Поэма

Берегись! Берегись! Надь бургосским путем Сидит один черный монах; Он бормочет молитву во мраке ночном, Панихиду о прошлых годах. Лермонтов

Пролог к прологу

Из прокушенной чаши хлебосолом пороши

Никнет час, нараспев часовой.

В лезвиях занесут к нам червонные ноши,

За лезгинкою новости стопчут калоши

В лунный лязг хоровод угловой.

Где, на полость медвежью занесены вьюгой,

Лыжи вьючат утюжным набором лишай,

За развенчанным другом неуемной подругой

Поспешай, не забудь, добрый путь, поспешай!

Рок олений с ветвей не раскаплет под иней,

Троекратно в разрыв изувеченный рог.

На коленях пурги в бесколейной пустыне

Не остынет Онега в снегах лопарей.

Черепашьи снесут поколенья изнанки,

Скоморох разминет бакалейный лоток,

Пробегут из предела в предел обезьянки,

Турмалинное солнце на росах медвянки

Заласкает и бросит любовь полонянки.

На восток заграничный товар, на восток!

Пролог

Витрины звенели хрустальным гобоем,

И даже ручные сбежали полудни!

Должно быть в тот вечерь над дальней Невою

Рождалось из тучи холодное чудо.

Гремели над морем разбитые груды,

И море им всем отдалось синевою;

К нам в окна ломились багровые студни,

Чугунные руки равняли нас строем!..

И вот разбежались в сланцах ротозеи,

От дымной опары сверкали копыта.

Не пыткой ли нам с каланчи угрожали,

Когда мы визжали: Осанна, осанна!

Мы знали — от Новой Земли до Лимана

Плугами из боли, цепами из стали

Вся почва повально и тяжко изрыта

Под новые весны, под новые тали.

И в марких обманках слились ротозеи,

Сошлись на последний привал!

Глотая усталые хлопья, г

Не в последний ли раз зимовал

Я в удольях за угольной копью?

Там за маковкой склонных оград

Ни маковой даже росинки

Не отвеял на ветошном рынке

Дней ускользнувших пассат.

Пронесся мимо, как на пожар вестовой,

Праздничный полдень в зеленой каске.

И веско забили болты мостовой

По чалым будням в тележной тряске…

Сучит и вянет ужимка…

А завтра, а завтра

Сугубая стража в бойницах замка

О свадьбе узнает из клочьев костра.

И будет свадьба на глыбах простора,

На влажных гребнях,

Под фаготы уютных заборов,

Под качанье проточенных стеблей,

В аллеях сквозных тополем.

Вонзая осколки занозы

По времени считанных случек,

Нам не случится с упитанных лоз

Надломить усталый сучек.

На противне сальном и на поду

Красных дней, истопленных жарко,

Обносили небрежной чаркой

Именитую гостью беду.

Бесятся нелегкие спеси,

Никнут теплые выси,

Браги блестят о бреги;

И на буруне чреватом

Выходят литые ковчеги

С тяжким своим вожатым.

Брачные стелют кровати,

Бранные рубят помосты

Кушайте — званые тати,

Здравствуйте, во время гости!

Песнь первая

Гложет темный черепок

Над туманом жесткий ворох,

Зыбко дремлет поплавок

В море рыбий сон не долог.

Катить черный лизоблюд

На чалму чадру густую,

По степным пескам верблюд

Раскачал спину крутую.

Бровью мерной нижет ров,

Кочковеет в небе точка,

Голубых слепых коров.

Развернулась оболочка.

Заходи скорей в шатер,

Побратим хрусталой смерти.

На лазоревом конверте

Адрес — смерти волонтер

Кровен плат в огнистых слизях,

Не разменною монетой

В позумент беззубых ножен

Никнет скважень пистолета.

Будь гораздо осторожен —

Выдь проворно весь в заплатах,

Встань, не дрогнув, на запятах,

Поклонись на грозный Запад,

Помолись на черный Север

Будет страх родной твой деверь,

Благосклонен будет выпад.

