Наконец, наступил этот день! Пробило час пополуночи!
Те, кто боится проспать, встают с постелей, одеваются и выходят на улицу.
А запоздалые посетители кафэ вздрагивают, когда на улице раздаются шаги. Они стряхивают с себя усталость и спешат на улицу. Они смешиваются с толпой, и время, кажется, бежит быстрее!
Мало знакомые люди обмениваются сердечными приветствиями и горячими рукопожатиями. Все сердца пылают одним и тем же восторгом. На улицах можно видеть много известных людей, старых профессоров университета, важных господ и знатных дам, которые в другое время никогда не ходят пешком по улице. Все одинаково радостны и веселы.
— Боже мой, Боже мой, наконец-то он вернется, наконец-то Палермо снова увидит его! — говорят они.
Студенты, всю ночь не покидавшие своего сборного пункта в Куатро-Канти, запаслись факелами и цветными фонариками. Их зажгут только в четыре часа, когда приедет тот, кого они ждут; но уже с двух часов то тот, то другой начинают пробовать, хорошо ли горит его факел. Потом они сразу зажигают их и приветствуют свет громкими кликами. Невозможно оставаться в темноте, когда душа рвется от радости. В отелях будят путешественников и предлагают им встать.
— Сегодня ночью в Палермо праздник, синьоры!
Путешественники спрашивают, в честь кого.
В честь одного социалиста, которого, наконец, выпустили из тюрьмы. Сегодня на рассвете он приезжает с пароходом из Неаполя.
— Кто же этот человек? — Его зовут Боско, и народ обожает его.
Всюду в эту ночь идут хлопоты и приготовления к встрече приезжающего. Даже пастух коз на Монте-Пелегрино принялся вязать маленькие букетики, чтобы воткнуть их за ошейники козам. А так как у него было сто коз и все носили ошейники, то… Но букетики должны быть сделаны. Его козы не могут на следующее утро войти в Палермо, не украшенные в честь великого дня.
Портнихи сидели далеко за полночь, спеша кончить платья, которые должны быть надеты на утро. А кончив заказанную работу, маленькая швейка должна подумать и о себе. Она прикалывает к шляпе несколько перьев и громадный бант — сегодня и она хочет быть нарядной!
Дома постепенно начинают иллюминоваться. То там, то здесь в воздухе взлетают ракеты. На всех углах трещат шутихи.
Торговцы цветов на длинной улице Виктора-Эммануила не успевают удовлетворять всем требованиям. Все больше и больше требуют белых померанцевых цветов! Все Палермо напоено сладким благоуханием померанцев.
Привратник при доме Боско не имеет ни минуты покоя. В дом поминутно являются посланные с величественными тортами и гигантскими букетами. Приветственные телеграммы и письма так и сыплются дождем. Кажется, что и конца этому не будет.
Как-то ухитрились воткнуть букет даже в руки бронзовой статуи жалкого, некрасивого Карла V, имеющего такой же тощий и голодный вид, как у Сан-Джиованни в пустыне. Студенты, услыхав об этом, отправились целым шествием к статуе императора, осветили ее факелами и прокричали «ура» старому деспоту. Потом один из них снял букеты, чтобы подать его великому социалисту.
Затем студенты направились в гавань.
Их факелы уже давно потухли, но они не обращают на это внимания. Они идут обнявшись, громко распевая, по временам они прерывают свое пенье криками:
— Долой Криспи! Да здраветвует Боско!
А когда они снова запевают, те, кто не умеет петь, опять прерывают певцов, обнимая и целуя их.
Общества, артели и цехи двигаются стройными рядами. Вот идут каменщики с музыкой и знаменами, вот мастера мочальных работ, а дальше — рыбаки.
Встречаясь, общества приветствуют друг друга знаменами. Иногда они останавливаются и произносят речи. Они говорят о пяти освобожденных, о пяти мучениках, возвращенных, наконец, на родину. И вся толпа кричит:
— Да здравствует Боско! Да здравствует да-Феличе! Да здравствует Ферро! Да здравствует Барбато! Да здравствует Алагона!
Некоторые, утомленные этим уличным шумом, спешат укрыться от него в гавани, но, придя туда, они с удивлением спрашивают себя: «Что это за место? Madonna Santissima, куда это я попал?»
Все ожидали, что в гавани еще пустынно и темно.
