

Слово пошло из уст в уста. В чуме был слышен общий гул;

— Лен-ин-ин... Ленин...

Рукавом своей меховой рубахи Топка вытер вспотевший лоб и, бережно придерживая рукой портрет, заговорил быстро и взволнованно:

— Бедных на свете много... много — не сосчитаешь. Каждый носит в сердце имя большое — Ленин! Солнце горит ярко, все без солнца умирает, но еще ярче горит имя большое — Ленин!

Бабушка Токма быстро схватила чашку с оленьим жиром, густо намазала заячью лапку и поднесла ее к губам Ленина. Отец Топки остановил ее:

— Не надо ему, как духу, мазать губы ни теплой кровью оленя, ни густым жиром. Он — человек, всегда живой среди бедных.

У всех радостно бились сердца.

Делегат опустил низко голову и закрыл глаза. После короткого молчания прошептал:

— Ленин умер...

Топка встал, за ним встали и все остальные.

В чуме стало тихо, густой дым поднимался темным облаком и уходил в дымоход. Люди молчали. Бабушка Токма сказала:

— На земле счастья нет и не будет: оно только в сказках...

Вздохнув, она добавила:

— Счастье... его не поймаешь, как лисицу...

Люди еще безнадежнее опустили головы.

Топка выпрямился, глаза его искрились зелеными огоньками, он громко заговорил:

— Ленин умер, но нас ведет большой, как солнце, Сталин! Будем слова Ленина и Сталина выполнять. Жизнь новую своими руками строить.

Люди встрепенулись, глаза загорались огнем надежды. Скуластые лица расцветали широкой улыбкой.

Люди шумели, как на большом празднике или после самой удачной охоты. Уже было поздно, но никто не расходился. Все оживленно разговаривали о новой жизни, о новых временах. Каждый чувствовал новую жизнь, которая ярче и интереснее самой красивой сказки из всех сказок бабушки Токмы.

Люди сидели с гордо поднятыми головами. Они поняли самое главное: на земле есть счастье, есть лучшая жизнь, совсем иная, чем у них в далекой тайге! Есть тот, кто ярким солнцем освещает дорогу к счастью. Есть большой, как солнце, Сталин!

— Конец пришел проклятому Пальси! — заволновался дедушка Яр. Неужели и я старый дожил до счастливой жизни?

Дедушка Яр еще раз пристально посмотрел на портрет Ленина, глаза у дедушки блеснули. Ему показалось, что он хорошо помнит это лицо, оно ему давно, очень давно знакомо.

Дедушка просто и от души удивился:

— Так это и есть Ленин?

И не дожидаясь ответа, захлебываясь от радости, торопливо бросая слова, сказал:

— Я его знаю, лучше всех знаю. Это он в моих думах... Это он в моем сердце. Это он — Ленин!

Губы у дедушки дрожали, от большой радости он заплакал.

Бушевал осенний ветер, по черному небу плыли огромные тучи. Тайга тонула в темноте, стонала, как больная, раскатисто и протяжно.

А люди расходились гордые и веселые.

Люди шли против бури, они верили в большое счастье.

* * *

В тайге рождался колхоз. Тревожно бились сердца, люди сидели озабоченные и серьезные. Организатора слушали напряженно, расспрашивали подробно о всех мелочах. Потом долго-долго молчали — думали. Старики сомневались:

— Век прожили, о колхозе не слышали! Какая жизнь будет? Худо бы не было?

Многое уже стало ясно, многое казалось простым, но тревожило и волновало до боли одно — олени. Как отдать оленей в общее стадо? Кто будет беречь их, заботиться о них? Кто?

Больше всех волновался старый Увачан. Он махал руками и визгливо кричал:

— Оленей не дам! Не дам!

— Много ли оленей имеешь? — спросили его несколько голосов. Ответа не ожидали. Все знали, что старый Увачан имел только одного оленя. Старик присмирел и виновато сел в сторонку.

