Первым движением Алиды было бежать. Но робость отнюдь не принадлежала к качествам девушки. Поэтому она решила остаться и ждать незнакомца. Может-быть, на это решение повлияла также и надежда увидеть командира «Кокетки».
Вошел юноша лет двадцати двух. Лицо его, покрытое загаром, отличалось удивительною чистотою и свежестью. Густые черные шелковистые бакенбарды составляли резкий контраст с тонкими очертаниями ресниц и бровей, придавая в то же время решительное выражение лицу, которое без этого страдало бы отсутствием мужественности. Тонкий орлиный нос имел изящные очертания. Выражение лица представляло странную смесь юмора с глубокой грустью. Наконец, портрет незнакомца дополняли ослепительно белые зубы и черные глаза.
Костюм его был в общем тот же, что и у Томаса Тиллера, только гораздо богаче: матросская куртка из дорогого индийского пурпура, шаровары из ослепительно белого полотна; головным убором служила красная бархатная шапочка, вышитая золотом. Талия молодого человека была опоясана широким шелковым шнуром красного цвета с вычеканенными якорями. Такие же якоря, только из серебра, виднелись и на обоих концах этого пояса. Наконец, за поясом незнакомца была заткнута пара пистолетов в богатой оправе и виднелась ручка небольшого азиатского кинжала.
— Как здесь поживают? — входя в комнату, громко сказал незнакомец. — Выходите же, почтеннейший торговец пушным товаром. Я принес для ваших сундуков немало золота. Ну, а теперь, когда этот трехсвечник выполнил свое назначение, можно, полагаю, его затушить, а то, пожалуй, он привлечет сюда еще кого-нибудь.
— Прошу извинения, — сказала Алида, выходя из-за занавески. Лицо девушки было спокойно, хотя сердце ее сильно билось. — Так как мне приходится принимать этот неожиданный визит, то я прошу вас не тушить свечей.
Незнакомец невольно сделал шаг назад. Его очевидная тревога несколько ободрала молодую девушку. Когда незнакомец в первую минуту положил руку на ручку пистолета, Алидой снова овладело желание бежать. Но тотчас же тревога незнакомца исчезла. Выступив вперед, он сказал:
— Хотя альдерман ван-Беврут и не совсем точно соблюдает условия, однако, можно простить ему эту небрежность, раз он прислал вместо себя вас. Надеюсь, вы уполномочены на ведение переговоров со мною?
— Не имею ни малейшего права вести переговоры о вещах, в которых я ничего не понимаю.
— Но тогда зачем же этот сигнал? — спросил незнакомец, указывая на свечи и лампу. — Этим нехорошо шутить,
— Не понимаю, что вы хотите сказать. Эти свечи я всегда зажигаю у себя, и только лампу оставил здесь мой дядя, альдерман ван-Беврут.
— Ваш дядя? — вскричал с изумлением незнакомец, подходя к Алиде так близко, что молодая девушка сделала шаг назад. — Так вот она красавица де-Барбри!
С этими словами он почтительно снял свою шапочку.
Из слов незнакомца Алида поняла, что визит его ожидался дядей. Для нея не было ничего удивительного в том, что коммерсант скрывает свои операции от любопытства и конкуренции своих собратьев. К тому же красота незнакомца, а также — к чему скрывать? — и сказанный им комплимент невольно внушали доверие к нему. Алида совершенно успокоилась; прежнего страха как не бывало.
— Так вот какова прекрасная де-Барбри! — повторил моряк, смотря на молодую девушку с любопытством, смешанным с какой-то трогательной грустью. — Прозвище, видно, дано не даром.
Последние слова вызвали краску на лице Алиды.
— Становится уже поздно, — поспешно проговорила она, намереваясь удалиться, — да и ваш визит по меньшей мере странный. Позвольте мне позвать дядю…
— Останьтесь, — произнес незнакомец, — уже давно, давно я лишен удовольствия видеть такую милую домашнюю обстановку. Я вернулся из дальних морей, где принужден был разделять общество людей суровых, грубых. Ваше присутствие проливает успокоение на мою уставшую душу.
Заинтересованная непонятною грустью, звучавшею в словах незнакомца, Алида колебалась.
— Гость моего дяди всегда может отдохнуть здесь от лишений долгого плавания, — сказала она. — Этот дом никогда еще не закрывал своих гостеприимных дверей.