Но все лодки и пароходики уже заняты различными обществами и союзами. Они плавают в гавани, богато разукрашенные разноцветными венецианскими фонариками, и ежеминутно пускают большие ракеты.
Жесткие скамьи покрыты роскошными коврами и материями, и на них сидят прекрасные палермские дамы, в светлых шелках и блестящем бархате.
Все эти маленькие лодочки скользят то вместе, то в одиночку. На больших барках мачты и реи доверху убраны вымпелами и фонариками, а маленькие местные пароходики плавают взад и вперед, с трубами, обвитыми гирляндами цветов.
Все эти огни отражаются и переливаются в тихих водах, свет каждого фонарика, повторяемый отражением, превращается в целую струю света, а капли, падающие с весел, кажутся расплавленным золотом.
А в гавани толпится стотысячная ликующая толпа. Народ обнимается, кричит «ура!», и все исполнены такой глубокой радости. Они не могут сдержать своего восторга, и многие плачут от переполняющего их чувства.
Огонь — символ радости! И все залито потоками света. Внезапно на Монте-Пелегрино вспыхивает большое пламя. И на всей цепи гор, окружающих город, загораются громадные костры. Они пылают на Монте-Фальконе, на Сан-Мартино, на горе Тысячи, через которую перешел Гарибальди.
* * *
А далеко в море медленно двигается большой пароход из Неаполя. На этом пароходе возвращается социалист Боско.
Он не может спать в эту ночь, он вышел из своей каюты и ходит взад и вперед по палубе. И его старая мать, приехавшая, встретит его в Неаполь, тоже выходит из своей каюты, чтобы быть вместе с ним. Но он почти не говорит с ней. Он не может говорить, он весь полон мыслью, что скоро он будет на родине. Ах, Палермо! Палермо!
Он пробыл в тюрьме больше двух лет. Это было два года тоски и мучений. А помогло ли это чему-нибудь? Вот что он хотел бы знать! Принесло ли пользу его делу, что он остался ему верен и два года просидел за него в тюрьме? Помнят ли его в Палермо? Приобрел ли он своим страданием хоть одного последователя своих идей?
Его старуха мать сидит, съежившись на лестнице, ведущей в каюты, и дрожит от ночной прохлады. Он расспрашивал ее, но она ничего не знает об его деле. Она может говорить только о маленьком Франческо и о маленькой Лине и о том, как они выросли. Она ничего не знает о том деле, за которое он боролся. Но вот он подходит к матери, берет ее за руку, ведет к борту и спрашивает, не видит ли она чего-нибудь там далеко, на юге. Она всматривается в море своими потускневшими глазами, но она видит кругом только ночной мрак, мрак и море. Она не видит, что на горизонте стоит словно зарево.
Он опять начинает ходить, а она садится под навесом. Ему не надо говорить с ней, для нее огромная радость уж одно то, что он возвращается домой всего только после двух лет. Он был приговорен к двадцати четырем годам заключения. Она уже не надеялась увидеть его. Но король помиловал его, потому что король был человек добрый. Если бы ему только позволяли поступать, как он хочет.
Боско переходит на переднюю часть палубы и спрашивает матросов, отчего на горизонте видно какое-то сияние.
— Это Палермо! — отвечают моряки. — Ночью над ним всегда стоит светлое облако.
Ведь это же не может относиться к нему. Он старается заставить себя думать, что его не ждет никакая встреча. Нельзя же требовать, чтобы все люди вдруг стали социалистами.
Но через несколько времени он думает: «Там, должно быть, происходит что-нибудь необыкновенное. Все матросы столпились у борта и смотрят в сторону Палермо».
— Палермо горит, — говорят матросы.
Да, пожалуй, это и так.
Но тут моряки замечают огни на горах.
Это не может быть пожаром. Вероятно, это празднуется день какого-нибудь святого. И они спрашивают друг друга, что это может быть за праздник.
Он тоже старается думать, что это действительно так. И он спрашивает у матери, какой это праздник, ведь их так много.
Они подходят все ближе. От большого города им навстречу несется ликующий праздничный шум.
— Все Палермо поет и веселится! — говорит кто-то.
— Должно быть, получена телеграмма о большой победе в Африке, — высказывает свое предположение другой.
