Богу не угодно, чтобы человѣкъ взбирался на небо посредствомъ человѣческой мудрости. Коуперъ.
Умѣренное движеніе и живительный чистый воздухъ конца зимы быстро возстановили силы раненаго. Въ виду слабости Ліонеля и своей собственной одноногости Польвартъ пренебрегъ армейскими насмѣшками и пріобрѣлъ себѣ дешевый и удобный экипажъ, который былъ въ доброе старое время въ большомъ ходу въ коленіяхъ при общей ихъ непритязательности, Экипажъ этотъ такъ и назывался попросту томпонгъ. Запрягать въ него стали одну изъ верховыхъ лошадей Ліонеля, которую пришлось довольно долго учить, чтобы она ходила въ запряжкѣ. Съ тѣхъ и два друга каждый день аккуратно катались по улицамъ и окрестностямъ города или разъѣзжали съ визитами къ знакомымъ и къ товарищамъ, такимъ же раненымъ, какъ и они. Сесиль и Агнеса иногда ѣздили съ ними, но Агнеса всякій разъ хмурилась, когда попадался навстрѣчу кто-нибудъ изъ королевскихъ офицеровъ. Миссъ Дайнворъ держала себя гораздо миролюбивѣе, и за это ей всегда попадало отъ кузины, когда онѣ оставались вдвоемъ.
— Мнѣ кажется, Сесиль, вы совершенно забываете о нашихъ бѣдныхъ соотечественникахъ, какъ они страдаютъ въ своихъ жалкихъ жилищахъ за городомъ, иначе вы бы не расточали такъ щедро своихъ любезностей передъ этими армейцами, — сказала ей однажды съ большимъ неудовольствіемъ миссъ Дэнфортъ, возвратившись съ одной изъ такихъ прогулокъ. — Если бы передъ вами явился самъ главнокомандующій нашей арміей, вы бы не могли подарить ему улыбку, очаровательнѣе той, которой вы наградили сегодня этого сэра Дигби Дента.
— Про свою улыбку я говорить ничего не буду, моя серьезная кузина, но этотъ сэръ Дигби Дентъ — титулованный джентльменъ.
— Джентльменъ! Всѣ англичане, на которыхъ красный мундиръ и эполеты считаютъ себя джентльменами и задираютъ въ колоніяхъ носъ.
— Я сама разсчитываю со-временемъ на титулъ леди и не вижу причины быть невѣжливой съ человѣкомъ своего круга.
— Сесиль Дайнворъ! — воскликнула Агнеса, сверкнувъ глазами и женскимъ инстинктомъ угадывая, на что намекаетъ ея кузина. — Не каждый англичанинъ — Ліонель Линкольнъ.
— Маіоръ Линкольнъ даже и не англичанинъ, — возразила Сесиль, краснѣя и улыбаясь.- A вотъ капитанъ Польвартъ — тотъ, дѣйствительно, англичанинъ.
— О, фи! Этотъ человѣкъ жестоко поплатился за свою ошибку и внушаетъ теперь только сожалѣніе.
— Отъ сожалѣнія одинъ шагъ до другого, болѣе нѣжнаго чувства, и тогда вы начнете относиться снисходительнѣе и къ другимъ людямъ изъ той же категоріи.
— Это ко мнѣ не относится. Я могу человѣка жалѣть и въ го же время оставаться вѣрной своимъ принципамъ.
— Настанетъ для васъ такая минута.
— Никогда! — съ жаромъ воскликнула Агнеса и, сообразивъ, что хватила черезъ край, прибавила:- Во всякомъ случаѣ на этомъ человѣкѣ не будетъ краснаго мундира.
Сесиль только улыбнулась…
Между тѣмъ осада города продолжалась. Впрочемъ, по существу это была не осада, а только блокада. У американцевъ, несмотря на захватъ ими нѣсколькихъ кораблей и двухъ фортовъ на канадской границѣ, было слишкомъ еще мало военныхъ припасовъ, чтобы они могли себѣ позволить роскошь обстрѣла города. Съ другой стороны и англичане не забыли, какъ дорого обошлась имъ Бенкеръ-Гилльская побѣда, и не рѣшалисъ на вылазку. Впрочемъ, пушечные выстрѣлы по временамъ раздавались, такъ что къ нимъ успѣли привыкнуть даже дамскія уши.
