Французский корабль, так некстати встретившийся с «Кокеткой», плавал раньше в Караибском море. Он носил звучное имя «Фонтанж», а его командир, которому едва исполнилось двадцать два года, был известен в салонах Парижа, как прекрасный танцор и отчаянный дуэлист. Своим высоким положением командира военного судна он был, конечно, обязан связям в Версале, но отнюдь не своим заслугам. Вообще Дюмон де-ля-Рошфор был храбр, но совершенно не имел того хладнокровия и самообладания, которые были так необходимы в его положении. Он был горяч, порывист, необуздан. Его гордость и надменность мешали установлению тех взаимоотношений с матросами, которые делают из экипажа военного корабля одно стройное целое, управляемое волею командира. Танцовал он удивительно, а его каюта была образцом элегантности. Он сочинял очень милые стишки, имел кой-какие сведения по части философии, но зато снасти его корабля, так же как и цифры каких-нибудь математических выкладок, казались ему сущим лабиринтом, куда он и не рисковал соваться.
Может-быть, к счастью для корабля место старшего офицера занимал у него один уроженец Булони, лицо, достаточно сведущее, чтобы знать, идет ли судно своим курсом и не распущены ли несвоевременно некоторые брамсели. Что касается самого судна, то оно было весьма изящной конструкции, обладало легкими, воздушными снастями и имело репутацию хорошего ходока. Казалось только, что оно вместе со своим командиром имело один недостаток: в нем не было достаточной устойчивости, чтобы не растеряться при тех неожиданностях, с которыми должен считаться в особенности военный корабль.
Оба корабля находились на расстоянии английской мили один от другого. Ветер дул достаточно сильный, что давало им возможность производить эволюции, предшествующие морскому бою. Французский корабль шел носом к востоку, и его верхние снасти, поддаваясь напору ветра, наклонялись несколько в сторону «Кокетки». Большинство парусов на том и другом было спущено. На палубах их не было видно ни одного человека, но темные фигуры на марсах доказывали, что оба противника были настороже. Иногда «Фонтанж» поворачивался носом к английскому крейсеру, шел некоторое время в таком направлении, потом опять поворачивался боком к ветру и останавливался, полный величия.
Приближался, наконец, момент, когда оба противника должны были сблизиться на расстояние мушкетного выстрела и затем начать бой.
Лудлов, все время внимательным взглядом следивший за движениями неприятельского судна, а также за изменением ветра, взошел на корму, чтобы отсюда в последний раз оглядеть горизонт, пока еще его корабль не окутался облаком порохового дыма.
К своему изумлению, он увидел вдали с подветренной стороны пирамиду парусов, видных даже простым глазом. Подозвав штурмана, он спросил его мнение относительно этого второго незнакомца. Моряк, однако, сознался, что ничего нового сообщить не может. Впрочем, взглядевшись попристальнее, он заявил, что неизвестный корабль, по всей видимости, — крейсер, но каких размеров, этого он не может сказать с достоверностью из-за дальности расстояния. Французский корвет, заметив, с своей стороны, неизвестное судно, стал сигнализировать.
— Посмотрите в трубу. Если незнакомец отвечает, то нам остается одно: бежать.
К сожалению, направление ветра мешало разглядеть, была ли какая-либо связь между французским корветом и незнакомцем. «Фонтанж», по-видимому, тоже не был уверен в национальности нового корабля. Одну минуту даже казалось, что он думает изменить курс. Но этот момент нерешительности продолжался недолго. Скоро оба противника решительно устремились один на другого.
— Приготовьтесь, друзья мои! — сказал Лудлов тихим, но твердым голосом.
Молодой капитан занимал в эту минуту свое место на корме. Старого штурмана он отослал на главную палубу с приказом немедленно открыть огонь при первом же неприятельском выстреле.
Напряженное ожидание продолжалось. Оба корабля приблизились на такое расстояние друг к другу, что можно было свободно переговариваться. Глубокая тишина царила на палубе «Кокетки», лишь слышно было клокотание воды, вздымавшейся из-под ее носа. Наоборот, с французского судна неслись шум и восклицания. Вот послышался голос молодого Дюмона, отдававшего в рупор команду открыть огонь. Лудлов улыбнулся, и в его улыбке выразилось такое презрение, на которое только способен моряк. Он тоже взял рупор, но только взмахнул им спокойно по воздуху, и темные борта «Кокетки» изрыгнули тучи дыму и пламени, «Фонтанж» почти одновременно ответил подобным же залпом. Ветер дул прямо на англичан и относил на них дым неприятельского залпа. Некоторое время он плавал над палубою «Кокетки», обвивался вокруг ее парусов и, наконец, полетел далее к северу.
Среди грохота выстрелов Лудлов вдруг услышал зловещий треск дерева. Бросив взгляд на врага, остававшегося в том же положении, он поспешно сбежал с кормы и с озабоченным видом стал исследовать состояние фалов.
— Что мы потеряли? — спросил он Тризая, лицо которого показалось в эту минуту из дыма. — Какой это парус так тяжело полощется?
