Уильдер подошел к дамам с довольным видом и веселым выражением, которые появляются у каждого привычного моряка, когда корабль, избавившись от опасного соседства с землею, находится среди необъятных просторов океана. Он не сделал ни одного намека на всевозможные опасности перехода, напротив, тысячью мелких услуг старался загладить у пассажирок всякое напоминание о происшедшем.
Но все же мистрис Уиллис время от времени устремляла беспокойные глаза на молодого капитана, словно его веселость, обычная среди моряков, вызывала в ее воображении милые, но печальные образы. Гертруда испытывала живейшее удовольствие при мысли, что она возвращается к родному очагу, к любимому отцу.
В эти короткие и приятные минуты Уильдер явился совсем в другом свете. Его разговор, отличавшийся непринужденностью и откровенностью моряка, был в то же время проникнут изяществом мысли и юмором.
Час дружеского разговора на корабле иногда соединяет людей теснее, чем целые недели на суше. Когда человек находится среди водной пустыни, он лучше чувствует, что его счастье зависит от других.
Пробило восемь часов, и на палубе раздался хриплый голос, сзывавший спящих матросов.
— Вахта, — сказал, улыбаясь, Уильдер, заметив, что эти непривычные звуки заставили вздрогнуть Гертруду. — Мы, моряки, не всегда наслаждаемся музыкальной гармонией, как вы можете судить по этому голосу. Но каким бы диссонансом ни казался он вам, есть на этом корабле уши, для которых он еще менее приятен.
— Вы говорите о спящих? — спросила мистрис Уиллис.
— Я говорю о тех, кто идет на вахту. Нет ничего слаще сна для моряка. Это самое ценное для него удовольствие. С другой стороны, нет более вероломного товарища для командира судна.
— Но почему же отдых для капитана менее приятен, чем для матроса?
— Потому что подушкой служит ответственность.
— Вы слишком молоды, мистер Уильдер, чтобы исполнять возложенные на вас обязанности.
— Нас всех преждевременно старит наша служба.
— Так почему же вы не бросите ее? — с живостью спросила Гертруда.
— Бросить ее, — повторил он, устремляя на нее горящие глаза, — это для меня все равно, что отказаться от воздуха, которым мы дышим.
— Давно вы служите? — обратилась к нему мистрис Уиллис.
— Я думаю, что родился на море.
— Думаете? Вы знаете место, где родились?
— Все мы, — отвечал с улыбкой Уильдер, — основываем свое знание этого важного события на свидетельстве других. Мои первые воспоминания — вид океана.
— Вы, по крайней мере, счастливы в выборе тех, кто хранил ваше детство и воспитал вас?
— Да, без сомнения, — горячо ответил Уильдер и, на мгновение задумавшись, прибавил с грустной улыбкой:- а теперь я пойду исполнить мою последнюю дневную обязанность. Угодно вам выйти посмотреть, хороша ли будет ночь?
Гувернантка взяла предложенную Уильдером руку, и они молча пошли по лестнице. Гертруда следовала за ними. Они вышли на мостик.
Ночь была темна. Луна только-что взошла, но ее серебряные лучи не могли прорвать пелены мрачных туч, покрывавших небо. Здесь и там иногда пробивался сквозь тучи слабый луч, который падал на воду, и его блеск казался горящей вдали свечей. С востока дул сильный ветер. Белые пенистые гребни тянулись яркими линиями, и порой казалось, что они освещают волны.
— Подобное зрелище, — сказала мистрис Уиллис, — вознаграждает за месяц заключения на корабле. Вы должны находить, мистер Уильдер, живейшее наслаждение в этих картинах: ведь они родственны вам.
— Без сомнения, без сомнения; в этом есть известное удовольствие. Мне хотелось бы, однако, чтобы ветер переменился. Я не люблю ни этого неба, покрытого мглою, ни этого ветра.
— Корабль идет очень хорошо, — спокойно возразила мистрис Уиллис, — и если мы будем так продолжать наше путешествие, можно ожидать, что мы скоро и благополучно окончим переход.
