Аресты Дез-Онея, Жанны Дельвэд и группы на «Вилле ласточек» были связаны с разведывательной работой. Во всех трёх случаях полицией были захвачены донесения и другие документы. Тем не менее, полиция не обнаружила связующей нити между этими делами. Как объяснить этот промах полиции?
Дело в том, что хотя многочисленные органы разведки порой мешали друг другу, самая их множественность сбивала немцев с толку. Чем хуже работала та или иная разведка, тем чаще случались аресты среди её агентов. Эта дымовая завеса скрывала от тайной полиции основную разведывательную организацию союзников. «Белая дама» в целом оставалась неуловимой. Аресты, произведенные среди её агентов, лишь безнадежно увеличили путаницу в представлении тайной полиции. Захваченные при этом донесения совершенно сбили её, со следа. В деле Дез-Онея в руки полиции попали донесения железнодорожных наблюдательных постов, отпечатанные на пишущей машинке на бланках, присланных службой Камерона. При аресте Жанны Дельвэд были захвачены донесения, принадлежавшие «Службе Бископса», написанные симпатическими чернилами на коричневой оберточной бумаге. Донесения, отобранные у братьев Коллар, исходили из совершенно другого района и были составлены по специальной форме, как того требовала разведка английского военного министерства. И в самом деле, эти донесения предназначались для трёх различных органов разведки, хотя все арестованные принадлежали к «Белой даме».
Если бы не героическое поведение заключённых, каждый из этих арестов мог привести к разгрому организации. Но «Белой даме» пришлось испытать ещё один серьезный провал на одном из пунктов перехода через границу. Прежде чем рассказать об этом деле, я должен упомянуть о менее важных происшествиях, случившихся незадолго до этого.
В январе 1918 года был внезапно арестован Нёжан, начальник бельгийской полиции в Льеже и руководитель контрразведки «Белой дамы». В присланных из тюрьмы шифрованных письмах он сообщил, однако, что «Белой даме» нечего опасаться. Мадам Бидло, курьер «Белой дамы», в начале войны помогла бежать за границу нескольким [94] французским военнопленным; тайной полиции это стало известно с значительным запозданием, но всё же Бидло была арестована. Следствие выяснило, что она часто посещала Нёжана. Это и привело к его задержанию. Последующие допросы обоих арестованных не дали полиции никаких серьёзных улик. Бидло была приговорена к тюремному заключению за содействие побегу военнопленных. Что касается Нёжана, то его сослали в Германию, как «нежелательный элемент»; вероятно, тайная полиция имела против него зуб.
Утрата Нёжана была тяжёлым ударом для «Белой дамы».
К ещё более серьезным последствиям мог привести арест курьера ван-Гауденгейса. Он шел пешком из Брюсселя в Гент с шифрованными инструкциями для начальника гентского взвода, когда его остановили агенты тайной полиции. При обыске при нём был обнаружен сверток с компрометирующими документами. Дело принимало плохой оборот. Но Гауденгейс имел наготове целый рассказ, который он тут же преподнёс сыщикам. И хотя рассказ привел в бешенство агентов тайной полиции и навлек на Гауденгейса град тумаков, его нельзя было опровергнуть. По словам Гауденгейса, на одной из брюссельских улиц, возле здания городской ратуши, к нему подошла незнакомая женщина и предложила ему 20 марок за доставку свёртка некоему человеку в Алосте.
— Какому человеку? — нетерпеливо спросили сыщики.
— Высокому брюнету, с длинной бородой и красным носовым платком в кармане. Я должен встретиться с ним в Алосте возле церкви завтра в одиннадцать часов утра, — серьёзно ответил курьер «Белой дамы».
Когда ему показали найденные в свёртке разведывательные донесения, он продолжал придерживаться принятой им линии защиты.
— Почём я знаю, что было в свёртке? — повторял он с наигранной наивностью. — Откуда мне это знать? Ведь свёрток был запечатан!
Разумеется, его рассказ был неправдоподобным. Но все же это была хорошая версия, позволявшая наотрез отрицать всякую связь со шпионажем. Рассказ Гауденгейса принёс ему единственное, на что он мог рассчитывать: смягчение приговора и спасение жизни. Суд приговорил его к десяти годам каторги. [95]
К весне 1918 года «Белая дама» оправилась от удара, нанесённого ей арестами на «Вилле ласточек». Если не считать незначительных провалов, о которых я только что рассказал, работа протекала в обстановке относительного спокойствия. Эта передышка была для нас весьма кстати, так как она совпала с периодом последних ожесточённых усилий Германии на западном фронте. Естественно, что сведения из немецкого тыла были для нас в это время нужнее, чем когда-либо. «Белая дама» действовала с максимальной продуктивностью. Передвижения войск противника на оккупированных территориях происходили днём и ночью, и они не могли ускользнуть от невидимой сети, раскинутой «Белой дамой».
Очередное столкновение с немецкой тайной полицией произошло на этот раз там, где мы ожидали его уже полтора года: непосредственно на самой границе.
