Сестры стояли и молчали, пока Зверобой с беспокойным и печальным лицом взбирался на площадку. Наконец Юдифь, делая над собою отчаянное усилие, вскричала:
— Отец?
— С ним случилось несчастье, и я не буду скрывать ничего, — отвечал Бумпо простодушно. — Старик Гуттер и Генрих Марч в плену у мингов, и неизвестно, чем все это кончится. Лодки я выручил все, и это может служить для нас некоторым успокоением, потому что краснокожие должны пуститься вплавь или построить паромы, чтобы добраться до нас. На закате солнца будет с нами Чингачгук, если только мне удастся его привезти. Мы с ним соединенными силами будем защищать ковчег и замок до тех пор, пока не приедут сюда крепостные офицеры с отрядом солдат, которым правительство поручит разогнать эти шайки.
— Офицеры! — вскричала Юдифь с живейшим волнением, окрасившим ее щеки. — Кто думает об офицерах? Мы и одни можем защищать замок. Расскажите нам об отце и о бедном Генрихе Марче.
Бумпо начал подробный рассказ о всех приключениях прошлой ночи, не утаивая ничего. Сестры слушали с глубоким вниманием, но не обнаруживали чрезмерной растерянности, которая неминуемо охватила бы женщин, не привыкших к случайностям и опасностям пограничной жизни. Юдифь, казалось, была встревожена гораздо больше своей сестры, и это чрезвычайно изумляло Зверобоя. Потом обе сестры машинально принялись за приготовление завтрака, которым воспользовался один только Зверобой, усвоивший солдатскую способность есть и пить во всякое время, несмотря ни на какие тревоги. Юдифь и Гэтти молча сидели за столом, не притрагиваясь к приготовленным блюдам. Наконец Юдифь прервала молчание:
— Отец мой очень любит эту рыбу. Такой лососины, по его словам, нет в море.
— Ваш отец, как видно, хорошо знаком с морем, — отвечал Бумпо, бросая на Юдифь вопросительный взгляд. — Скорый Гэрри говорил мне, что он был когда-то моряком.
— Мне Генрих Марч ничего не рассказывал из биографии моего отца, и я решительно ничего не знаю. Впрочем, и я думаю, что он был моряком. Если бы вскрыть вот этот сундук, мы узнали бы, вероятно, всю историю нашей семьи. Но отпереть его не так-то легко!
Зверобой впервые обратил свое внимание на этот замечательный сундук. Краска на нем совершенно полиняла, — было ясно, что обращались с ним без всякой церемонии, — но материал и работа и были превосходны. Молодой охотник не видел еще ничего подобного. Сундук был сделан из крепкого черного дерева, и железные полосы покрывали его вдоль и поперек. Он был заперт тремя огромными замками, и его стальные петли были отделаны с таким искусством, которое могло быть доступным только лучшим лондонским ремесленникам. Сундук был очень велик, и когда Зверобой попытался его приподнять, оказалось, что его тяжесть соответствовала величине.
— Вы, Юдифь, никогда не видели, что лежит в нем? — спросил Бумпо.
— Никогда. Мой отец никогда не отпирал его в моем присутствии, и я не думаю, чтобы он вообще при ком-нибудь поднимал его крышку.
— Ты ошибаешься, Юдифь, — спокойно сказала Гэтти. — Я видела, как батюшка открывал этот сундук.
— Когда же, моя милая?
— Очень часто, и всякий раз, как тебя здесь не было. Батюшка не заботился о моем присутствии. Я видела, что он делал, и слышала все, что он говорил.
— Что же он делал? Что он говорил?
— Этого я не могу сказать, Юдифь, — отвечала Гэтти, понизив голос, но решительным тоном. — Тайны моего отца не принадлежат мне.
— Его тайны! Час от часу не легче. Что вы скажете на это, Зверобой? Мой отец доверяет свои секреты Гэтти и скрывает их от меня!
— Вероятно, у него есть на это свои причины, Юдифь, и тебе их не узнать, — сказала Гэтти тем же решительным тоном. — Батюшки здесь нет, и я не скажу больше ни слова.
