Судно, на котором мы очутились, называлось «Марта Валлис»; оно отправлялось в Бостон из Джемс-Ривера. Нам был оказан самый радушный прием. Капитан обещал нам отправить нас в Нью-Йорк с первым каботажным[25] судном.
Но прошло более недели, прежде чем он мог сдержать свое слово. Наконец в проливе Вайнъярд мы встретили судно, на котором нас приняли так же хорошо, как и на «Марте Валлис». Здесь мы отдохнули и поели в свое удовольствие трески, мяса, свинины и хлеба с патокой. Узнали последние новости о войне против Франции и о событиях в Соединенных Штатах.
Через четыре дня мы уже подъезжали к Нью-Йорку. У нас с Рупертом не было с собой положительно ничего, кроме платья, в которое мы были одеты.
Но я не тужил об этом. Дома меня ожидала полная чаша. Да и Руперту нечего было беспокоиться, пока его отец и я оставались в живых. Я не расставался с золотыми монетами, данными мне на прощанье Люси. Узнав, где пребывают владельцы «Джона», я отправился туда. Я начал рассказывать историю своего путешествия, но оказалось, что Кайт уже предупредил меня.
Спустя три дня после урагана, «Тигрис», благодаря попутному ветру, благополучно прибыл в самую Филадельфию, откуда большая часть экипажа «Джона» отправилась в Нью-Йорк. Так как наша лодка не возвращалась, то нас считали погибшими.
Хотя газеты и не были еще так распространены, как в настоящее время, все же у меня защемило сердце при мысли, что это печальное известие дойдет до Клаубонни ранее нашего появления там.
Владельцы «Джона» засыпали меня вопросами, каким образом наше судно погибло. Казалось, мои ответы вполне удовлетворили их. Тогда, вынув монеты, я попросил взять их в залог, а мне вместо них выдать маленькую сумму. Но мой залог отвергли; меня снабдили чеком в сто долларов, сказав, что я могу возвратить их, когда мне заблагорассудится.
Итак, мы с Рупертом могли приобрести все необходимое.
Мы отправились в бассейн Альбани в надежде застать там «Веллингфорд»; но нам сообщили, что он только что отплыл, взяв с собою на борт негра с вещами его молодого хозяина; несчастный ездил в Кантон с молодым Веллингфордом, а теперь возвращался один на родину с печальным известием о гибели мистера Мильса.
Нельзя было терять времени: надо было во что бы то ни стало опередить «Веллингфорд» на пакетботе.
Мое волнение было так велико, что я не мог решиться сойти с палубы до тех пор, пока не был брошен якорь, вследствие прилива. С наступлением ночи Руперт преспокойно улегся спать. Я последовал его примеру. На другой день около полудня я увидел «Веллингфорд», входящий в бухточку; но тут деревья скрыли его от наших глаз.
Едва мы очутились на берегу, как бросились бежать со всех ног; даже Руперт не переводил дыхания.
Никогда еще Клаубонни не казалось для меня настолько привлекательным, как в эту минуту. Дом, утопающий в густой зелени аллеи, виноградники, прекрасные зеленые пастбища, бархатистая травка, слегка колеблющаяся под дуновением южного ветра, стада, расположенные группами под тенью деревьев — все это навевало на душу приятное спокойствие и довольство. И ради чего я расстался со всей этой прелестью? Для борьбы с пиратами, для крушения у берегов Мадагаскара!.. Я рисковал своею жизнью в маленькой лодочке среди бушующих волн и непроглядной тьмы!
Мы уже были недалеко от леса, как увидели, что наши сестры вошли туда, направляясь к нашей любимой беседке. В тот же момент показался Неб, шедший по другой дороге. Бедняга подвигался черепашьими шагами — ему нечего было торопиться с грустными вестями; мы, думая опередить негра, избрали кратчайший путь, но, застрявши в кустарниках, опоздали. Неб уже стоял перед своими госпожами бледный, как мертвец, не будучи в состоянии произнести ни слова, несмотря на то, что Люси трясла его изо всех сил, чтобы добиться от него объяснений. Вдруг он повалился на землю и начал рыдать.