Прошло еще двѣ недѣли. Въ одно прекрасное утро Польварть, по обыкновенію, лихо подкатилъ въ томпонгѣ къ подъѣзду дома мистриссъ Лечмеръ, и черезъ нѣсколько минутъ его деревяшка застучала по коридору, гдѣ уже была въ сборѣ остальная компанія. Обѣ прелестныя кузины стояли, закутанныя въ мѣха такъ, что видны были только кружевные воротнички, а Ліонель принималъ на свои плечи шинель изъ рукъ Меритона.
— Какъ! Всѣ уже готовы! — воскликнулъ Польвартъ, оглядывая поочередно всю компанію. — Вотъ и хорошо. Точность — настоящія дрожжи жизни. Вѣрные часы необходимы и гостю, и хозяину, и хозяйскому повару. Миссъ Агнеса, ваши глаза сегодня смертоубійственны. Если Гоу желаетъ, чтобы его солдаты были цѣлы, онъ долженъ ихъ беречь отъ васъ и не пускать васъ въ свой латерь.
Глаза Агнесы Дэнфортъ сверкали, когда онъ это говорилъ, но какъ только они упали на его деревянную ногу, ихъ взглядъ сейчасъ же смягчился.
— Пусть онъ лучше самъ себя бережетъ, — сказала она. — Я знаю его слабость.
— Хоть бы разъ она сказала мнѣ какую-нибудь колкость съ тѣхъ поръ, какъ меня вынесля изъ битвы съ оторванной ногой. Жалѣетъ! Щадитъ! — проговорилъ Польвартъ вполголоса Ліонелю. — Мы куда же — въ церковь ѣдемъ? — прибавилъ онъ.
Ллонель нерѣшительно подалъ другу листокъ бумаги.
— Что такое? — спросилъ Польвартъ и прочиталъ: «Два офицера, раненые въ послѣднемъ сраженіи, желаютъ поблагодарить Бога за исцѣленіе».
— Гмъ! — произнесъ Польвартъ. — Два офицера! Одинъ — вы, это я понимаю. A другой кто?
— Я думаю, что мой старый товарищъ по школьной скамьѣ.
— Я? — вскричалъ Польвартъ, невольно поднимая деревянную ногу и глядя на нее. — Развѣ вы полагаете, Ліонель, что лишиться ноги — это такое счастье, за которое благодарятъ?
— Могло случиться и хуже.
— Хуже? То есть, лишиться обѣихъ ногъ? Тогда была бы, по крайности, симметрія.
— У васъ есть мать, — продолжалъ, какъ будто не слушая, Ліонель. — Я увѣренъ, что она помолится, радуясь, что вамъ это сраженіе не обошлось дороже.
Польвартъ три раза кашлянулъ, поднесъ руку ко дбу и къ глазамъ, поглядѣлъ на уцѣлѣвшую ногу и сказалъ не безъ волненія въ голосѣ:
— Да, вы правы. Мать не перестанетъ любить своего сына даже тогда, когда отъ него останется почти одна окрошка. Прекрасному полу доступно такое великодушное чувство только въ извѣстномъ возрастѣ, уже послѣ сорока лѣтъ. Молодыя дѣвушки любятъ грацію и симметрію.
— Такъ вы согласны, чтобы Меритонъ подалъ эту записку въ такомъ видѣ, какъ вы ее прочли?
— Конечно, конечно. Вѣдь со мной могло случиться то же, что съ бѣднымъ Мэкомъ. Да, подайте записку отъ двоихъ. Одно колѣно у меня все-таки найдется, чтобы встать на молитву.
Ліонель кивнулъ головой, а капитанъ повернулся къ миссъ Дэнфортъ и подалъ ей руку, чтобы вести ее къ экипажу. Сесиль взяла подъ руку майора Линкольна, и всѣ четверо пошли садиться въ томпонгъ.
Это было второе воскресенье по выздоровленіи Ліонеля. Въ первое онъ еще не могъ выѣхать въ церковь, потому что былъ слабъ, такъ что только теперь имѣлъ возможность замѣтить, насколько опустѣлъ Бостонъ. Одни изъ жителей выбрались изъ города тайкомъ, другіе по полученнымъ пропускамъ отъ главнокомандующаго, такъ что въ городѣ было теперь меньше жителей, чѣмъ военныхъ.
Подъѣзжая къ королевской церкви, Ліонель и его спутники обратили вниманіе, что военные идутъ по улицѣ группами, громко разговариваютъ и хохочутъ, скандализируя этимъ горожанъ, которые шли, напротивъ, съ подобающей степенностью и торжественвостью. Это Ліонелю не понравилось. Когда великолѣпный экипажъ остановился у церкви, человѣкъ шесть офицеровъ бросились кѣ дамамъ, чтобы помочь имъ выйти и чтобы превести ихъ черезъ обледенѣлую паперть. Агнеса холодно отклонила услуги и съ двусмысленной улыбкой сказала одному юному офицерику, особенно усердно желавшему ей помочь:
— Мы у себя дома привыкли къ климату и отлично умѣемъ ходить по льду. Это опасно только для иностранцевъ.