Юдифь и Зверобой были очень изумлены. В продолжение нескольких минут старшая сестра имела огорченный вид. Мало-по-малу, однако, она оправилась и, обращаясь к молодому охотнику, продолжала:
— Мы слышали ружейные выстрелы под горами на восточной стороне, и эхо повторило их с такою скоростью, что они, по всей вероятности, должны были произойти на самом берегу или, может-быть, в нескольких саженях от берега.
— Да, Юдифь, вы не ошиблись. Выстрелы были.
— Вы сражались с дикими один, без всякой помощи, Зверобой?
— Да, Юдифь, я сражался… и это было первый раз в моей жизни. Я убил своего врага, был свидетелем его последних минут, и грустные чувства овладели мною. Что же делать? Все это имеет мало значения, но если вечером сегодня нам удастся привезти сюда Чингачгука, тогда, вероятно, мы увидим что-нибудь похожее на войну, если минги задумают овладеть замком, ковчегом или вами.
— Кто этот Чингачгук? Откуда и зачем он идет?
— В его жилах течет кровь могикан, и он принадлежит к роду великих вождей. Ункас, отец его, — знаменитый воин и судья своего племени. Даже сам Таменунд уважает Чингачгука, хотя он еще слишком молод и не может быть предводителем на войне. Но племя могикан разбрелось, рассеялось, и предводитель их не имеет почти никакого значения. Чингачгук живет между делаварами. Теперь, когда началась война, Чингачгук и я назначили друг другу свидание нынешним вечером возле утеса на краю озера. Мы должны условиться о подробностях нашей первой экспедиции против мингов. Но почему мы проходим именно через озеро, это — наш секрет, не имеющий для вас ни малейшей важности. Можете, впрочем, догадываться, что молодые рассудительные люди, собираясь на войну, не делают ничего без особых целей.
— Делавар, конечно, не может иметь враждебных намерений против нас, — сказала Юдифь после минутного колебания, — и мы уверены в вашей дружбе.
— Измена — самый гнусный порок в моих глазах, и никто не осмелится обвинять меня в измене.
— Нет, нет, Зверобой, никто вас не подозревает, — с живостью возразила Юдифь. — Ваше честное лицо — больший залог верности, чем тысяча человек. Если бы все люди имели ваш правдивый язык и обещали только то, что могут исполнить, тогда не было бы вероломства на земле, и свет не имел бы нужды в блестящих мундирах…
Юдифь говорила с энергией. Когда она замолчала, глаза ее загорелись необыкновенным блеском. Зверобой ясно видел волнение девушки, но ничем не выдал себя. Юдифь между тем постепенно успокоилась и через несколько минут хладнокровно продолжала разговор:
— Я не имею никакого права допытываться секретов ваших или вашего друга, — сказала она. — Я готова верить всему, что вы говорите. В самом деле, если в эту трудную минуту будет у нас еще союзник, то мы легко можем отстоять замок и, вероятно, скоро выручим отца из плена, предложив какой-нибудь выкуп.
— Вы думаете? — сказал Зверобой, с сомнением покачивая головой. У него в уме были волосы несчастных пленников и вырученные за них деньги.
Юдифь поняла его мысль.
— Я вас понимаю очень хорошо, но, к счастью, ваши беспокойства не имеют основания. Индейцы никогда не скальпируют пленника, если он не ранен, а доставляют его правительству живым. Исключения редки, и я почти не боюсь за жизнь моего отца. Совсем другое дело, если ночью исподтишка нападут они на замок: тогда нас изрежут в куски. А пленника индеец щадит, по крайней мере, до той поры, пока не решит по каким-нибудь особым причинам погубить его у столба пыток.
— Знаете ли вы, Юдифь, для чего отец ваш и Генрих Марч нападали на индейцев?
