Наконец добрались до стана Малик-аль-Тиджара. Столица Биджаянагара лежала на крутом южном берегу реки Тунгабадры, самого большого притока Кистны, а Малик-аль-Тиджар расположился против вражеского города, на пологом северном берегу.
На ровной, очищенной от камней площадке раскинулся бахманийский стан. Вокруг дорогого, расшитого золотом и серебром шатра Малик-аль-Тиджара были расположены шатры главных военачальников и приближённых могущественного вазира, дальше — палатки мелких эмиров, длинные шатры для самых ценных коней, слонов, охотничьих леопардов и собак.
По берегу Тунгабадры были разбросаны палатки воинов, землянки купцов, носильщиков, погонщиков караванов и, наконец, базары и склады.
Отряду Ахмеда отвели место у самого речного берега. Афанасий, отдохнув после дороги в своей палатке, решил отправиться на поиски Юши. Он узнал, что шатры телохранителей разбиты далеко от реки.
Наступил вечер. Всюду готовили ужин. Дым от сырых веток и кизяка застилал всё вокруг.
Афанасий долго плутал вокруг бесчисленных шатров, натыкаясь на сонных верблюдов, на верёвки, протянутые между палатками, на охапки сена, мешки с рисом и просом. Он хотел попросить кого-нибудь указать ему дорогу, но из шатров то и дело выбегали слуги, конюхи и подручные, ругали его, грозили палками и гнали прочь.
— Выслуживаются, собаки, перед хозяином! — проворчал Афанасий. — Воистину правы персы: не так приходится терпеть от сильных мира сего, как от обезьян их.
Наконец натолкнулся он на стражников. Те шли гуськом, били в барабаны и орали во всё горло: «Хабардар!» — «Берегись!»
Им надлежало оберегать стан от воров, но этими криками они прежде всего предупреждали о своём приближении самих воров.
Афанасий спросил стражников, где палатки телохранителей. Те посоветовали ему держать путь к «небесному свету» — очень высокому столбу, хорошо заметному из любого конца стана. На столбе висел бунчук из чёрных и белых буйволовых хвостов.
Никитин отправился туда. Пока он шёл, совсем уже стемнело, и на верхушке столба зажёгся светильник, сиявший, как звезда. От него и получил этот столб своё название: «агуаси дие» — небесный свет.
Подойдя к столбу, Афанасий увидел у подножия его шатёр эмира, надзиравшего за порядком в стане. Здесь были шум и толчея. К «небесному свету» приводили потерявших хозяина коней и быков, приносили найденные вещи. И всякий знал, что пропажу нужно искать именно здесь. Стражники приводили сюда пойманных воров на расправу. К «небесному свету» шли и те, кто, вроде Афанасия, заблудился в стане. Эмир дал Никитину провожатого, и скоро Афанасий очутился в палатке, где жили Юша с Селимом.
Юша был очень рад приезду Афанасия.
Они вышли из палатки и направились к берегу реки. Быстрая Тунгабадра с шумом бежала мимо. На другом берегу высилась освещённая яркой луной твердыня Биджаянагара.
— Государево жалованье немалое, — рассказывал Юша, — но эмир наш жирный кус себе урывает. Хочешь добыть хорошего корму для коня из султановых складов — неси дары, хотя корм тот даровой; хочешь оружие получше выбрать или не хочешь в дозор идти — за всё неси эмиру подарки.
— А враг силён! — вдруг после недолгого молчания сказал Юша, глядя на башни Биджаянагара. — Когда ещё мир был, побывал я там с послом. Город большой. По одну сторону река течёт, а по другую — джунгли. Стоит он на горе и защищён хорошо… Видел я там и войско. У самого царя триста слонов, да сто тысяч рати своей, да коней пятьдесят тысяч. И нанимает он ещё множество воинов. Трудно будет нам воевать!
— Через три месяца конец твоей службе, Юрий. Что думаешь делать?
— А ты, дяденька Афанасий?
— На Русь пойду.
— И я с тобой! Неужто здесь оставаться! — засмеялся Юша.
Долго беседовали они, сидя на берегу.
Юша проводил Афанасия до шатра Ахмеда и, попрощавшись, пошёл к себе. Афанасий долго смотрел вслед статному, высокому юноше.
В этот вечер он видел его в последний раз!
Через два дня в палатку Ахмеда прибежал Селим, израненный, с выбитым стрелой глазом. Он рассказал Афанасию, что накануне ночью их отряд повели на приступ маленькой крепости. Когда они подступили к стенам, ворота неожиданно распахнулись и, гремя цепями, из крепости выбежали двадцать боевых слонов.
Внезапный натиск был так стремителен, что отряд султана дрогнул. Воины сгрудились в узком, сдавленном скалами ущелье, и слоны перебили почти всех. Спаслись только те, кто успел спешиться и вскарабкаться на скалы. В числе их был и Селим. По его словам, Юша сражался у самых ворот крепости. Его, одного из первых, слон хоботом сорвал с коня и втоптал в землю.
Афанасий вышел из шатра. Ему хотелось остаться одному.
Он пошёл к берегу Тунгабадры, туда, где несколько дней назад, беседовал с Юшей при свете луны. Он хотел вспомнить его таким, каким видел в последний вечер — высоким, загорелым,— вспомнить его голос, улыбку.
Но внезапно под плеск реки он вспомнил другую реку и другой вечер, дальние заволжские луга, костёр на берегу и Юшу, тогдашнего Юшу — несмелого худенького подростка, — и его слова:
«Одним бы глазком посмотреть! Была бы моя воля, всю бы землю хоть пешком обошёл, все бы чудеса повидал…»
— Вот и повидал чудеса, — невесело усмехнулся Никитин.
Под утро вернулся он в шатёр и сказал Ахмеду, что идёт на Русь:
— Нечего мне делать на чужбине. Опостылела мне она, и никого у меня здесь не осталось.
— А на Руси кто у тебя остался? — спросил Ахмед.
Никитин задумчиво посмотрел на татарина:
— На Руси у меня — родина!
— Ступай, друг, — сказал татарин, — ты вольный человек.
И вдруг неожиданно, наклонившись к Никитину, прибавил сдавленным шёпотом:
— Будет воля аллаха, я догоню тебя в Дабуле. Не меньше твоего стосковался по родине!