— Пустяки!.. Эй, вы, моряки пресной воды, хватайтесь живей sa тали этой реи!… Француз прорвал парус, только и всего, сударь! Мы живо снова натянем его. Очень хорошо. Теперь долой ваш булинь! Хватайте его скорей!
Когда дым рассеялся, Лудлов кинул беглый взгляд на все снасти. Три-четыре матроса уже овладели разорванным парусом и, сидя на концах рей, подвязывали его. Затем виднелись две дыры в других парусах; несколько канатов, перебитых ядрами, качались по ветру. Вот и все повреждения.
На палубе между тем шла оживленная деятельность. Матросы с жаром палили и заряжали оружие. Альдерман был поглощен своими обязанностями канонира. Едва ли своим торговым книгам уделял он такое внимание. Все молодые офицеры отдавались своему делу со всем пылом молодости. Старик Тризай стоял около кабестана, хладнокровно раздавая приказания и зорко наблюдая за верхушками мачт. Тут Лудлов с огорчением заметил, что человеческая кровь уже обагрила палубу. В нескольких шагах от него лежал убитый наповал матрос, а рядом с ним зияло отверстие, пробитое в палубе неприятельским ядром.
Однако, все это не помешало Лудлову внимательно следить за движениями неприятельского судна. «Фонтанж» шел прямо по ветру. Необходимо было и «Кокетку» поставить в надлежащее положение. Едва прозвучали слова команды, как уже крейсер, как-будто сознавая опасность, которой он подвергался, стоя боком к врагу, быстро повернулся против ветра. Оба корабля снова приблизились один к другому и снова обменялись пламенными потоками. Сквозь дым перед глазами Лудлова вдруг мелькнула огромная рея французского корабля, тяжело качавшаяся против ветра, в то время как ее парус бился о мачту. Угадывая, что неприятель хочет встать борт-о-борт с «Кокеткой», Лудлов побежал на шканцы и поспешно проговорил, обращаясь к Тризаю:
— Натяните брасы! Поворотите булени! Поставьте корабль против ветра!
Повинуясь спокойной команде старшего штурмана, «Кокетка» стала поворачивать против ветра, не прерывая в то же время своего огненного потока.
Огромные облака дыма, окутавшие обоих противников, через минуту соединились и образовали белую тучу, быстро катившуюся по волнам и постепенно таявшую в воздухе.
Пройдя вдоль пушек и мимоходом бросив несколько ободряющих слов команде, Лудлов вернулся на свое место на корме. Неподвижное положение французского корабля, его тщетные усилия захватить в свои паруса ветру были как нельзя более на руку англичанам, и последние воспользовались своим положением мастерски.
Кавалер Дюмон занимался в часы досуга тем, что просматривал страницы морской истории своей страны. Подражая примеру одного славного капитана, он захотел итти прямо наперерез своему противнику и тем показать свою храбрость, в которой, впрочем, никто и не сомневался.
В то время как Лудлов, стоя на корме, внимательно наблюдал ход своего судна и положение неприятеля, жестом указывая стоявшему внизу Тризаю, что надо делать, а последний уж претворял этот язык знаков в действие, на шканцах корабля «Фонтанж» шел жаркий спор между старшим офицером и блестящим капитаном.
Уроженец Булони убедительно доказывал своему командиру несвоевременность его маневра.
Пока продолжался этот спор, «Кокетка», быстро подвигаясь вперед, скоро встала вне выстрелов французского корабля. Прежде чем уроженец Булони убедил своего капитана в его ошибке, английский корабль уже повернулся бортом и теперь резал корму неприятельского судна. Не успели паруса «фонтанжа» надуться ветром и сдвинуть корабль с места, как паруса «Кокетки» осенили его палубу. В этот момент французское ядро разорвало один ее парус, она наклонилась в сторону врага, реи обоих кораблей перемешались и оба противника сцепились. Заметив выгоду своей позиции, Лудлов постарался закрепить ее за собою, приказав перебросить на неприятельский корабль крючья.
Тут наконец и юный Дюмон понял отчаянность своего положения, так как ни одна его пушка не могла действовать по неприятельскому кораблю, между тем как последний мог свободно осыпать французов градом смертоносной картечи. Придя в бешенство, он немедленно приказал броситься на абордаж. Однако, Лудлов, предвидя это, позаботился заблаговременно принять надлежащие меры к отпору.
Оба корабля соприкасались между собою лишь в одном месте, и в этом-то пункте Лудлов поставил два ряда мушкетеров.
Едва Дюмон появился на корме во главе толпы вооруженных матросов, как град пуль повалил всю эту группу на палубу. Остался на ногах лишь один человек, и этот человек был сам Дюмон. В его блуждающих взорах на мгновение вспыхнула последняя искра жизни. Бросившись вперед как бы по инерции, он вскочил на палубу английского корабля, где и упал мертвый. Лудлов наблюдал весь ход боя с хладнокровием, которого не могли поколебать ни шум, ни кровавая сцена, только-что разыгравшаяся перед его глазами.
