Константин Ильич Кунин родился в 1909 году, в Петербурге. С раннего детства у него проявилась страстная любовь к знанию. С четырёх лет его начали обучать иностранным языкам. Он занимался ими с охотой и, обладая удивительной памятью, делал большие успехи.
В пять лет мальчик научился читать. Он стал с жадностью набрасываться на всё, что можно было прочитать: вывески, афиши, журналы. Он часами простаивал в сенях, где стены были оклеены старыми газетами. Когда ему подарили глобус, он изучил его так основательно, что вскоре любую часть света мог нарисовать на память.
Костя часто болел. Родители, желая укрепить его здоровье, пытались увлечь его спортом. Но спорт ему не давался. Он предпочитал книги всему другому.
Раннее увлечение книгами не засушило Костю, не оторвало от жизни. Всё, что он узнавал, он тотчас применял к делу, а главное дело ребят — игра. Товарищи очень любили его и в играх признавали своим вожаком.
Он придумал игру в «клад». Чтобы найти клад, надо было объехать девять городов в разных странах. В каждом городе с играющими случались приключения, подобные действительно пережитым знаменитыми путешественниками. Игра эта длилась годами. Если играли в «казаки-разбойники», Костя требовал уточнить, какие разбойники. Если, например, с острова Корфу, то надо повязать платки и вооружиться кривыми ятаганами.
Он почти всегда жил в городе, но интересовался природой не меньше, чем историей и географией. Недалеко от его дома находился знаменитый Ленинградский ботанический сад. Там было множество диковинных растений, а в прудах водилась всякая живность.
Однажды весной директор Ботанического сада Владимир Леонтьевич Комаров, впоследствии президент Академии наук, обходя сад, обнаружил мальчишку с сачком и банкой.
— Мальчик, зачем ты здесь ходишь? — строго спросил Комаров. — Я тебя отправлю в милицию.
— Мне необходимо наловить тритонов.
— Тритонов? А ну, пойдём ко мне в кабинет.
Беседа между самым большим и самым маленьким естествоиспытателем длилась довольно долго. По окончании её мальчик вышел от Комарова сияющий, держа в руках удостоверение:
«Школьнику Косте Кунину разрешается ловить рыбу и тритонов в прудах Ботанического сада при условии, что он не будет портить растения».
Опасения Владимира Леонтьевича были напрасны: Костя очень бережно обращался и с растениями и с животными. Его комната была полна всякой живности. В банках выводились из икры бесчисленные головастики, в аквариумах плавали всевозможные рыбки. Тритоны, число которых достигало пятидесяти трёх, нередко выскакивали на пол и расползались по квартире. Тут же выводились личинки стрекоз, гусеницы окукливались и превращались в бабочек. В коробках шуршали жуки во главе с громадным жуком-оленем.
Товарищи любили слушать, как Костя читал вслух. Если читали Брема, он тут же размерял на полу комнаты длину и высоту животных. Если читали путешествия, он показывал на карте маршрут исследователя.
Костя был страстным коллекционером. Он собирал марки, монеты, спичечные коробки, растения, камни, черепки старинных сосудов.
Одно время родителям пришлось несколько раз переезжать из города в город. Костя каждый раз вынужден был менять школу. Однажды он попал в очень плохую. Там ребята вначале били Костю, отнимали у него завтраки, но он ни разу на них не пожаловался. Тогда класс признал, что новичок заслуживает уважения.
У Кости рано развилось чувство ответственности. Он всегда помогал родителям, а сестрёнка, которая была моложе его на пять лет, считала его вторым отцом. Заботясь о её развитии, он рассказывал ей истории из прочитанных книг, проверял, как она усвоила прочитанное. Когда девочка одно время увлеклась танцами, он взволновался и пришёл объясниться с родителями.
— Я боюсь, что у неё ноги разовьются лучше, чем голова, — заявил он.
Костя кончил школу шестнадцати лет и с компанией окончивших поехал на экскурсию в Крым. Здесь окончательно определились его интересы. Хотя ум его жадно впитывал самые разносторонние знания, но особенно увлёкся он историей, нравами и языками далёких нам по времени и культуре народов. Он с восторгом рассматривал дворец в Бахчисарае, поднимался на Генуэзскую башню, рылся в развалинах Херсонеса. Там он нашёл ценную древнегреческую гемму — камень с миниатюрным резным изображением. Ею заинтересовались даже в Эрмитаже.