— Без сомнения! — вскричал Уильдер таким тоном, словно он только теперь заметил присутствие дам, — Это очень вероятно, это, наверное, будет так. Мистер Эринг, ветер становится слишком тяжел для этого паруса.
Лейтенант тотчас отдал матросам приказание.
Мистрис Уиллис и Гертруда стояли около Уильдера. От них не ускользнуло беспокойство, овладевшее капитаном.
— Погода внушает вам беспокойство? — спросила у него гувернантка, видя, что он долго и пристально всматривается в даль.
— Не под ветром надо искать указаний на погоду, — ответил он.
— На что вы смотрите так внимательно?
Уильдер медленно поднял руку, готовясь указать на какой-то предмет, но его рука вдруг опустилась.
— Это иллюзия, — произнес он, круто поворачиваясь, и быстрыми шагами стал ходить по мостику.
С удивлением и тайным беспокойством следили его собеседницы за необыкновенными, почти бессознательными движениями молодого моряка. Их глаза скользили по всему видимому пространству, но они видели лишь волны, увенчанные блестящими бороздами пены, что делало еще более мрачным и тревожным вид этой водной пустыни.
— Мы ничего не видим, — сказала Гертруда, когда Уильдер снова остановился около них и опять устремил глаза в пространство.
— Смотрите, — ответил он, указывая пальцем, — вы ничего не видите там?
— Ничего.
— Смотрите в море. Там, в том месте, где небо касается воды! Эта блестящая полоса, задернутая туманом, где волны поднимаются, как маленькие горы! Ну, вон они опустились. Мои глаза не обманули меня: это корабль!
— Парус! Го! — закричал с высоты мачты голос, прозвучавший в ушах Уильдера, как зловещее карканье.
— С какой стороны? — крикнул он.
— Под ветром, — отвечал матрос, крича изо всех сил. — Он похож больше на туман, чем на корабль.
— Да, он прав, — прошептал Уильдер;-но очень странно, что в этих местах очутился корабль.
— Почему это более странно, чем наше присутствие здесь?
— Почему? — повторил молодой командир, глядя ни мистрис Уиллис, но почти не замечая ее. — Я говорю, странно, что это судно находится здесь. Я бы хотел, чтобы оно держало путь к северу.
— Но вы не объясняете причин. Неужели нам назначено судьбою вечно слушать ваши мнения без объяснения причин? Или вы считаете нас не достойными разумных разговоров, или не способными понимать, раз дело касается моря? Вы этого еще не испытали и решаете слишком поспешно. Попробуйте, не обманем ли мы ваших ожиданий.
Уильдер усмехнулся и поклонился мистрис Уиллис. Но он не стал пускаться в объяснения и снова стал следить за горизонтам, где виднелся парус.
Дамы последовали его примеру, но без успеха. Наконец, благодаря подробным разъяснениям Уильдера, они заметили темную точку.
— Это корабль, — произнесла мистрис Уиллис, — но на очень большом расстоянии.
— Гм! Я хотел бы, чтобы он был еще дальше.
— Почему? Разве у вас есть основания думать, что нас поджидает враг?
— Нет, но его положение мне не нравится. Хорошо было бы, чтобы он плыл к северу.
— Это какой-нибудь корабль из Нью-Йоркского порта возвращается в Караибское море.
— Нет, — сказал Уильдер, поникнув головою, — ни одно судно с высот Неверзена не вышло бы в открытое море при таком ветре.
— Может быть, это купеческое судно или крейсер, идущий из мест, которые я только-что назвала?
— Ни то, ни другое. Ветер дул с севера два дня.
— Но, быть может, этот корабль идет из вод Лонг-Эйленд-Зунда?
— Без сомнения, мы можем еще надеяться на это, — прошептал Уильдер упавшим голосом.
Но Уильдер был слишком озабочен, чтобы продолжать разговор. Он подозвал дежурного офицера и некоторое время совещался с ним. Моряк этот занимал на корабле второстепенное положение, был бравым офицером, но не обладал проницательным умом. Он не находил ничего, достойного внимания, в этом корабле, представлявшемся еще смутным, почти призрачным. Но как моряк, он скоро понял справедливость замечаний своего командира, и им овладело величайшее изумление.