Голоса на минуту затихли. Горячился худенький, юркий Котыль. Он имел 60 оленей и рассуждал по-своему:

— Жизнь старую зачем ломаете? Не худо живем! Ладно живем!

Его резко перебивали, не соглашались. Спорили много, кричали громко, до хрипоты. Недовольные уходили. Три семьи были несогласны, рано утром они разобрали свои чумы и уехали.

Большинство решило твердо: жить колхозом. Лучших и достойных сделали пастухами, им доверили самое дорогое, самое любимое — оленей. Пастбища выбирали сообща. Каждый хвалил свои места. Дедушка Яр хотел перекричать всех:

— Меня старого слушайте! На Широкой долине лучшие места, там надо кочевать! Лучших пастбищ не найти!

Все согласились. Колхоз назвали «Ленин Хоктон» — «Путь Ленина», председателем дружно избрали Топку Большого.

«Старые обиды забудем»

Быстро шли дни!

Луна медленно плыла по небу, посматривая на землю» желтым глазом. Рассыпая серебро своих лучей, она зажигала вершины гор, скользила по деревьям, терялась в тучах и вновь резала блеском своим густую синеву тайги.

Пальси прятался от людей, как хитрый зверь. Он ставил свой чум в самых глухих и неведомых местах. Олени его паслись на лучших пастбищах. Этими пастбищами когда-то владели и дед его и отец. Пальси считал себя здесь полным хозяином.

Пальси и Еремча сидели у очага, жевали пресные лепешки, испеченные в золе, пили густой чай. Вдруг в чум забежал испуганный мальчик-пастух. Еремча крикнул:

— Волки?!

Мальчик растерялся и, заикаясь, ответил:

— Нет! Недалеко от оленей хозяина кто-то пасет огромное стадо! Видно, богатый гость перекочевал в эти места!

Еремча вскочил, как обожженный, и выбежал из чума.

— Где?!

Мальчик показал рукой на восток.

— Зови богатого хозяина в наш чум! — распорядился Еремча.

Мальчик быстро сел на оленя и уехал. Подъезжая к стаду, мальчик без труда узнал дедушку Яра.

— Чье стадо пасешь, стараешься?

Дедушка Яр с гордостью ответил:

— Стадо нашего колхоза!

— А где его чум? — спросил мальчик.

Дедушка Яр махнул рукой. Мальчик крикнул:

— Скажи своему хозяину, что богатый Пальси в гости его зовет!

Дедушка Яр рассмеялся, но ответил:

— Ладно!

Чтобы не забыть фамилию богатого хозяина, мальчик твердил всю дорогу:

— Колхос, Колхос, Колхос.

Подъезжая к Пальси, он еще издалека кричал:

— Богатого хозяина зовут Колхос! В гости я его позвал!

Побелел Еремча от злобы и замахал кулаками:

— Дурак, кого ты позвал?

И погрозил ему еще раз кулаками. Мальчик испуганно моргал глазами. Еремча спохватился и громко крикнул:

— Кто приедет? Какой человек?

Мальчик испуганно ответил:

— Колхос!

Еремча с досадой плюнул и ничего не сказал.

Пальси забормотал:

— Видно, жизнь худая подходит. Лучшие пастбища голыши захватывают!

— Колхоз, — засмеялся громко Еремча и добавил:

— На голом месте — мох не вырастет. Голыши безоленные жизни хорошей не увидят!

Еремча злобно плюнул прямо в очаг.

Пальси и Еремча сидели долго. Пальси проклинал жизнь и хвалил старые времена.

— Даже лисица не так была хитра, и лося охотники добывали легче. А теперь? — сказал Пальси и закрыл свои опухшие заспанные глаза.

Еремча объяснил:

— В те времена закон крепкий был. Каждый знал свое место: лисице — нора, белке — дупло, а бедному — рваный чум.

— Да, — согласился Пальси, — без воды рыба дохнет, без богатого бедному — смерть...