Шестнадцатилетних не принимали в вузы. Но Константин Ильич не хотел терять ни одного года. После долгих хлопот его допустили к экзаменам. Он блестяще выдержал их и на всякий случай — в два вуза сразу. Его выбор остановился на Ленинградском институте живых восточных языков. Он решил стать китаистом — знатоком Китая. Его привлекали своеобразие китайского быта и искусства, седая древность высокой китайской культуры, неисследованность большей части территории Китая, наконец сама вошедшая в пословицу трудность «китайской грамоты» — ему хотелось испробовать на ней свою исключительную память. В его голове уложились уже бесчисленные даты исторических событий, названия сотен островов Тихого океана, высоты всех главных вершин Кордильер и многое другое, — должны были уложиться и китайские иероглифы.
Даже летом на даче Константин Ильич не расставался с китайскими книгами. Вскоре он мог уже читать, однако книжные знания не удовлетворяли его.
Чтобы получить практику в разговорном народном языке, он отправился… на базар. Там китайцы-лотошники продавали свои изделия: веера, фонарики, игрушки из папиросной бумаги.
Первые попытки разговора были не всегда удачны. В китайском языке много слов, отличающихся тончайшими оттенками произношения, ударения и даже высоты тона. Из-за этого происходили недоразумения, и однажды китайцы, приняв какое-то плохо произнесённое слово за ругательство, чуть не избили начинающего китаиста. Но вскоре ошибки были исправлены, и дружба завязалась. Когда собеседники не понимали друг друга, они писали палочкой на песке иероглифы.
В то время разыгрывались драматические события героической китайской революции. Константин Ильич с интересом следил за ними. Проживавшие же в СССР китайцы, не получая китайских газет и не понимая русских, ничего о них не знали. Он стал им передавать вести с родины, разъясняя смысл событий, и они сразу прониклись к нему уважением, наперебой приглашали его к себе.
Родители Константина Ильича переехали в Москву. Он остался в Ленинграде. В одной квартире с ним жило ещё несколько студентов. Все были из разных вузов, но жили замечательно дружно. Они сами себя называли «весёлая ватага». Умея веселиться, они умели также и работать часами в тишине, не мешая друг другу.
Константин Ильич постоянно чем-нибудь увлекался; продолжительное время таким увлечением был театр. В то же время Константин Ильич увлекался живописью, скульптурой, музыкой, часто бывал в музеях.
Он занимался западными и древними языками, свободно владел английским, французским, немецким, читал по-итальянски и по-испански, изучал латынь, греческий и древнееврейский языки.
Нередко, устав от занятий, молодёжь поднимала возню. Константин Ильич не принимал в ней участия, но раздразнить его было опасно. Ширококостый, массивный, как медведь, приземистый и устойчивый, он умел за себя постоять.
Случилось так, что все четыре товарища в его комнате оказались Володями. Кота Ваську они тоже назвали Володькой. И все дружно напали на Костю:
— Что ты за выскочка? Почему ты не Володя?
Чтобы перекрестить его, они решили трижды во всей одежде окунуть его в «купель», то есть в ванну. Но сколько ни бились, не могли с ним справиться. Добились лишь того, что соседи пришли жаловаться: с потолка сыплется штукатурка.
В выходные дни и во время каникул Константин Ильич много путешествовал. Исходил все окрестности Ленинграда. Побывал в Новгороде, на Волховстрое, на канале Москва — Волга, на Кавказе, в Крыму, плавал по Волге, по Чёрному морю. Его равно интересовали турбины новейших гидростанций и иконы старинных соборов, краеведческие музеи и новые для него местные кушанья.
«Жизнь чертовски интересна! — говорил он. — И никогда не соврёшь так, чтоб ложь вышла занимательней правды».
______
Я познакомился с Константином Ильичом в Издательстве детской литературы.
— Вот ваш научный редактор, — представил его мне заведующий отделом. — Я надеюсь, что вы сработаетесь.
Я делал тогда мои первые шаги на поприще научно-популярной литературы и на редакторов глядел со страхом и недоверием, ожидая от них всяческих неприятностей. Но стоявший передо мной чёрный, загорелый толстяк улыбался так приветливо и в глазах его светилось столько добродушия, что мои опасения сразу рассеялись. Уже через полчаса мы стали друзьями.
Константин Ильич был очень застенчив и скромен. Он мало исправлял мои рукописи, но засыпал меня вопросами:
— А почему вы не рассказали ещё и об этом интересном факте? А почему вы упустили такую любопытнейшую подробность?