Час твой истый не урочен,

Гроб не плотно заколочен,

Для тебя средь навьих лоз

Не разведен перевоз.

Сбил заставы твой ровесник,

Пику выкинул вперед

И не пикнув черный вестник

Навзничь лег за очерет.

Жарок день в жупане красном,

Полновесною монетой

Молотил снопы под Красном

Чертов шкворень пулеметов.

Склонись на белый изолятор,

Оплавя вольты проводов,

Извне крылатый аллигатор

Щекочет гребни городов.

По срезу смущенной шрапнели,

На форт, на фронт, сорван устой,

Скользнули легкие качели

Доской двускатной и литой.

В полозьях четкого удара,

Упав на вогнутый агат —

Надземной вольности тиара —

Шумит и никнет аппарат.

Сличив возвратные тараны,

Не уравняв внезапный крен,

Ты внял салют смертельной раны и

Как подобающий размен.

И аллигатор над рекой

Уж не полнить двойной фарватер —

Затих прожорливый мокой,

Шестнадцатидюймовый кратер.

Полно, нам вечер бесполый не дорог,

Даром рубцов пасовали в прожоры —

Даже с мороза зловонный опорок

Стащут в Лоскутную гиблые воры.

Полдни ковали султанами топок:

„Каждому дневи довлеет забота!"

Дни ликовали за скупленный хлопок,

Сводни рядили в шелка санкюлота.

Навечно угрюмый студень

Заливает холодный омрак,

Деревянный мой сонь непробуден

За струною расколотой домры.

Надь ветрами Трехгорной Заставы

Треплет горе закатные хляби,

С устья талые пятна Лабы

Оступились худой оравой.

Покликан на сгибень боя.

Все заходит алой подковой

Половодье твое круговое

На полях плащаницы новой.

От поморья за синий Галич,

За полонь берегов крутояра

Пригибается клекот галочь

На треноге сухой стожара.

Надрывают нам нравы с моря

Не благие, не добрые маты —

Проиграл нам за Вислой зорю

В тороках весь месяц щербатый.

Из-за черных клавиш в коленкоровом переплете

Взволнованно вышел marche militaire.

И тени героев берут на караул,

Горнисты играют: vive I'Anglelerre!

Впереди эскадрона молодой есаул

Знает одно слово — „наповал!"

Вперед, к переправам!

На правом берегу день коротал

Пикет па пригорке, щурился мушкой.

С неблизких холмов над ветхой избушкой

Кивал к переправам прицельный сигналь.

На стременах самолета привстав,

Сдерни с высот навесной архитрав.

У Гельголанда отравленных скал,

Где Эльба выносить плакучие воды,

Где бьется в падучей прибои непогоды

И минный таится в бурунах оскал,

Водила стальные стада Аретуза.

И смерчи на крыльях пришли из Остенде,

И смерти глаза из невнятной пучины

Глядели, как смертные очи Медузы —

То были Железного Чуда Календы.

И долго из меди качались корзины,

И жирно скрипели бичи Альбиона,

И грызло железо, ворча, оборона.

На каждом перекрестке четыре угла

Целуют в губы проходящее ненастье,

И в груды ожерелий вчерашнего зла

Бросают новой невзгоды запястья.

День тонкий и гладкий, жирный как Живоглот,

Уходить в рубище к святотатству Каноссы,

Заплаканная полночь надевает желтый капот

И перед зеркалом приходящего расчесывает синие косы.

Былина о великой Сербии

На крутом берегу Белый Город;

Долговязые пушки французские

Разгоняли немецкие чудища,

Распускали мониторы взапуски.

Белый Город стоит о семи головах,

Захватили свахи немецкие

На крутом берегу полоняночку

И хотят за Дунай ее выдати.

Обложили мадьярские полчища но

Расписные шатры беловерхие,

Приходила широкая бабища

Полоняночке косы раскосывать.