— Если во мне или в моем костюме есть что-либо, способное вас испугать, я откажусь… Это оружие не мне носить! — вскричал с негодованием незнакомец, бросая пистолеты и кинжал на подоконник, — Если бы вы знали, как я мало способен причинять зло человеку, особенно женщине, — вы бы меньше меня боялись!
— Я боюсь не вас, — твердо возразила Алида, — а боюсь сплетен.
— Кто может здесь потревожить нас? Вы вдали от города и завистливых глаз, прекрасная Алида! Здесь изящные вещи окружают вас. Когда вами овладевает грусть, вы трогаете струны этой лютни. Эти краски дают вам возможность воспроизводить красоты полей и гор, цветов и деревьев. Эти страницы, полные увлекательного вымысла, столь же очаровательны, как ваши мысли, как вся вы! — Произнося это, моряк с любовью дотрагивался до всех этих предметов, как бы сожалея, что судьба лишила его самого возможности пользоваться ими.
— Не удивительно, что вы, моряки, так живо интересуетесь этими мелочами, которые доставляют нам развлечение, — отвечала Алида.
— Вам знакомо, следовательно, наше трудное и опасное ремесло?
— Мне, родственнице такого известного купца, как мой дядя, естественно знать о моряках!
— Вот и доказательство, — с живостью подхватил незнакомец. — Редко можно встретить историю американских корсаров в библиотеке женщины. Какое удовольствие находите вы в рассказах о кровавых делах этих удальцов?
— Какое удовольствие, говорите вы? — отвечала Алида, наполовину готовая в глубине души причислить и своего собеседника к тому же разряду людей, хотя наружность его и противоречила этому. — Эту книгу мне дал один бравый моряк, который сам скоро выступит против этих людей. Когда я читаю эту книгу, я вспоминаю о тех, которые рискуют своею жизнью, защищая угнетенных и слабых. Однако, я должна итти сказать дяде о вашем прибытии, а то он в праве будет сердиться на меня.
— Еще минутку! Давно я не видал такого мирного уголка, как этот. Здесь — музыка, там — вышиванье. Из этих окон открывается прекрасный вид, а там вы можете любоваться океаном без всякой боязни за себя. Вам, должно-быть, хорошо здесь?
С этими словами незнакомец обернулся и тут только заметил, что он один в комнате. Смущение отразилось на его красивом лице. Но не успел он собраться с мыслями, как в дверях раздался знакомый голос альдермана.
— Контракты и договоры! — заворчал недовольный коммерсант. — Разве так надо скрывать наши действия? Уж не думаешь ли ты, что королева пожалует мне орден, если узнает о наших отношениях?
— Ложные сигналы и фонари! — в том же тоне ответил незнакомец, указывая на свечи и лампу, все еще горевшие на столе. — Разве возможно войти в этот порт без этих сигналов?
— Вот что наделала излишняя любовь к луне! Эта молодая девица не спит, хотя ей давно уже следовало быть в постели. Она любуется звездами и не думает о том, что этим расстраивает все планы своего дяди. Но не бойся, мэтр Сидрифт! Моя племянница — особа скромная, и уже по тому одному должна молчать, что здесь у нее только и есть два лица, с которыми она может беседовать: ее слуга и патрон Киндергук. У того и у другого головы заняты совсем не тем.
— Не бойся, альдерман, — ответил с лукавым видом моряк, — у нас есть другой еще залог ее молчания: опасение скомпрометировать себя, так как ее дядя не может повредить своему доброму имени без ущерба для репутации своей племянницы.
— Какой, подумаешь, грех вести торговлю вне пределов закона! Эти англичане только и думают о том, как бы связать нас по рукам и ногам, а потому и говорят нам: торгуй, но только с нами или совсем не торгуй.
— Так, так. Поэтому и следует утешаться контрабандой! Прекрасное рассуждение, почтеннейший! С подобной логикой ты всегда будешь спать спокойно, особенно, если твоя спекуляция будет выгодной. Но довольно рассуждать о нравственности нашей торговли. Перейдем к делу, — прибавил он, вынимая из внутреннего кармана куртки пакет и равнодушно опуская его на стол. — Вот твое золото: здесь ровно 80 португальских дублонов. Недурная выручка за несколько связок с мехами.