Я каялся, что запамятовал, а сам никогда и не слышал о ней. Мне стыдно было в этом признаться — настолько превосходил он меня знаниями.
Константин Ильич, окончив в 1930 году Институт живых восточных языков, поступил на работу в Научно-исследовательский институт монополии внешней торговли. Там он разработал несколько тем, в том числе тему «Мировой рынок каучука». Он написал по ней капитальный труд. Потом брал темы о кофе, электролампах и других товарах. Изучив разнообразную литературу по этим вопросам, он мог рассказывать о Бразилии, Индонезии, Аравии так, как будто сам годами там путешествовал.
В то же время он поступил на заочное отделение исторического факультета. И, разумеется, не бросал свой любимый Китай. Прочитав объявление о предстоящем выходе в свет книги В. Б. Шкловского «Марко Поло», он в нетерпении отправился в редакцию серии «Жизнь замечательных людей». Марко Поло, первый исследователь Китая, был его любимым путешественником, и ему не терпелось получить книгу.
— Выпуск книги задерживается, — сообщили ему в редакции: — мы не можем найти редактора, который написал бы предисловие и примечания. Автор очень требователен, и никто не может его удовлетворить. А почему вас эта тема так интересует?
Константин Ильич рассказал о своём увлечении Китаем и историей путешествий. Ему тут же предложили взять на себя редактирование «Марко Поло». Он так смутился от этого неожиданного предложения, что… согласился, а согласившись, прекрасно справился с задачей. Он подружился со Шкловским и написал к его книге обширные пояснения, которые читаются с не меньшим интересом, чем сама книга.
В годы нашей дружбы он был уже опытным автором и выпускал одну за другой биографии великих путешественников: Васко-да-Гамы, Магеллана, Кортеса. Он переработал и дополнил книгу американского географа Аусвейта «Как открывали земной шар». Героями своих книг он всегда выбирал людей непреклонной воли, деятельных, энергичных и смелых.
Предлагаемая вниманию читателей книга об Афанасии Никитине, первом русском путешественнике, добравшемся до Индии, — последняя работа Константина Ильича, которая не успела выйти в свет при его жизни.
Трудоспособность Константина Ильича была изумительна. Он вступил в члены Всесоюзного географического общества и начал готовиться к экзамену экстерном за курс географического факультета. Совмещая несколько работ и ученье, не упуская ни одного события культурной жизни, он в то же время везде, где работал, охотно брался за общественные обязанности: читал лекции, проводил консультации.
Даже дома его ухитрились выбрать ответственным по громадной квартире, где жило десятка два семейств. С неизменным добродушием он тушил кухонные стычки соседок, исписывал листы расчётами платы за электричество, доставал материалы для ремонта.
А жизнь его была нелёгкой. Ещё в школе он подружился со своей одноклассницей Ритой. В студенческие годы они поженились. Они жили очень дружно, вместе путешествовали. Рита Яковлевна с радостью разделяла его труды и его увлечения. В частности, она помогала подбирать и фотографировать иллюстрации к его книгам. Но она была очень слаба здоровьем и часто болела. Единственная дочь Куниных родилась слабой.
В семье Куниных было замечательно уютно. Мои ребята всегда просили взять их с собой, когда я шёл к Константину Ильичу. Дома у него был настоящий музей: восточные статуэтки, фарфор, художественные безделушки стояли во всех углах.
Самое интересное для детей было то, что летом из окна Куниных можно было вылезать прямо на плоскую крышу гаража. Константин Ильич натягивал верёвку вдоль края, чтобы ребята не упали, и готов был без конца бегать во двор за поминутно падавшим мячом.
Стены в квартире Куниных были заставлены полками с книгами, которые громоздились до самого потолка.
На книги Константин Ильич тратил почти все деньги; он любил их, как живые существа. Всегда готовый отдать последнюю рубашку, он становился скупым, когда дело шло о книгах. Его возмущала привычка некоторых знакомых «зачитывать» книги, и поэтому на его книжном шкафу часто висело объявление: «Библиотека закрыта на учёт».
Поступили в продажу усовершенствованные радиоприёмники. Константин Ильич сразу стал страстным радиолюбителем. Он не спал ночами, принимая Европу, Америку, даже Японию.
Война уже бушевала на Западе. Я впервые увидел гневные искры в его глазах и сжатые кулаки, когда однажды из-за спокойно светившегося глазка приёмника вырвались истошные вопля Гитлера.