— Очень хорошо знаю; но что прикажете делать, когда варварские обычаи узаконивают эти бесчеловечные поступки? Вся кровь моя кипит при мысли о том, на какое зло способен цивилизованный человек. Что касается индейцев — они проникнуты уважением к смельчакам, которые собирались разгромить их же самих. Если им будет известно, с какою целью пленники ворвались в их лагерь, они, как я думаю, воздадут им почести, а не обрекут на казнь.
— Может-быть, Юдифь, но едва ли эти почести будут продолжительны. Чувство уважения обыкновенно скоро сменяется жаждой мщения, и тогда индеец не знает пощады. Во всяком случае, мы с Чингачгуком должны подумать, что можно сделать для освобождения вашего отца и Генриха Марча. Минги, без сомнения, пробудут еще несколько дней в окрестностях этого озера и постараются извлечь возможную пользу из своего первого успеха.
— Вы думаете, что можно вполне положиться на этого делавара?
— Так же, как на меня. Ведь вы сказали, Юдифь, что не подозреваете меня?
— Вас, Зверобой, вас?! Да скорее я усомнюсь в родном брате, чем в таком честном и благородном человеке, как вы, хотя прошел один только день, как я познакомилась с вами. Впрочем, ваше имя было мне известно. Крепостные офицеры часто говорят об уроках, которые вы им давали на охоте, и все вообще прославляют вашу честность.
— Разве они говорят об этом? — спросил, улыбаясь, Бумпо. — А любопытно знать, что они рассказывают о самих себе? Ведь оружие, кажется, их ремесло, между тем, уверяю вас, некоторые совсем не умеют владеть им.
— Этого, конечно, нельзя сказать о вашем приятеле Чингачгуке? Что значит это имя на нашем языке?
— Великий Змей. Так его назвали за природный ум и необыкновенную сметливость. Его настоящее имя — Ункас, и все члены его семейства называются Ункасами до тех пор, пока не получат новых имен сообразно своим талантам.
— При таком уме ваш друг, без сомнения, будет для нас очень полезен, если не помешают ему собственные дела, для которых он прибыл в эти места.
— Впрочем, я не вижу большой беды открыть вам его секрет, тем более, что вы и ваша сестрица можете при случае помочь нам. Дело, видите ли, вот какое. Чингачгук — молодой индеец, весьма недурной собой, и все девушки его племени посматривают на него умильными глазами. Ну, так вот, у одного вождя есть дочка, по имени Вахта, прекрасная молодая девушка, предмет мечтаний и зависти всех холостых молодых мужчин. Чингачгук полюбил Вахту. Вахта полюбила Чингачгука. Оба семейства в ладу между собою, и в таких случаях дело, обыкновенно, оканчивается свадьбой. Но случилось так, что Чингачгук нажил себе врагов между своими соперниками, и один из них, некто Йокоммон или по прозвищу Колючка, ухитрился, как мы догадываемся, расстроить все это дело. Месяца за два перед этим Вахта отправилась со своими родителями на рыбную ловлю к западным берегам, где, как говорят, водится отличная рыба. Когда отец с матерью были заняты ловлей, дочь их вдруг исчезла. Целые недели не было о ней никаких известий, но дней десять тому назад курьер, проезжавший через страну делаваров, известил нас, что Вахта находится теперь у наших неприятелей, и они хотят ее выдать за молодого минга. Мы догадываемся, хотя и не уверены, что во всем этом участвует Колючка. Тот же курьер сообщил, что минги намерены месяца на два отправиться на охоту в леса возле этого озера и потом вернуться в Канаду. Он прибавил, что если нам удастся напасть на их след, то, быть-может, мы легко отыщем средство выручить похищенную девушку и возвратить ее в родительский вигвам.
— Но какое все это имеет отношение к вам, Зверобой? — спросила Юдифь с некоторым беспокойством.
— Все, что касается моего друга, относится в одинаковой мере и ко мне, Юдифь. Я здесь главный помощник Чингачгука, и если с моей помощью его возлюбленная будет отыскана, я обрадуюсь этому так же, как и он сам.
— А где живет ваша возлюбленная, Зверобой?