На другой день, ранним утром, шли в горы три человека. Шли они молча, лишь изредка побрякивали колокольчики на спине идущего впереди. Вскоре люди остановились у большой сухой лиственницы. На ней были развешаны черепа, кости животных и зверей, много оленьих рогов, сухие кусочки мяса, шкурки, волосы, тряпочки. На нижних ветках были навязаны какие-то затейливые узелки из ремешков, тряпок и человеческих волос. У самого дерева лежали кучи черепов и костей.

Это было старое священное дерево.

Двое из пришедших присели на корточки. Это были Еремча и Пальси. Третий — старый шаман — стоял.

Его длинные седые волосы спускались грязными клочьями, на голове блестел железный обруч, украшенный хвостами белок и горностаев. Вся одежда была увешана священными предметами, тут были: заячьи лапки, рыбьи зубы, черепа белок, зубы волка, лисицы, медные бубенчики и колокольчики, железные и медные божки, разноцветные тряпочки и многое другое.

В одной руке шаман держал бубен, в другой — медвежью лапу.

Он вынул из кожаной сумки деревянного божка. Это был грубый кусок дерева, наскоро выстроганный в виде маленького человечка-урода. Голова у бога была большая, неуклюжая, с огромным кривым ртом и очень маленькими узкими глазками. Кривые короткие ноги и руки были едва заметны.

Шаман поставил бога около священного дерева и поднял кверху голову. Остекляневшими глазами он посмотрел вокруг и со страшной силой ударил медвежьей лапой в бубен. Удары сыпались один за другим. Шаман прыгал, как сумасшедший, вокруг дерева, кричал сдавленным тонким голосом, бил и щипал себя, извивался от боли. Еремча и Пальси раскачивались в такт шаману. Пальси шептал:

— Дай мне силу, как дал ее ты дедушке Медведю... Дай мне бег лося, шаг оленя и хитрость лисицы.

Шаман вызывал духов. Бледный, с блуждающим диким взглядом, он бился в горячке, изо рта клубилась желтая пена. Шаман кричал непонятное. Лишь время от времени отчетливо было слышно:

— Оленей своих гоните в чужое стадо! Ваши олени проглотят чужих оленей!

Шаман опять бешено кружился и кричал:

— Чужих съедят!.. Съедят! Там ваше счастье! Там! Там! — и заливался диким неудержимым смехом. Наконец, затих и сел у дерева, слегка качаясь. Потом он взял нож и разрезал себе руку. Показались темные капли липкой крови. Кровью шаман густо намазал богу широкий рот. Потом подошел к Пальси и сунул бога в его кожаную сумку.

— Десять оленей просят духи, — сказал он Пальси, — не жалей их для своего счастья... Когда покажется луна, пригони оленей к моему чуму.

Шаман скрылся в густой чаще.

Пальси верил, что шаман вымолил ему большое счастье, а Еремча, щуря свои злые глаза, торопливо повторял слова шамана:

— Гоните своих оленей в чужое стадо! Там ваше счастье!

Пальси и Еремча вернулись в свой чум.

Солнце стояло низко.

Погоняя оленя, Топка Большой торопился к Пальси. Всю дорогу он думал: зачем богач Пальси позвал его к себе.

Ветер слегка качал деревья. Промелькнул испуганный заяц. Тени от деревьев ложились ровными рядами. Топка смотрел на склоны гор и рассуждал деловито, по-хозяйски:

— Лучших кормов не найдешь. Наши олени нагуляют и силу и жир. Ладно это! Ладно!

Топка подъехал к чуму Пальси.

Увидев Топку, Пальси удивился, а сын шепнул:

— Голодный догадлив: где жирным пахнет, к тому чуму и торопится!

Топка вошел в чум со словами:

— Зачем звал меня? Какие дела есть?

— Почему стадо пасешь на моих местах? — спросил Пальси строго.

— Стадо — колхозное, пастбища эти тоже колхозные! — уверенно ответил Топка.

— Как?! — рявкнул озлившийся Пальси.

Но Еремча перебил Пальси словами:

— Дорогому гостю — дорогое место! — и показал Топке на белую шкуру оленя, которая лежала в глубине чума, на почетном месте.