В районе Маасейка Бельгия отделена от Голландии рекой Маас. За последние годы в этом районе два голландца, отец и сын Тильман, зарабатывали большие деньги контрабандой. Правда, население в Голландии уже было посажено на паёк, но в Бельгии ощущался еще более острый недостаток продовольствия. Этим широко пользовались Тильманы. Каждую ночь они переправляли через Маас свою тяжело нагруженную лодку. В Маасейке у Тильмана был сообщник, ван-Осслер, принимавший продовольствие и сбывавший его населению. Начальник немецкой пограничной охраны на этом участке не прочь был сам поживиться голландскими продуктами: его паёк оставлял желать лучшего, таким образом, здесь образовались идеальные условия для создания пограничной переправы под немецким покровительством.
Хоть Тильман и был голландец по происхождению, он, подобно многим жителям Голландского Лимбурга, крайне симпатизировал Бельгии. Не стоило большого труда уговорить его переправлять наши донесения через реку. К тому же Орам, начальник нашей пограничной агентуры, обещал ему за эту побочную работу основательную сумму — почти только же, сколько он выручал за контрабанду. Ван-Осслер, сообщник Тильмана, был бельгийским патриотом; он охотно огласился с этим проектом. Вскоре был найден курьер, вязавший ван-Осслера с «почтовым ящиком» «Белой дамы» в Гассельте. Теперь пункт перехода границы был налажен. [96]
Когда Орам сообщил мне об этом, я несколько обеспокоился: в этом деле участвовал голландец, подданный нейтральной страны. Я решил держать этот пункт перехода границы в резерве и сперва переправлял через него ложные донесения. Но время шло, донесения «Белой дамы» становились всё более объемистыми. Под конец их приходилось складывать в три больших свёртка, каждый величиной с крупную морковь; в целом каждая почта содержала 250 листов машинописи на тонкой папиросной бумаге, Наши пограничные агенты стали жаловаться на слишком большой объем донесений. Но при переправе в лодке объём донесений не имел значения; оставалось переключиться на пункт перехода границы в Маасейке. В марте 1918 года мы его назвали пунктом VI и предоставили в распоряжение «Белой дамы».
Около семи месяцев, до октября, через этот пункт регулярно, два раза в неделю, поступали донесения «Белом дамы». Но каждый пункт перехода границы имел свой срок жизни, и пункт VI не был исключением. Внезапно он провалился.
Тайная полиция послала на этот участок сыщиков без ведома начальника немецкой пограничной охраны. Один из сыщиков заметил, как лодка Тильманов переправлялась через реку. В тот момент, когда ван-Осслер принимал контрабанду от Тильманов под благосклонным оком немецкого пограничника, сыщик арестовал контрабандистов. При обыске были обнаружены донесения «Белой дамы». Трое сообщников были пойманы с поличным.
Можно представить себе, какое действие произвела на сыщика его находка, и с какой быстротой он бросился к своему начальнику. Тайная полиция никогда ещё не видела такой объемистой пачки шпионских донесений. Впервые она поняла, что на всей оккупированной территории искусно оперирует крупная разведывательная организация. И велико было её разочарование, когда она убедилась, что донесениях нет ни малейших указаний на их источник Полиция обрушила свою ярость на Тильманов и ван-Осслера. Их подвергли нещадным побоям. После четырехдневных избиений они сказали полицейским всё, что знали.
Тем временем мы в Голландии не сидели сложа руки. Когда наступил рассвет и Тильманы не вернулись, пограничный агент Орама понял, что произошло. Он позвонил [97] по телефону Ораму, и тот поспешил ко мне. В ту же ночь через резервный пункт перехода границы были посланы инструкции «Белой даме» немедленно изолировать организацию от «почтового ящика» в Гассельте. Однако Деве и Шовен хотели выяснить, действительно ли донесения попали в руки полиции, и оставили гассельтских агентов на постах. Через два дня была арестована вся группа агентов «Белой дамы» в Гассельте — семь мужчин и одна женщина.
Если Деве и Шовен сперва недостаточно быстро реагировали на наше предостережение, то теперь они не стали терять времени. Они напрягли все силы, чтобы спасти организацию.
Между гассельтской группой и секретариатом «Белой дамы» имелось только одно связующее звено: инспектор бельгийской полиции Сюрлемон. Роковое звено нужно было устранить, и руководители «Белой дамы» проделали это с молниеносной быстротой. В течение 24 часов он был доставлен в Голландию в трюме баржи. Принятая мера оказалась более чем своевременной. На следующий день тайная полиция явилась на квартиру Сюрлемона. Арестовали его жену и дочь, но они ничего не знали об участии Сюрлемона в «Белой даме» и через некоторое время были освобождены.
«Белая дама» с успехом выдержала этот последний натиск немецкой тайной полиции. Впрочем, с того момента внимание тайной полиции было сосредоточено на Льеже. Город был наводнён её агентами. По-видимому, было решено во что бы то ни стало выследить неуловимую шпионскую организацию. Но если бы даже Деве и Шовена теперь поймали, организация продолжала бы действовать. Благодаря принятым мерам предосторожности она превратилась в стоглавую гидру, для уничтожения которой понадобились бы долгие годы.
Так или иначе, «Белая дама» избегла дальнейших арестов и продолжала свою работу вплоть до заключения перемирия. Через VII пункт перехода границы её донесения продолжали поступать к нам с той же регулярностью, что и прежде.
К счастью для арестованных в районе Маасейка и в Гассельте, наступило перемирие. Только это спасло их от расстрела. [98]