— В лесу, Юдифь. Я вижу ее в каждом листке после дождя, в каплях росы, покрывающих траву, в легких облаках, волнующихся на лучезарном небе, в чистых прозрачных водах, утоляющих мою жажду, — словом, я вижу ее во всех богатых дарах природы.
— Это значит, Зверобой, что вы никогда не любили женщины и предпочитаете ей лес, в котором живете?
— Ваша правда, Юдифь. Я не влюблен и надеюсь сохранить свое сердце свободным, по крайней мере, до окончания войны. Дела Чингачгука поглощают теперь всю мою деятельность и мысли.
— Счастлива та женщина, которая завладеет вашим сердцем, Зверобой, — сердцем чистым, благородным, откровенным; и многие будут завидовать счастью этой женщины.
На этом закончился их разговор. Так как было еще довольно рано, то Бумпо начал осматривать оборонительные средства замка и делать по возможности некоторые добавочные приготовления, требуемые обстоятельствами. Расстояние между замком и ближайшею частью земли спасало от пуль с берега, и Юдифь объявила сама, что с этой стороны бояться нечего. Но неприятель мог подплыть исподтишка, осадить замок, зажечь или употребить какую-нибудь другую хитрость, на которую всегда способен изворотливый индеец. Против нечаянной атаки старик Гутер принял вполне надежные меры, загореться могла только кровля этого здания. Притом пожар легко было потушить, так как воду можно было доставать насосами. Все эти подробности объясняла Зверобою Юдифь, знакомая, повидимому, в совершенстве со всеми планами и оборонительными средствами отца. Оказалось, что днем почти нечего было бояться, так как ковчег и все лодки были под руками, и на всем озере не было никакого другого судна. Но Зверобой знал, что не трудно в этих местах связать паром или плот из досок и бревен, разбросанных по берегам, и можно было рассчитывать, что дикари немедленно возьмутся за это дело, если у них есть намерение осадить замок. Смерть одного из их соплеменников могла поощрить их в этом намерении, хотя, с другой стороны, она же могла внушить им осторожность. Во всяком случае, думал Зворобой, следующая ночь так или иначе должна будет выяснить их планы и расчеты. Тем сильнее желал Бумпо увидеться и действовать заодно со своим другом могиканом и с возрастающим нетерпением ожидал заката солнца.
Наконец наступил час, когда нужно было готовиться к свиданию с Чингачгуком. Когда Бумпо сообщил свой план обеим сестрам, — все трое начали немедленно приводить его в исполнение. Гэтти взошла на ковчег и, связав вместе две лодки, спустилась в одну из них, взяла весла и провела лодки в ворота окружающего дом частокола. Потом она под самым зданием прикрепила их к цепям, верхние концы которых шли внутрь замка. Этот частокол, состоящий из древесных пней, образовал род ограды, препятствовавшей неприятелю прокрасться на своей лодке под крепость. Лодки таким образом были совершенно скрыты, и неприятель не мог до них добраться иначе, как через дверь, которая, обыкновенно, была крепко заперта. Юдифь сама вошла в эту ограду на третьей лодке, оставив внутри замка Зверобоя, который доканчивал все необходимые приготовления. Ему нужно было закрыть все окна и отверстия в замке. Эта операция, требовавшая много времени, кончилась успешно.
Так как все было прочно и массивно, и все задвижки и затворы в доме были сделаны из массивных брусьев, то запертый дом представлял настоящую крепость, в которую можно было вломиться не иначе, как после двух часов трудной работы, и только в том случае, если бы осаждающие были снабжены хорошими орудиями для разрушения массивной постройки.
Все эти предосторожности старик Гутер принял после того, как его два раза обокрали пограничные белые во время его частых отлучек из дома.
Когда все было приведено в порядок внутри здания, Зверобой открыл одну из западней, устроенных в полу, и спустился в лодку Юдифи, после чего западня захлопнулась сама собою. Гэтти также присоединилась к сестре, и тогда все пересели на ковчег, привязав к нему одну лодку. Бумпо взял подзорную трубу и осмотрел берега озера. На всем пространстве не было видно ни одного живого существа, кроме нескольких птиц, порхавших между ветвями.