Съ этими словами она поклонилась и торжественно прослѣдовала въ церковь, не глядя на офицеровъ, стоявшихъ шпалерами по обѣимъ сторонамъ.
Сесиль не была такъ рѣзка, но и она отклонила предложенную офицерами помощь и прошла въ церковь одна. За ними прошли Польвартъ и Ліонель, здороваясь на-ходу съ нѣкоторыми товарищами, толпившимися въ притворѣ храма.
Заигралъ органъ. Группы разговаривающихъ разошлись, вспомнивъ, наконецъ, зачѣмъ они тутъ. Вдругъ раздался голосъ, говорившій въ носъ и нараспѣвъ:
— Горе вамъ, фарисеи, ибо вы возлюбили предсѣданія въ синагогахъ!
Ліонель сейчасъ же узналъ этотъ голосъ. Онъ обернулся и въ одной изъ нишъ, продѣланныхъ въ стѣнѣ, увидалъ Джоба Прэя, который стоялъ въ ней точно статуя.
— Когда ты, наконецъ, научишься осторожности? — воскликнулъ Ліонель. — Неужели ты не боишься нашего гнѣва?
Юродивый не обратилъ никакого вниманія на эти слова. Онъ былъ очень блѣденъ и худъ и одѣтъ грязнѣе и неряшливѣе обыкновеннаго. Не глядя на окружающихъ, онъ продолжалъ:
— Горе вамъ, ибо сами не входите и другимъ не даете войти.
— Дуракъ, да ты оглохъ, что ли? — воскликнулъ Ліонель. Юродивый взглянулъ въ его сторону, и Ліонель даже вздрогнулъ отъ его взгляда: въ немъ свѣтилось дикое вдохновеніе.
— Кто скажетъ брату своему: р_а_к_а, тотъ подлежитъ синедріону, а кто назоветъ его б_е_з_у_м_н_ы_м_ъ, подлежитъ гееннѣ огневной.
На Ліонеля внезапно подѣйствовалъ вдохновенный видъ, съ которымъ юродивый произнесъ эти евангельскія слова, но скоро это прошло, и молодой человѣкъ дотронулся до него слегка концомъ своей палки, приказывая ему выйти за нимъ.
— Джобъ — пророкъ, — сказалъ юродивый, и какъ нарочно въ ту же минуту лицо его приняло обычное идіотическое выраженіе. — Не хорошо бить пророка. — Евреи убивали своихъ пророковъ, побивали ихъ камнями.
— Дѣлай, что тебѣ говорятъ. Или ты хочешь дождаться, чтобы солдаты добрались до тебя и отдули? Уходи отсюда. Приходи ко мнѣ, когда служба отойдетъ, я велю одѣть тебя въ приличное платье, а то вѣдь на тебѣ лохмотья, срамъ смотрѣтъ.
— Развѣ вы никогда не читали хорошей книги? Тамъ сказано: не заботьтесь о томъ, что вамъ ѣсть и что пить или во что одѣться, ибо всего этого ищутъ язычники. Старуха Нэбъ говоритъ, что когда Джобъ умретъ, то онъ пойдетъ прямо въ рай, потому что на землѣ у него нѣтъ ни пищи, ни одежды. Короли носятъ короны съ алмазами, но короли пойдутъ въ преисподнюю.
Идіотъ замолчалъ, присѣлъ въ нишѣ и принялся играть пальцами. Ліонель въ это время отвернулся, услыхавъ звонъ сабель, волочащнхся по землѣ, и увидалъ передъ собой нѣсколько человѣкъ высшихъ офицеровъ. То былъ самъ главнокомандующій со своимъ штабомъ. Они остановились и слушали болтовню Джоба. Майоръ Линкольнъ вытянулся и отдалъ честь, при чемъ замѣтилъ, что у главнокомандующаго сильно нахмурены брови.
— Что это за странный субъектъ? — спросилъ Гоу. — Какъ онъ смѣетъ такъ непочтительно выражаться о сильныхъ земли?
— Это юродивый, ваше превосходительство, — объяснилъ Линкольнъ. — Этотъ субъектъ совершенно лишенъ разсудка. Онъ вѣдь не понимаетъ, что говоритъ, и совершенно не отдаетъ себѣ отчета, кого онъ передъ собой видить.