Пальси обиделся, но смолчал. Еремча сказал Топке:

— Старые обиды забудем... Жизнь новую вместе строить надо. Ваши олени и наши олени — одно стадо... Корма всем хватит!

Топка задумался и ответил:

— Людей спросить надо, согласны ли будут?

Топка уехал. Довольный Еремча потирал руки, а Пальси с надеждой смотрел на Еремчу.

Колхозники решили свое стадо соединить с оленями Пальси и пасти вместе на Широкой долине.

Ожила Широкая долина

Топка маленький окончил техникум народов севера. В колхозном стойбище его часто вспоминали и ждали с большим нетерпением. Его уже не называли Топка маленький. Теперь он Топка Младший.

Топка Младший уезжал на родину.

На пароходе он доехал до большого села. Это было последнее большое село, а дальше шла тайга. На сотни километров разлилось темно-зеленое море лесов. Топка, как хороший капитан, знал все пути в этом море и ехал без проводника.

Перед ним возвышались горы-великаны, гордые и неприступные. По долинам, как огромные змеи, извивались синие горные речки. В низинах, в густых травах и мхах тонули таежные озера, где целыми днями копошились и крякали утки. По склонам гор кудрявились голубые мхи и красным ковром расстилалась спелая брусника.

Вечный плотник — дятел своим носом-долотом отчаянно долбил сухое дерево, и кора с шумом сыпалась вниз.

— Трудолюбивая птица... — сказал сам себе Топка.

Глухие таежные места волновали Топку, в нем вновь проснулся горячий охотник.

Его острые глаза не пропускали ни одного, даже чуть-чуть заметного узора на земле. Он по-прежнему легко разбирался в этих узорах.

Рассматривая следы, он говорил:

— Это прошел лось, зверь большой и сердитый, а вот это шла лисица и своим пушистым хвостом след за собой заметала. Хитрая, она думает я не замечу, она думает в городе я разучился видеть, — рассмеялся Топка.

А в это время на Широкой долине начинался трудовой день. Сегодня колхозное стойбище проснулось раньше обычного. Все говорили об одном: о белке.

Стойбище быстро опустело, — колхозники уезжали на охоту. В чумах остались только больные, старики, женщины да дети. Отец Топки поехал смотреть, хорошо ли пасется колхозное стадо.

— Что такое?! — удивился Топка, — где же чум Пальси? Где же чум Еремчи?

Вместо чумов валялись угли да зола от их очагов. Чумов не было.

Поднявшись на гору, Топка Большой увидел, что Пальси, Еремча и еще несколько человек торопливо ловят лучших оленей. Умные животные бросаются со всех ног в разные стороны — не даются. Ни дедушки Яра, ни других пастухов-колхозников нет.

Топка побежал к стаду. Еремча быстро схватил ружье. Грохнул выстрел, прокатился по тайге и замер.

Над колхозным стойбищем разразилась беда. Стада оленей не оказалось. Еремча и Пальси со своими людьми угнали всех оленей.

На другой день в густых зарослях нашли дедушку Яра и четырех колхозников-пастухов. Они лежали, крепко связанные веревками. На пригорке, на мягком ковре из голубого мха и таежных трав лежал мертвый Топка Большой. Рядом сидела его собака. Широко раскрыв умные глаза, она скулила протяжно и жалобно. Таежный друг и верный товарищ по-своему, по-собачьи оплакивал хозяина.

Дедушка Яр рассказал, как напали кулаки и угнали стадо, как рассвирепевший Еремча убил Топку.

Обезумевшие колхозники бегали по стойбищу, бестолково топтались. Горячая обида обжигала сердца. Мужчины злобно сжимали кулаки. Женщины плакали. Даже собаки виновато юлили хвостами и заливались бешеным лаем, сами не зная на кого они лают.

Стойбищу угрожала смерть. Испугались люди:

— Что делать?

Над колхозным стойбищем черной тучей нависла беда.

Дедушка Яр растерянно крикнул:

— Чего стоим, надо воров догонять!