Никто и не думает, что все происходит в честь его, Боско. Он идет на корму, чтобы ничего не видеть. Он не хочет обманывать себя надеждами. Неужели же все Палермо станет иллюминоваться ради какого-то жалкого социалиста?
В эту минуту к нему подходить мать:
— Не стой здесь! Пойди, полюбуйся на Палермо! Они, должно быть, ждут приезда короля! Посмотри, как это красиво!
Он задумывается. Нет, он не думает, чтобы король теперь посетил Сицилию. Но он не решается верить, ведь никто, даже его мать не предполагают этого.
Вдруг раздается громкий крик. Он звучит почти как призыв на помощь. Большая яхта подошла к пароходу и скользит теперь рядом с ним.
Яхта украшена цветами и иллюминована. Через борт свешиваются красные и белые шелковые ткани. Все сидящие в яхте одеты в красные и белые цвета. Боско стоишь на палубе и старается понять, что привез этот прекрасный вестник. В это время парус перекидывается на другую сторону, и на нем сверкают слова: «Да здравствует Боско!»
Его имя! Его, а не имя святаго, не короля, не одержавшего победу генерала? Все эти почести приготовлены для него! Его имя стоит на парусе! Его имя!
С яхты пускают ракеты. Целый сноп звезд сыплется на землю и исчезает.
Пароход входит в гавань. Всюду раздаются восторженные крики, всюду радость и ликование. И народ говорит:
— Мы не знаем, может ли он пережить это?
Но, поняв, что все эти почести относятся к нему, Боско чувствует, что он не достоин их. Ему хотелось бы преклонить колени перед этой стотысячной толпой, приветствующей его, и просить у нее прощенья, что он ничего не сделал, ничего не смог сделать для нее.
* * *
Случайно донна Микаэла в эту ночь была в Палермо. Она приехала похлопотать о каком-то предприятии, которое она задумала, чтобы наполнить жизнь и не потерять рассудка. Она приехала хлопотать о канализации или ломке мрамора.
Она тоже отправилась в гавань. При ее появлении все обращают на нее внимание: эта высокая печальная синьора с величественной осанкой, бледным лицом с энергичными чертами и умоляющими, тоскующими, полными страдания глазами, нигде не может пройти незамеченной.
Во время торжественной встречи парохода донна Микаэла переживает в душе мучительную борьбу. «Что, если бы это был Гаэтано, — думает она, — могла ли бы я, могла ли бы я… Если бы все так же приветствовали его, могла ли бы я…»
Ей никогда не приходилось видеть такой радости и восторга. Все люди любят друг друга как братья. И это не потому, что возвращается один из социалистов, но потому, что все верят, что скоро на земле настанет счастье.
«Если бы он приехал! Когда я охвачена такой радостью, — думает она, — могла ли бы я…»
Она видит, как экипаж Боско медленно двигается в толпе. Лошади идут шагом, и часто им приходится останавливаться. Им понадобится несколько часов, чтобы доехать до дому.
«Если бы это был он, если бы я видела, как все толпятся вокруг него, могла ли бы я удержаться и не броситься в нему? Могла ли бы я?»
* * *
Выбравшись из толпы, она берет экипаж и едет Como d’oro в большой собор нормандских королей в Монреале.
Она входит в собор и остается с глазу на глаз с прекраснейшим изображением Христа, когда-либо созданным искусством человека. Высоко над хорами помещается изображение Христа чудной мозаичной работы. Он могуч, величествен и таинствен. Бесчисленное число молящихся съезжается в Монреале, чтобы искать помощи и утешения у Спасителя. Огромное множество людей в далеких странах мечтают поклониться ему. Земля колеблется под ногами того, кто в первый раз взглядывает на икону. Взгляд Христа заставляет посетителя преклонить колени. И губы его невольно шепчут: «Ты мой Бог и повелитель!»
На стенах, крышах развешаны великолепные мозаики, изображающие великие события. Они подготовляют к лицезрению Его. Они служат как бы для того, чтобы сказать: «Все прошлое принадлежит Ему. Все настоящее в Его руках. И также все будущее!»
Тайны жизни и смерти покоятся в Нем.
В Нем живет дух, управляющий судьбами мира. В Нем сияет любовь, ведущая мир к спасению.
И донна Микаэла молит его:
— Ты, Сын Божий, не разлучай меня с Собой! Не дай же одному человеку власти разлучить меня с Тобой!