— Действительно, странно видеть здесь корабль! — вскричал он, качая головой. — А что это корабль, так это несомненно.
— Удивительно! — рассеянно проговорил Уильдер, больше занятый собственными мыслями, чем словами своего помощника.
— Находились люди, которые говорили, что «Летучий Голландец» крейсеровал около этого мыса… — начал было суеверный моряк.
— Нет, нет! — сказал Уильдер. — Эй, как давно заметил ты паруса? — крикнул он матросу на мачте.
— Я только-что вошел, а матрос, которого я сменил, говорил, что видел его больше часа.
Уильдер велел позвать смененного матроса.
— Давно ты заметил корабль под ветром? — спросил у него Уильдер.
— Я увидел его перед семью часами, а то, что я увидел, люди с хорошими глазами могут видеть и теперь.
— В каком положении был он по отношению к нам, когда ты в первый раз увидел его?
— Немного ближе к бимсу[18], чем теперь.
— В таком случае, мы оставим его позади! — вскричал Уильдер с явным удовольствием.
— Нет, ваша честь, вы забыли, что мы держимся ветра с начала вахты[19].
— Ты прав, — возразил разочарованным тоном его командир. — И он находится в прежнем положении?
— Нет; он, должно-быть, хороший ходок, если может составлять компанию «Королевской Каролине».
— Иди, иди в свою каюту; на восходе мы лучше рассмотрим этот корабль.
— Мистер Эринг, — проговорил Уильдер, когда матрос ушел, — переменим направление. Подымите людей на помощь.
Лейтенант издал хорошо знакомый матросам крик, призывавший на помощь товарищам. Ни одной минуты не было потеряно, не раздавалось ни одного слова, кроме отрывистых и властных приказаний Уильдера. Через минуту большие мачты наклонились к западу, и корабль с прежней скоростью поплыл в новом направлении.
Уильдер порывисто обернулся, чтобы посмотреть на другой корабль.
— Корабль скрылся, — сказал Эринг голосом, в котором звучали и бодрость, и недоверие.
— Он должен быть с этой стороны, но, признаюсь, я не вижу его… Вон он! — вдруг вскричал Уильдер. — И клянусь, он тоже переменил направление.
Справедливость сказанного была очевидна. Каждый моряк мог убедиться в этом.
— Корабль действительно переменил направление! — вскричал Эринг после долгого раздумья, и в его голосе зазвучал суеверный ужас. — Я долго живу на море, но никогда не видел, чтобы корабль так легко переменил направление против волн, которые бьют его в носовую часть.
— Легкий и послушный корабль может легко переменить направление, — ответил Уильдер, — особенно, если на борту много рук… Мистер Эринг, — добавил он, — мы поставим все паруса на «Каролине» и будем состязаться в скорости с этим дерзким кораблем.
Лейтенант, ум которого работал очень медленно, охотно возразил бы, но не осмелился. Ровный и спокойный тон молодого командира вселял в него робость.
Паруса были быстро развернуты. Все с глубоким вниманием устремили глаза на предмет, или, вернее, тень, видневшуюся под ветром.
Казалось, «Королевская Каролина», как и ее экипаж, поняла необходимость удвоить быстроту. Лишь только большие паруса были развернуты, она вся подалась вперед.
Уильдер с волнением следил за движениями корабля взором опытного моряка. Раз или два, когда он видел, как содрогается судно от удара волн, его полуоткрытые губы готовы были отдать приказ уменьшить количество парусов; но взгляд, брошенный на корабль, все еще видневшийся на горизонте, заставлял его оставаться при своем решении.
Как отчаянный авантюрист, поставивший на карту всю свою судьбу, он непоколебимо ждал результатов.
Моряки следили за малейшими движениями своего корабля. Ни один человек не оставил палубы в продолжение нескольких часов. Все прониклись сознанием серьезности положения, хотя и не знали твердо, в чем заключается опасность.