— Нигде не видно признаков человека, — сказал Зверобой, отнимая трубу от глаз. — Может-быть, индейцы делают плот где-нибудь в лесу и тщательно скрывают свои замыслы. Все же им нельзя угадать, что мы собираемся покинуть замок. Притом, если бы они и угадали, у них нет возможности узнать, куда мы намерены ехать.
— Стало-быть, нечего и беспокоиться, — сказала Юдифь. — Теперь, когда у нас все готово, мы смело можем ехать, чтобы заранее прибыть на место.
— Нет, нет, — возразил Зверобой. — Тут требуется некоторая хитрость. Диким, конечно, ничего не известно о свидании моем с Чингачгуком, но у них есть глаза и ноги. Они увидят, в какую сторону мы поедем, и, пожалуй, вздумают следить за нами. Я буду направлять нос ковчега в разные стороны, пока их ноги не утомятся, гоняясь за нами.
Зверобой выполнил этот план с необыкновенной ловкостью. Менее чем в пять минут ковчег был приведен в движение. Неуклюжее судно не отличалось легкостью; но в это время, при попутном ветре, оно без труда могло проплыть три или четыре мили в час. Заветный утес, где было назначено свидание, отстоял от замка не более как в расстоянии двух миль, и Бумпо, знакомый с аккуратностью индейцев, рассчитал время так, чтобы не более как пятью минутами приехать ранее Чингачгука или позже него. Солнце еще было над вершинами западных гор, когда парус был распущен, и через несколько минут Зверобой убедился, что ковчег плывет с удовлетворительною скоростью.
Вечерело. Легкий ветерок едва колыхал поверхность озера, как-будто боясь потревожить его дремоту.
— Должны ли мы явиться на место свидания в самый момент захода солнца? — спросила Юдифь молодого охотника, который управлял рулем. — Мне кажется, что было бы опасно слишком долго оставаться у берега возле утеса.
— Ваша правда, Юдифь, и я постараюсь избежать этой опасности. Расчет и хитрость необходимы, когда имеешь дело с изобретательными на всякие уловки индейцами. Вы видите, я теперь повернул немного к востоку, в противоположную сторону от утеса: индейцы, без сомнения, побегут туда и надорвутся от беготни без всякой для себя пользы.
— Стало-быть, вы полагаете, что они нас видят и следят за нашими движениями? Я думала, напротив, они ушли в лес и оставили нас в покое на несколько часов.
— Вы женщина, Юдифь, и вам простительно так думать. Но нет никакого сомнения, что индейцы не спускают теперь глаз с нашего ковчега, и нам необходимо навести их на ложные следы. Чутье у минга лучше, чем у собаки; но разум белого человека сильнее всякого инстинкта.
В то время как Юдифь урывками разговаривала с Зверобоем, обнаруживая все возрастающий к нему интерес, младшая ее сестра была задумчива и безмолвна. Раз только она подошда к Бумпо и предложила ему несколько вопросов относительно его планов. Когда охотник удовлетворил ее любопытство, она опять отошла в сторону и принялась за свою работу, напевая вполголоса заунывную песню.
Когда солнце спустилось за бахрому сосен, покрывавших западные горы ковчег был недалеко от мыса, где Гуттер и Гэрри попались в плен. Минги, наблюдавшие за всеми движениями пловучего дома и бегавшие взад и вперед сообразно его направлениям, теперь, без сомнения, вообразили, что с ними хотят вступить в переговоры относительно выкупа пленных. Чтобы окончательно утвердить их в этой догадке, Зверобой подъехал к западному берегу на самое близкое расстояние, безопасное, впрочем, от ружейных пуль. Потом, отослав обеих сестер в каюту, он нагнулся, чтобы его не было видно из-за борта, и круто повернул нос ковчега к устью Сосквеганны. В эту минуту ветер, как нарочно, подул сильнее, ковчег понесся с необычайной быстротой, и Бумпо почти не сомневался в благополучном исходе своего предприятия.