— Твой корабль, мой пылкий Сидрифт, летает морской птицей, — ответил Миндерт с радостною дрожью в голосе. — Ты сказал: восемьдесят? Не трудись, однако, искать записной книжки: я избавляю тебя от труда считать золото. Да, твоя поездка вышла недурной! Несколько боченков с ямайским ромом, с порохом и свинцом, одно — два одеяла и в придачу к ним несколько безделиц для начальствующих лиц, — все это благодаря твоему искусству и стараниям превратилось в полновесное золото. Ты менял эти монеты на французском берегу?
— Севернее, там, где снег возвышает ценность этих товаров. Что ты смотришь так пристально на эту монету?
— Она кажется мне недостаточно тяжелой. К счастью, у меня под руками весы…
— Стой! — сказал незнакомец, положив затянутую по моде того времени в раздушенную перчатку руку на рукав альдермана. — Между нами не должно быть никаких весов, сударь. Эта монета пойдет вместе с другими. Мы торгуем на честное слово, и всякое колебание для меня оскорбительно. Если это повторится, я буду считать свои отношения с тобою поконченными!
— Это было бы несчастьем для нас обоих, — ответил Миндерт, делая вид, что он только пошутил, и опуская в мешок несчастный дублон, грозивший стать яблоком раздора. — Немного снисходительности в торговых сношениях достаточно для поддержания дружбы. Но не будем из-за пустяков терять драгоценного времени. Привез ты нужные для колонии товары?
— В изобилии.
— И тщательно подобранные? Ладно. Право, мэтр Сидрифт, я всегда с нетерпением ожидаю твоего прибытия. Какое удовольствие для меня водить за нос ваших лондонских олухов!
— Но ведь самое первое удовольствие для вас…
— Получать барыши? Конечно, этого я не стану отрицать. Это вполне естественно. Но, право, я чувствую что-то в роде гордости, когда обманываю этих эгоистов. Как! Разве мы родились, чтобы быть лишь орудием их благосостояния? Дайте-ка нам одинаковые с ними законодательные права, и я первый, как верноподданный…
— Буду всегда заниматься контрабандой, — подсказал насмешливо моряк.
— Ну, ну, довольно шуток! Из них не сделаешь золота. Нельзя ли мне посмотреть список вещей, которые ты привез?
— Вот он. Но слушай, вот что мне пришло в голову. Пусть при нашей сделке будет находиться свидетель.
— Законы и судьи! Ты забываешь, что даже тяжелый галлиот может пройти сквозь прорехи в законе. Всякие документы, свидетельствующие о том, какого рода торговлю мы с тобою ведем, будут поглощены судом, подобно тому как могила поглощает без следа мертвеца.
— Смеюсь я над судами и не имею никакого желания их видеть. Присутствие прекрасной Алиды я считаю необходимым, потому что оно предупредит всякие дурные толки, которые иначе могут подняться по поводу наших отношений. Позови же ее!
— Но ей совершенно не знакомы обычаи торговли. К тому же это повредит мне в ее мнении.
— Не будет здесь твоей племянницы — не будет у меня и дела с тобой.
— Алида — дитя покорное и преданное, и мне не хотелось бы тревожить ее сон. Но здесь есть патрон Киндергук. Его преданность английским законам равна моей. Я пойду разбужу его. Он, без сомнения, не откажется принять участие в нашей выгодной сделке.
— Не трудись будить его! Я не вожу компании с подобными людьми. Приведи девушку. У меня есть вещи интересные и для нее.
— Эх, вы никогда не были опекуном ребенка и не знаете поэтому всей ответственности этого звания!
— Не будет племянницы — не будет и сделки, — твердо проговорил контрабандист, кладя обратно фактуру в карман и собираясь встать из-за стола. — Она знает о моем здесь присутствии. Мы только выиграем, если немного посвятим ее в наши с тобой отношения.
— Ты положительно деспот. Но пусть будет по-твоему. Только уговор: молчок о прежних наших делах. Настоящая сделка пусть будет для нее чисто случайной.
— Как хочешь. Я, пожалуй, буду больше делать, чем говорить. Держи лучше сам свои секреты за зубами.
Альдерман не противоречил больше. Затушив лампу и бросив подозрительный взгляд в окно, он медленно вышел из комнаты.