— В чем дело? — вскричала Люси. — Стыдно тебе, что ты убежал, или же с братьями приключилось несчастье?
— Это из-за меня, дорогая моя! — сказал я из-за кустов. — Но, вот, мы оба здесь, здравы и невредимы!
Обе вскрикнули от радостной неожиданности, и в одно мгновение мы очутились в объятиях — я у Люси, а Руперт — у Грации. Как это произошло, трудно объяснить, потом каждый из нас поцеловал свою сестру. Они плакали от радости, что это первая минута счастья после целого года нравственных страданий.
Неб же не двигался с места, устремив на нас удивленный взор: он не верил своим глазам, сомневаясь, мы ли это. Удостоверившись в действительности, он опять повалился на землю, начал кататься во все стороны и мычать от радости. Затем, как стрела, пустился к дому, крича изо всей силы:
— Мистер Мильс возвратился! Мистер Мильс возвратился! Понемногу мы пришли в себя. Пошли бесконечные вопросы и ответы. Никто еще не знал о нашей мнимой гибели. Гардинг был здоров. Он сообщил Грации и Люси имя нашего судна, но умолчал о том, что видел нас перед отплытием.
Грация торжественно потребовала подробного рассказа о наших приключениях. Руперт, как старший из нас, начал ораторствовать, пустив в ход все свое красноречие. Особенно он распространялся насчет ядра, просвистевшего над его головой, чем произвел сильное впечатление на Грацию. Люси же, зная страсть своего брата все преувеличивать, чтобы выставить себя героем, осталась равнодушною к его рассказам, даже прервала его:
— Ну, довольно об ядре; будем говорить о другом.
Скажу правду, я в Руперте сильно разочаровался. Во время путешествия он выказал весь свой эгоизм, незаметно сваливая на бедного Неба всю тяжелую работу, которую должен был нести сам. В душе он не чувствовал в себе призвания быть моряком, хотя язык его говорил совсем другое. Да и вообще он так изолгался, что верить ему стало невозможно.
Если я его еще любил, то по привычке, а, может быть, потому, что он был сын моего опекуна и брат Люси.
В своем рассказе о наших приключениях он сильно исказил все факты, подтасовав их с таким уменьем, что я даже не сумел уличить его.
Наговорившись вдоволь, мы стали вглядываться друг в друга: год разлуки должен был изменить нас. Руперт остался таким же, как был, только несколько возмужал. Он отпустил маленькие усики, которые очень шли к нему. Что касается меня, то я прибавился в длину и ширину. Грация сказала, что я потерял всю свою миловидность, а Люси, краснея, уверяла, что я стал походить на огромного медведя. Но я не обижался.
Люси заметила мне вполголоса:
— Вот что значит уехать, Мильс; сидели бы дома, так никто бы и не заметил происшедшей в вас перемены, а теперь вас называют медведем.
Я быстро вглянул на нее; она вся вспыхнула, тихо прибавив:
— Но ведь я шучу.
В Люси не было той идеальной красоты, которая восхищает поэтов; это была просто очаровательная женщина во всех отношениях. Честная, открытая душа ее не знала уклонений; взгляды ее были положительные, и в привязанностях своих она отличалась постоянством. Даже Грация подпадала под ее влияние.
Счастливые часов не наблюдают! Мы и не заметили, что проболтали целый час. Люси напомнила Руперту, что он еще не поздоровался с отцом.
Гардинг нисколько не удивился нашему приезду, так как по его расчету мы именно теперь и должны были вернуться. Об упреках не было и речи.
Когда мы все успокоились и подкрепились едой, Гардинг обратился ко мне, чтобы я ему рассказал обо всем случившемся.
Мистер Гардинг не скрывал своей радости по поводу того, что мы опять с ним; мимоходом он спросил нас, не надоела ли нам жизнь на море. Я ответил откровенно, что, напротив, не только не надоела, но что я мечтаю поступить на судно, имеющее каперское свидетельство Соединенных Штатов, и побывать в Европе. Руперт же поразил меня своим ответом. Он сказал, что ошибся, избрав себе неверную дорогу, и что теперь он готов сделаться юристом.