Да Дунаю ему за беду стоит,

Что святым молоком не родных небес us

Белы груди той полоняночки

Напоят солода задунайские.

Шум шумит к Белу Граду от Лозницы,

Бой идет от далекого Коссова —

Разбегаются чуда раскосые

За Дунай от Георгия Черного.

Песнь вторая

Знакомые вывески хлопают по плечу

Крылами надорванных от истерики выкриков;

Уродцы с искоркой сальных огарков

В глазных орбитах,

Флаг, обезумевший от долгих вздрагиваний,

Как труп повешенного на карнизе крыши,

Мелкие холодный вши

Тоски до беспамятства,

И трепет ланий

Впавшего в детство

Сердца.

Опавшие плечи, озленные локти.

У всех но взглядах: „Ахти мне, убогу!"

Тонка волынка поэта.

Скрещенные шпаги пашен

Заводят вплотную с полудня

Ледоход оплывших надежд.

И — смерть от кровоизлияния

Грозит нашей нежной любви —

Шепнуть пешек

Сердца.

Прапорщик, прапорщик,

Твои глаза татуированы ночною атакой,

Ты гордый!

У тебя красный темляк.

Земля и озерные воды

Стянулись на темени форта;

Парное рыжее сусло

Поило тугие прозоры

Верен враг —

В полночь раздалася аорта,

По волнам золотистого света

Заплясали волчки-луидоры.

Мутно речное русло.

Ты мальчик!

Не стало люнета.

А у нас не слышна канонада —

Живем мы тихо и мирно,

Бренчит у нас голос лирный

Под каждым окном серенаду.

У нас напряженный мускул

Не лопнет от жара орудий —

Лишь дней разворочены скулы,

Да туч разорваны груди.

Железное чудо на скользких тросах

Спустилось поспешно из облак на землю.

И вот я, растерзанный, внемлю

Сопящую поступь по вспыхнувшим росам.

На сердце косясь с жеребячьей повадкой,

На грудь наступая горелым копытом,

Оно утирает мне слезы украдкой,

Украдкой гудит над душой о забытом.

Девушка! — я рад тебе.

Пускай твои уста, как челюсть цынготного,

И кожа щек твоих, шурша, шелушится,

Как у свеженабальзамированной мумии.

У меня сердце нагое,

А твои глаза не глубоки и в них не страшно,

И объятья твои бездонны,

Холодные, как ледяные проруби

На реках моей родины.

В локонах, в локонах, завитых так густо,

В папильотках, пожалуй, не зимних отсветов

Разыгралась чугунная пустынь

На гигантских шагах заветов.

Сутолока, лихая плясунья,

Сверкая коленною чашкой,

Громыхает протяжно и тяжко

На обе стороны дня.

И как-то никто не знает,

Что рок не играет в фанты,

Что под кофтой милой инфанты

Пес обозленный лает.

Что город, хрипя мокротой,

Слепой, как крот кропотливый,

Склонясь под крылом пилота,

Сечет не мечем, а крапивой.

Отпрянув от своры зазорной,

Оскаля гнилые зубы,

Полощет поэт озорной

В водостоках мертвые чубы.

Просачиваясь из кляксы туманов,

Качаются на цыпочках похоронные процессии —

Разве сон этот нов

Москве и России?

Оттепель сморкается в полу гололедицы,

Слюнявит разбитою челюстью отечные леденцы;

Улицы грязные ручейки в дырявых митенках

Капризно полощет в теплых слезах.

Эпилог

Дерзят мои тяжкие губы,

Тускнея свинцовым оплевом,

Занашивать кровную убыль,

Запрашивать клепаным словом

Поклепы, прогоны, протори.

Нас братский сличит крематорий

В жару пепелящего гнета.

И наша святая вендетта,

Сгорая римской свечою,

Всплывет ладьей грозовою,

Пройдет от брега до брега…

И ждать нам осталось не долго —

Засмеется красавица Волга,

Загрустить печально Онега.