— Но вѣдь это очень опасная пропаганда, — сказалъ главнокомандующій. — Въ невѣждахъ она легко можетъ подорвать вѣрность къ королю. Можете ли вы, майоръ Линкольнъ, поручиться мнѣ за лойяльность вашего страннаго знакомаго?
Ліонель хотѣлъ уже отвѣтить довольно рѣзко, но сопровождавшій Гоу генералъ Бергойнъ не далъ ему на это времени.
— Клянусь крыльями Меркурія, которыя у него, говорятъ, въ пяткахъ, — воскликнулъ онъ съ громкимъ смѣхомъ, — я это чучело узнаю! Не правда ли, маіоръ Линкольнъ, вѣдь это онъ полетѣлъ тогда съ Коппсъ-Гилля внизъ, когда шло сраженіе при Бридсъ-Гиллѣ? Этотъ самый субъектъ?
— Вы не ошиблись, сэръ, это онъ, — отвѣчалъ, улыбаясь, Ліонель. — Черезъ свое юродство онъ часто попадаетъ въ разныя передѣлки.
Бергойнъ, бывшій съ генераломъ подъ-руку, слегка потянулъ его впередъ, какъ бы показывая этимъ, что ему совсѣмъ не пристало заниматься такимъ ничтожествомъ, но замѣтивъ, что генералъ все еще хмурился и видимо колебался, онъ прибавялъ:
— Несчастный идіотъ тогда же вдвойнѣ поплатился за свое дурачество: во-первыхъ, свалился съ высоты пятидесяти футовъ, во-вторыхъ, видѣлъ побѣду королевскихъ войскъ. Я полагаю, что этого наказанія для дурака вполнѣ достаточно.
Гоу уступилъ давленію Бергойна и съ полуиронической улыбкой обратился къ Линкольну, говоря:
— Все-таки, майоръ Линкольнъ, вы позаботьтесь, чтобы вашъ знакомый былъ осторожнѣе. Такихъ рѣчей нельзя допускать въ осажденномъ городѣ. Вы, я думаю, сами понимаете, что значитъ осадное положеніе, такъ что я считаю лишнимъ вамъ это объяснять… Однако, войдемте въ церковь, господа, а то насъ тамъ уже, навѣрное, ждутъ.
Едва онъ со своей свитой сдѣлалъ нѣсколько шаговъ впередъ, какъ снова раздался звонъ сабель и шпоръ. Появился его помощникъ Клинтонъ, тоже со свитой. Гоу сейчасъ же сдѣлалъ недовольное лицо, съ холодной вѣжливостью отвѣтилъ на привѣтствіе генерала-соперника и вошелъ въ церковь. Бергойнъ отсталъ отъ него, подлетѣлъ къ Клинтону и съ обычнымъ присутствіемъ духа успѣлъ сказать ему нѣсколько льстивыхъ словъ по поводу событія того дня, съ котораго зародилась къ Клинтону непріязнь въ главнокомандующемъ, такъ много ему обязанномъ за своевременную помощь. Клинтонъ поддался лести и вошелъ въ церковь съ самодовольнымъ чувствомъ вмѣсто подобающаго христіанину смиренія. За нимъ послѣдовали всѣ его адъютанты, секретари и офицеры. Ліонель остался опять наединѣ съ идіотомъ.
Джобъ съ самаго появленія главнокомандующаго замеръ въ совершенной неподвижности. Глаза его смотрѣли въ одну точку, но не видѣли ничего. Нижняя челюсть отвисла, придавая его лицу въ полномъ смыслѣ идіотскій видъ. Всякій сказалъ бы, что это человѣкъ выродившійся, лишенный малѣйшаго проблеска разсудка. Но какъ только замолкли шаги послѣдняго офицера, идіотъ успокоился, пересталъ бояться, всталъ на ноги и сказалъ тихо, но съ важностью:
— Шелъ бы онъ на Проспектъ, тамъ ему пропишутъ, что такое законъ.
— Упрямый, сбитый съ толку дуракъ! — крикнулъ Ліонель, безъ церемоніи вытаскивая его изъ ниши. Ты непремѣнно хочешь докричаться до того, чтобы тебя всъ полки запороли до смерти?
— Вы обѣщали Джобу, что гренадеры не будутъ его трогать, а Джобъ взялся за это ходить по вашимъ порученіямъ.