— Оленей быстроногих пешком не догонишь, — ответили ему печальные голоса.

Дедушка Яр и дядя Яптунэ отправились пешком искать ближайшую стоянку охотников-колхозников, чтобы сообщить им о большой беде.

* * *

Топка Младший ехал, напевая веселую песенку. До колхозного стойбища было уже недалеко. Топка думал о встрече с отцом и родными. Сердце его колотилось сильнее. Он покрикивал на оленей, торопил их. На одном из поворотов Топка Младший заметил на дереве несколько свежих рубцов, сделанных можем. На дереве были вырезаны две черточки, наклоненные к востоку, внизу что-то похожее на стрелку, а впереди — две точки с хвостиками.

Для того, кто не бывал в тайге и не знает жизни охотника, эти значки не сказали бы ничего. Но Топка без труда прочитал эти загадочные смолистые рубцы.

На дереве было написано, что два человека идут очень быстро на восток, впереди бегут две собаки. Люди без оленей, это видно по следам на земле. У дерева они были недавно, потому что вырезки на дереве и следы на земле еще свежи Остановка у охотников была небольшая: чай они не кипятили и не ночевали. Значит люди должны быть недалеко. Топка поехал по следам. Он не ошибся, через два часа езды олени стали чуять близость людей. Они беспокойно раздували ноздри, прислушивались, шевеля ушами, и прибавляли шаги.

Вскоре Топка услышал лай собак.

Поднявшись на гору, Топка крикнул:

— Эгей-гей!

И не успело эхо повторить свое гей-гей, он услышал ответное:

— Гоо-гой!

Путники встретились у ручья. Это были дедушка Яр и дядя Яптунэ.

— Как попали в эти места? Почему без оленей? — торопливо спрашивал Топка.

— Большая беда в нашем стойбище...

— Какая? — испугался Топка.

— Отца твоего убил Еремча... Стадо наше угнали... Все мы теперь безоленные, все пешеходы... — едва выговаривал слова дедушка Яр.

Топка бессильно опустился на землю. Мысли в голове путались, слов не было. Сердце сжималось от боли. В глазах злыми огоньками сверкали и ненависть, и печаль, и обида.

Топка вскочил и гневно крикнул:

— Кто поверил кулакам? Зачем в колхоз приняли?!

Дедушка Яр и дядя Яптунэ виновато молчали.

Потом Яптунэ спросил:

— Как своих найдем? Весть страшную скорее передать надо!

Топка ответил:

— Искать не будем... Поедем в другую сторону.

— Куда? — удивились дедушка Яр и дядя Яптунэ.

— В русское село, в большой Совет... Кулаков надо из тайги выгнать, посадить в тюрьму! — сердито крикнул Топка.

Дядя Яптунэ и дедушка Яр испуганно переглянулись. Дядя Яптунэ неуверенно сказал:

— Тюрьма — самое страшное. Разве могут богатого так наказать? Этого еще никогда не было!..

Топка строго ответил:

— Эго будет! Тайга наша, советская. Кулаков надо выгонять — так учит великий Сталин!

Дедушка Яр сдвинул брови и сверкнул глазами:

— За кровь отца ты сам должен отомстить! Своими руками! Своими!

Топка опустил голову.

Тяжелый был путь, но еще тяжелее были думы. Топка думал:

— Ошибся отец... Кулакам поверил — жизнь потерял...

Брови сдвигались сурово, глаза искрились местью, дрожащая рука тянулась к рукоятке охотничьего ножа. В голове промелькнуло страшное: может быть, дедушка Яр прав? Может быть, надо за кровь — кровью?

Топка отгонял от себя эти страшные слова. Нет... нет! Но они упрямо и назойливо, как злые осы, жужжали в ушах. Рука вновь крепко сжимала рукоятку ножа.

Топка закрыл глаза. Ему казалось, что он бродит по тайге и день и ночь выслеживает Еремчу, как волка. Вот он увидел его и крикнул:

— За отца я сам пришел с тобой посчитаться!

Топка вздрогнул и остановился, тяжело дыша.