— Теперь пора и в рукопашную! — вскричал он, помогая Тризаю спуститься с лестницы.
Старый штурман спокойно остановил его порыв, указав рукой в наветренную сторону.
— Форма парусов и высота снастей не оставляют сомнений, что этот новый гость — тоже француз!
Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться в истине этих слов. Лудлов тотчас же сообразил, что ему надо делать.
Схватив рупор, он закричал таким громовым голосом, что покрыл собою на мгновение весь шум и грохот боя:
— Бросьте этот последний крюк! Обрубите его! Отчаливай!
Приказания эти были быстро выполнены. Реи «Кокетки» поворотились в противоположную, сторону, и оба корабля расстались.
Английский корабль вскоре принял прежний вид. Разорванный парус заменили новым, канаты закрепили надлежащим образом. Тщательно выверили весь такелаж и рангоут, и корабль продолжал свой путь как ни в чем не бывало.
Печальную картину, наоборот, представлял «Фонтанж». Полное смятение царило на его палубе. Его разорванные паруса трепались по ветру. Множество снастей билось о мачты. Французский корабль имел вид судна, потерпевшего крушение, которого несло вперед по воле ветра. В течение нескольких минут на нем был полнейший хаос, тратилось понапрасну драгоценное время, которое «Кокетке», напротив, дало возможность овладеть ветром.
Когда, наконец, экипаж «Фонтанжа» опомнился и сделал попытку поправить, дело, было уже поздно. Самая высокая и наиболее важная мачта, которую позабыли укрепить во-время, задрожала и со страшным шумом рухнула в море.
Успех «Кокетки», несмотря на отсутствие большей части матросов, был бы полный, если бы приближение другого французского корабля не заставило Лудлова, к великому его огорчению, бросить так удачно начатое дело. А что новый гость принадлежал к тому же разряду, в этом даже простые матросы скоро убедились по его узким и высоким парусам и коротким реям. Убеждение это превратилось в уверенность, когда увидали сигналы, которыми незнакомец обменивался с разбитым корветом.
Настало время Лудлову принять немедленное решение. Ветер дул еще с юга, но уже значительно ослабел, и можно было думать, что к ночи он совершенно прекратится. Берег виднелся на севере на расстоянии нескольких лье, а кругом не было видно ничего, кроме двух французских кораблей.
Спустившись на шканцы, Лудлов подошел к штурману. Последний сидел в кресле. Врач перевязывал ему тяжело раненную ногу. Дружески пожав руку своего помощника, Лудлов выразил ему искреннюю свою благодарность за оказанные им в столь трудные минуты услуги.
— Спасибо, капитан! — ответил Тризай. — Сражение — самый лучший показатель для кораблей и друзей. Мы можем поздравить себя как с тем, так и с другим. Ни один матрос не забыл своего долга, несмотря на то, что им пришлось иметь дело с неприятелем, более чем вдвое превосходившим их числом. Что касается корабля, то никогда еще он не вел себя лучше. Бегите вперед, Гоппер, скажите людям, чтобы они подтянули больше эти ванты. Это очень дельный молодой человек, капитан! Ему надо только побольше вдумчивости, опыта и поменьше скромности. Из него выйдет со временем очень недурной офицер.
— Да, он обещает многое. Но я, собственно, пришел, мой старый друг, посоветоваться с вами, что нам делать? Без сомнения, этот новый пришелец — французский фрегат.
— Пожалуй, можно бы поднять паруса и выйти в открытое море, но боюсь, что фок-мачта, пробитая в трех местах, не выдержит парусов, в которых мы нуждаемся.
— Как по-вашему, ветер будет? — спросил капитан с таким видом, как-будто он сам не мог разрешить этот вопрос; Лудлов таким образом деликатно оберегал щепетильность старого моряка. — Если он продержится, мы может обогнуть Монтаук и итти отыскивать наших товарищей, но если он упадет, то мы, пожалуй, рискуем попасть под пушки фрегата. У нас даже нет лодок, на которых можно было, бы уйти от него.
— Если вы уж требуете моего совета, то вот он, капитан: не теряя времени, итти к берегу, пока еще ветер не стих. Там, по-моему, нечего опасаться визита фрегата. Что касается корвета, то он сыт и тем, что досталось ему сегодня от нас.
Это было как-раз то, что решил уже и Лудлов. Еще раз похвалив штурмана за его хладнокровие и искусство, он отдал необходимые приказания. Через минуту «Кокетка» шла прямо по ветру, направляясь к видневшемуся на севере берегу. Через несколько часов ветер значительно упал, и корабль встал на якорь.
Неприятельские суда сделали то же. Они скоро подошли друг к другу, и пока продолжался день, можно было видеть шлюпки, ходившие между обоими судами. Когда солнечный диск погрузился за океан, темные очертания судов становились постепенно неясными, пока, наконец, наступившая ночь не окутала мраком и океан, и берег, и врагов.