Наступили июньские дни 1941 года. В это время Кунины жили уже вдвоём: их девочка, которой они отдали три года жизни, умерла. Тяжело было оставлять больную жену одну, но Константин Ильич ни минуты не колебался в том, что надо делать. Выслушав по радио выступление товарища Молотова о вероломном нападении фашистов на Советский Союз, он тотчас пошёл в военкомат.
Его отказались зачислить в армию, так как он не подходил по состоянию здоровья. Он переживал это, как незаслуженную обиду и продолжал добиваться своего. Через несколько дней ему удалось вступить в отряд народного ополчения, сформированный при Союзе писателей.
Первую неделю он обучался военному делу, возвращаясь домой на ночь. Он был остроумен и весел, как всегда. Со смехом он рассказывал, как бестолковая девушка в военкомате вместо его профессии «китаист» записала «гитарист» и чуть было не определила его в оркестр.
Но события развивались быстрее, чем можно было ожидать. Вскоре ополченцев перевели на казарменное положение и отправили в Можайск. Через две недели часть выступила на фронт.
О том, как жил в ополчении Константин Ильич, написал в рассказе «Ополченцы» его соратник писатель Юрий Либединский:
«Когда мы задерживаемся в какой-либо деревне, широкий и смуглый, добрый, как все физически сильные люди, боец Константин Кунин читает лекции. На месяц задержав врага, пал Смоленск. Костя тут же расскажет историю этого города, уйдёт в далёкое его прошлое, когда он был рассадником образованности русских. Так прослушали мы лекции Константина Кунина о путях сообщения между Россией и Соединёнными штатами, о фашизме и славянских народах, об освободительной войне Китая. Лектор, в серой ополченской гимнастёрке, которая топорщится на его сильных плечах, стоит у бревенчатой серой стены овина. На брёвнышках, на травке расположились наши бойцы, поодаль — колхозники. Цитаты, цифры — всё наизусть. Если нужна карта, он тут же начертит её мелом на доске…»
Константин Ильич был первым в освоении новых видов оружия, а в походе он помогал слабым.
«По Косте Кунину видно, что он счастлив. Все недюжинные силы его личности сейчас устремились в одном направлении. Если кто выбился из сил во время похода, Костя Кунин перехватит винтовку товарища на своё второе плечо. Конечно, и сам он устал, пот выступил на его широком лбу и заливает его ясные карие глаза. Порою губы его непроизвольно кривятся, и блеснут молодые весёлые зубы, но он неподдельно оживлён. И на ходу ещё рассказывает о чём-либо неслыханно новом или издревле забытом, старом — добрый умница, весёлый богатырь».
Дни на работе и ночи на посту ПВО не оставляли у меня времени навещать Риту Яковлевну. Но она часто звонила мне. Она тосковала, металась, не находила себе места. Но однажды голос её прозвучал непривычно молодо и бодро:
— Какая радость! Я еду на фронт! Я увижу Костю!
Оказалось, что правление Союза писателей включило её в делегацию, которая везла подарки бойцам под Вязьму. Она уехала и не вернулась.
Почти год спустя в глухом углу Урала догнала меня открытка, колесившая за мной по многим местам Советского Союза. Вот что писал Константин Ильич:
«18/Х1—41. Пишу вам на авось, дорогие друзья! А вдруг вы в Москве? Что у вас слышно? Где ребята? Как живёте? Что делаете? Обо мне могу сообщить грустные вещи. 2 октября в полк приехала с комиссией Союза писателей Рита. 4-го был бой. Мы были в то время в разных местах, и оба попали в окружение. Рита пропала без вести вместе с другими членами комиссии. Я 17 дней пробивался к своим, испытал всё, что только могла послать судьба: и голод, и холод, и переход вброд рек под обстрелом, и ночёвки на снегу, и вшей, и ураганный миномётный огонь, и обстрел «кукушек». 20 октября я вышел к своим, уже 23-го снова был в части. Теперь я переводчик штаба. Так-то вот, дорогие! Многому научился я за этот октябрь, многое пережил, но главное — научился ненавидеть. Пишите мне обязательно! Кто из общих знакомых в городе? Что в Детиздате?»
Я писал Константину Ильичу несколько раз, но не получил ответа. Много позже я узнал от его матери, что он погиб во время атаки у деревни Иваньево, на дальних подступах к Москве. Он не воспользовался относительной безопасностью, которую давало ему положение переводчика при штабе. Он был человеком высокого долга, а долгом своим он считал защиту Родины с оружием в руках на самом трудном и опасном месте.
Д. Арманд