Дедушка Яр заметил это и сказал:

— Кровь в тебе говорит... Это хорошо!

Дедушка думал: — Топка повернет оленей обратно, приедет в стойбище, мать завяжет ему на груди узелок счастья и отправит в тайгу искать Еремчу, чтобы убить.

Топка постоял в раздумьи и, вскочив на оленя, поехал на восток.

Дедушка Яр недовольно посмотрел на него и подумал:

— Старое уходит и пропадает, как дым из чума. Старое не вернешь, видно, новое надо исполнять.

На усталых оленях ехали попеременно. Лишь на шестой день доехали до села. В совете подробно рассказывали о своей беде. Больше всех старался дедушка Яр. Его слушали внимательно, сказанное записывали. Дедушка Яр понял, что врагам милости не будет.

Возвращались обратно ободренные и полные надежд.

— Силы у Совета хватит, Еремчу и Пальси поймают! — сказал дядя Яптунэ.

— Большая сила! — ответил уверенно дедушка Яр и потянул дым из своей длинной трубки.

На лице Топки мелькнула улыбка.

Сбежавших кулаков искали долго. Враги скрывались хитро и умело. Вот только что колхозники видели следы оленьих копыт, стадо было у реки, и вновь его нет. Чтобы спутать следы и быстро гнать оленей, кулаки разделили большое стадо на несколько стад. Такой большой гоньбы многие олени не выносили и падали. Опечаленные колхозники все чаще и чаще находили трупы павших оленей.

Кулаки быстро гнали стадо, старались как можно скорее пробраться в бесконечные просторы тундры.

Лишь через месяц поймали Пальси и Еремчу и выслали из тайги.

* * *

Колхозники вновь кочевали со стадом по Широкой долине.

Сегодня у Лысой горы много поставлено чумов, у Лысой горы много шума и голосов. Горели костры, дым тянулся серой полосой. Колхозники выбирали нового председателя.

Собрание гудело дружными голосами. Дедушка Яр крикнул:

— Пусть будет Топка Младший!

Все одобрительно закивали головами, все были рады. Только дядя Нанай молчал. Нанай был человек серьезный. Про него говорили:

— Этот человек умный, как олень, и хитрее лисицы.

Нанай прищурил узенькие глаза и поближе подсел к Топке.

Он пощипывал жидкую бороду и смешно крутил головой. Хитро посмотрев на Топку, он важно заговорил. Топка едва успевал отвечать. После каждого ответа Нанай удивленно добавлял: даа! Свой разговор Нанай начал так.

— Русским делам умеешь учить?

— Умею.

— Даа!..

— Хорошо умеешь?

— Хорошо.

— Даа!..

— А могут ли твои глаза из русских бумаг новые слова доставать?

— Конечно могут!

— Даа!..

Нанай взглянул на Топку, обратился к собранию и сказал:

— Однако, председатель будет шибко ладный!

В знак дружбы Нанай протянул Топке свою большую трубку. Председателем колхоза «Ленин Хоктон» был избран Топка Младший.

* * *

Тайга разоделась в зимний наряд. Снежные сугробы блестели синими изумрудами. Высокие ели, развесив свои белые кружева, гордо покачивали вершинами.

По склонам гор олени разрывали ногами мягкий снег и, спрятав головы в снежные ямы, доставали мох. Пастухи-колхозники стояли на нартах и зорко смотрели по сторонам. Они следили: не показались ли зубастые враги оленей — волки. Время от времени пастушеские собаки визгливым лаем подгоняли оленей, далеко ушедших от стада.

Колхозные стойбища раскинулись на много километров. Ожила Широкая долина.

Около остроконечных, дымящих чумов появился никогда здесь невиданный чум. Это был обыкновенный чум, но на вершине его гордо развевался красный флаг, на нем крупными буквами было написано: Колхоз «Ленин Хоктон».

Среди белых снежных полей и бесконечной таежной синевы флаг колыхался ярко-красным пламенем.

Знамя Ленина — Сталина ярко горело в тайге.