— Да, но если ты не научишься держать языкъ за зубами, то я свое обѣщаніе забуду и предоставлю тебя ярости всѣхъ гренадеровъ, какіе только есть въ городѣ.
— Кстати, изъ нихъ теперь осталась только половина, а прочіе всѣ перебиты. Джобъ слышалъ, какъ одинъ изъ нихъ, самый громадный, ревѣлъ, точно настоящій левъ: «Ура, королевскій ирландскій полкъ»! Но Джобъ приложидся изъ ружья и выстрѣлилъ въ него.
— Несчастный! — вскричалъ Ліонель, отшатнувшись отъ юродиваго. — На твоихъ рукахъ кровь Мэкъ-Фюза!
— На рукахъ? — не смущаясь, повторилъ идіотъ. — Я до него руками не дотрагивался. Онъ преспокойно издохъ, какъ собака, на томъ мѣстѣ, гдѣ упалъ.
Ліонель совершенно растерялся и стоялъ въ страшномъ смущеніи. Въ это время онъ услыхалъ, по стуку деревяшки, что къ нему подходитъ Польвартъ. Дрожащимъ отъ волненія голосомъ онъ сказалъ юродивому:
— Уходи ты отсюда. Ступай къ мистриссъ Лечмеръ и скажи… скажи Меритону, чтобы онъ хорошенько затопилъ у меня каминъ.
Джобъ тронулся было съ мѣста, но сейчасъ же остановился, поднялъ глаза на майора и жалобнымъ, умоляющимъ голосомъ проговорилъ:
— Джобъ совсѣмъ закоченѣлъ отъ холода. У старухи Нэбъ и у Джоба ничего нѣтъ дровъ и достать нельзя: все забираютъ солдаты. Позвольте Джобу погрѣться у васъ немного.
Ліонель позволилъ кивкомъ головы и направился къ другу. Онъ сразу догадался, что Польвартъ слышалъ если не весь разговоръ, то во всякомъ случаѣ часть, и что это на него сильно подѣйствовало.
— Что онъ такое говорилъ про Мэкъ-Фюза? — спросилъ Польвартъ, глядя вслѣдъ идіоту, который шелъ по улицѣ, покрытой снѣгомъ и льдомъ.
— Такъ, одна новая глупость со стороны этого дурака, — отвѣчалъ Ліонель.- A вы почему не въ церкви?
— Я былъ тамъ и ушелъ… Этому юродивому вы оказываете свое покровительство, но я боюсь, не черезчуръ ли вы ужъ къ нему снисходительны. Явился же я сюда по порученію пары чудныхъ голубыхъ глазъ, которые вотъ уже цѣлыхъ полчаса спрашиваютъ у каждаго входящаго въ церковь, почему такъ долго нѣтъ майора Линкольна.
Ліонель поблагодарилъ, принудилъ себя улыбнуться и вошелъ съ другомъ въ церковь, гдѣ занялъ съ нимъ мѣсто на скамьѣ мистриссъ Лечмеръ. Нашедшее на него молитвенное настроеніе отвлекло его мысли отъ Джоба и прочихъ непріятностей. Онъ слышалъ окодо себя прерывистое, тяжелое дыханіе любимой дѣвушки, стоявшей на колѣняхъ въ то время, какъ пасторъ читалъ относившіяся къ нему лично молитвы, и самъ невольно переполнялся чувствомъ признательности къ небу. На него сошло пріятное успокоеніе, умиленіе. Что касается Польварта, то онъ далеко не получилъ отъ молитвы такого утѣшенія, какъ его другъ, а когда ему пришлось вставать съ колѣнъ, онъ раскашлялся на всю церковь и такъ настучалъ и нагремѣлъ своей дервевяшкой, что обратилъ на себя вниманіе рѣшительно всѣхъ молящихся.
Пасторъ оказался человѣкомъ съ большимъ тактомъ и не сталъ утомлять вниманія генералитета образцами своего краснорѣчія. Одна минута ушла на произнесеніе священнаго текста съ достодолжнымъ выраженіемъ. Три минуты на вступленіе. Десять минутъ потребовалось на изложеніе двухъ основныхъ пунктовъ проповѣди и четыре съ половиной минуты на заключеніе. У всей паствы были довольныя лица: очевидно проповѣдь понравилась и краткостью, и ортодоксальнымъ содержаніемъ.
Когда всѣ подходили благодарить пастора и пожимали ему руку, Польвартъ, расхваливая во всѣхъ отношеніяхъ его проповѣдь, между прочимъ откровенно призналъ за ней и то достоинство, что она была восхитительно коротка.