Повидимому, мистер Гардинг был удовлетворен ответом сына, но распространяться по этому поводу не стал, предоставив нам наслаждаться возвращением в Клаубонни. И мы прекрасно провели вечер. Руперт, изображая нашу жизнь на корабле в комическом виде, смешил всех до слез; это уж было по его части.
Сам Гардинг развеселился, когда Неб после ужина стал описывать китайские костюмы, косы и башмаки.
Навряд ли с самого основания Клаубонни в нем так веселились, как в этот памятный вечер.
На следующий день мой опекун дал мне отчет за истекший год. Дела мои были в блестящем положении. Я тотчас же про себя подумал, что по достижении совершеннолетия у меня будет на что приобрести себе судно, которым я буду командовать.
Настали радостные дни в Клаубонни. Мистер Гардинг предложил нам совершить далекую экскурсию; но никто на нее не согласился — нам было слишком хорошо у себя дома.
Руперт под руководством отца читал девушкам книги, а я большую часть времени упражнялся в спорте.
Я сделал две-три крейсировки по реке на «Грации и Люси»; наконец, мне в голову пришла мысль — свезти всю компанию на «Веллингфорде» в Нью-Йорк. До сих пор, кроме шкун да шлюпок, они ничего не видели, а с той поры, как я стал моряком, им непременно хотелось посмотреть на трехмачтовое судно с полною оснасткою.
Мистер Гардинг думал, что я шучу; но Грация сгорала от нетерпения побывать в большом городе; Люси же принимала сосредоточенный вид каждый раз, как я заговаривал о поездке, предполагая, что она обойдется дорого ее отцу. Но все устроилось как нельзя лучше. Несмотря на свою щепетильность, мистер Гардинг согласился, что за проезд нечего платить, раз «Веллингфорд» всех с нашей фермы всегда возил даром. Потом в Нью-Йорке жила его кузина, миссис Брадфорт, зажиточная вдова, у которой он всегда останавливался, когда ему приходилось бывать в городе.
У нее был большой и поместительный дом на Валль-стрите, и она не раз звала к себе погостить Грацию и Люси.
— Вот как мы сделаем, — сказала Гардинг. — Я остановлюсь вместе с девочками у кузины, а молодые люди устроятся в гостинице. Сегодня же вечером я напишу ей, чтобы не застигнуть ее врасплох.
Миссис Брадфорт ответила немедля. На другой же день после получения письма весь дом, не исключая и Неба, двинулся в путь на «Веллингфорде». Какая разница между этим путешествием и предыдущим! Наши девицы всем восхищались; восторгам их не было конца.
Мы благополучно прибыли в Нью-Йорк, где я показал моим спутницам тюрьму, Бэр-Маркет (рынок Медведя) и колокольни святого Павла и Троицы. Валль-стрит, на котором жила миссис Брадфорт, в 1799 году был совсем не такой, как в настоящее время. На том месте, где потом воздвиглось столько дворцов богачей, тогда стояли скромные провинциальные домики.
Миссис Брадфорт встретила нас с распростертыми объятиями. Для нас с Рупертом у нее также была приготовлена комната; не было никакой возможности не воспользоваться ее гостеприимством. В какой-нибудь час она нас всех разместила, мы почувствовали себя как дома.
Я не буду распространяться о том, как мы все были счастливы. Мы отправились осматривать достопримечательности. Меня теперь разбирает смех, когда вспомнишь, в чем они тогда состояли. Был там музей, от обладания которого отказался бы любой нынешний город; цирк, управляемый каким-то Риккетсом; театр Джон-стрита — очень скромное здание; и лев — настоящий живой лев, посаженный в клетку за городом, чтобы его рычание не смущало народ. Когда мы осмотрели все эти чудеса, Гардинг разрешил нам пойти в театр вместе с миссис Брадфорт. Это нам всем доставило большое удовольствие. Хотя мы с Рупертом побывали даже в Китае, но на спектакле нам еще не приходилось присутствовать ни разу в жизни.