Я уже говорил, что голландцы считали нужным терпеть в своей стране присутствие секретных служб как союзников, так и немцев. Так как голландцы могли в любую минуту, если б захотели это сделать, обвинить нас в каком-либо прегрешении, то мы решили не давать им никакого повода к недовольству. Ввиду этого все наши агенты получили строгий наказ не проводить никакой разведывательной работы против Голландии и не вести ни с кем переговоров о приобретении или передаче каких бы то ни было сведений о Голландии.
Мы приобретали расположение различных должностных лиц, снабжая их сведениями о Германии, которые с какой-либо стороны касались их родины. Это повышало их шансы в глазах голландских властей, и так как они всячески стремились получать от нас подобные сведения, то представлялось совершенно естественным, что мы требовали и получали от них взамен сведения о немцах. Понятно, что это делалось без согласия голландского правительства: это был частный сговор между отдельными должностными лицами и нами. Однако мы не обманывали себя относительно поведения этих чиновников. Они просто служили своей родине, и мы сильно подозревали, что они, по всей вероятности, работают по той же системе и с немцами. Всё же мы были более чем удовлетворены. Мы получали ценную информацию и, что было ещё важнее, мы обеспечили себе защиту наших агентов! Нам было достаточно трудно бороться с немецкой контрразведкой, но было бы в десять раз [59] хуже, если бы мне пришлось жить в Голландии в подполье и защищать наших агентов против голландцев.
Голландцы организовали два поста наблюдения за поездами на собственной границе: один — в Керкраде, оповещающий о движении по линии Мюнхен — Гладбах, и другой — о движении через Велькенредт по линии Льеж — Герсталь. Впрочем, этот пост имел весьма малую ценность, так как линия проходила на таком расстоянии от голландской границы, что можно было различать кое-что только в самые ясные дни. Я никогда не мог понять, какую ценность могли иметь эти два изолированных поста для голландской разведывательной службы, но для нас копии их донесений были ценны, так как подтверждали данные наших постов.
Ещё большее значение имел для нас список адресов со всех писем, посылаемых из Голландии германским солдатам, находившимся на фронте. Регулярное получение этих адресов позволяло нам узнавать местонахождение полков, указанных в адресах, и часто давало нам номера новых полков или батарей. Без нашего бесценного справочника германских полевых почтовых станций эти адреса были бы для нас бесполезны. Но с его помощью такой адрес, как: «Фельдфебелю Карлу Мюллер, пп. 55, полевая почта 68», позволял нам определять местонахождение 55 пех. полка, так как мы могли найти сектор фронта, обслуживаемый полевой почтовой станцией № 68. Число адресов, сообщаемых нам ежедневно, было поразительно. Иногда оно доходило до двухсот-трехсот.
Однако самые ценные из всех получаемых нами в Голландии сведений были копии шифрованных телеграмм, посылавшихся германским посольством, консульствами и другими германскими службами. Точная их ценность была мне неизвестна, так как мы посылали их в Лондон для дешифровки.
Мы получали также ценную морскую информацию от голландских портовых властей, капитанов кораблей и рыбаков о замеченных ими минах или подлодках. Они также следили за германскими судами, интернированными в Антверпене.
Нейтралитет Голландии имел громадное значение для британской разведывательной службы, так как создавал базу, позволявшую нам посылать агентов в Германию и в оккупированные территории через «чёрный ход».
В своей политике терпимого отношения к обеим сторонам голландцы предупреждали акты насилия между [60] немецкой разведкой и нами, которые, несомненно, имели бы место, если бы обеим службам приходилось скрываться в подполье. Мы бы произвели налет на штаб немецкой разведки в Роттердаме; они проделали бы то же самое по отношению к нам. По всей вероятности, мы прибегали бы к чикагским методам: каждая из служб знала курьеров другой службы и каждая знала, что они имели при себе донесения, бесценные для другой стороны; начальники или руководители каждой из служб были бы похищены и увезены в неприятельскую страну, где бы их заставили дать нужные сведения.
Вместо этого царило полное спокойствие. Наши коды оставлялись по ночам без охраны в обычных сейфах и являлись легкой добычей для любого взломщика. Наши курьеры ездили взад и вперёд тоже без всякой охраны. Обе стороны пользовались слишком большим преимуществом, чтобы им рисковать.
Мне известно только о двух актах насилия: первый, когда немцы захватили двух французских агентов, Фукено и Крезано, на голландской территории, вблизи электрического провода, и увели их к себе на бельгийскую территорию, и второй случай, когда мы захватили предателя в британском посольстве в Гааге и отправили его в Англию.
Отношения между секретными службами союзников были далеко не налаженными. Перед лицом войны, когда на карту ставились будущее родины и жизнь миллионов людей, представляется невероятным, что в Голландии, — если исключить французов, — не только отсутствовало сотрудничество, но существовала прямая враждебность между секретными службами союзников и даже между секретной службой военного министерства и секретной службой британской Главной квартиры. Я не преувеличу, если скажу, что гораздо больше опасался вмешательства и помех со стороны других секретных служб союзников, чем любых предупредительных мер, принимаемых немецкой контрразведкой.
После перемирия я ликвидировал агентурные организации всех британских секретных служб, причём поддерживал тесный контакт с ликвидаторами французских агентурных организаций — Вивиеном и бельгийских — Вертоменом. Поэтому я могу с полным правом утверждать, что служба военного министерства, которой я руководил в течение последних двух лет войны, получала, по крайней мере, девяносто пять процентов всей информации, исходившей из [61] оккупированных территорий Бельгии и северо-восточной Франции.
Когда бельгийская граница была относительно свободна, все остальные секретные службы проводили на этой оккупированной территории большую работу. Но с усилением германского наблюдения сообщение через границу стало настолько затруднительным, что только мои агенты располагали такими средствами и способами передачи или переправы через границу, на которые можно было полагаться.
Начальники бельгийской и британской разведок Главной квартиры, сидя в своих кабинетах во Франции, толкали своих агентов в Голландии к новым достижениям. Когда они видели, что их усилия остаются бесплодными, они начинали интриговать против нас, обвиняя в нежелании вести совместную работу, в монополизации всех возможностей передачи через границу и использовании лучших агентов в Голландии.
Я знал, что даже если бы мы и превысили наши полномочия, то они всё равно не могли бы вести работу: их агентам не хватало необходимой дисциплины и организации. Затем, начальники должны были руководить на месте, зная и направляя каждый шаг своих агентов, вместо того чтобы делать это посредством переписки. Мне постоянно приходилось принимать внезапные решения, причем промедление хотя бы на один час могло означать потерю целой организации в Бельгии. Как можно было в таких условиях обращаться со срочными делами к людям, находившимся в другой стране, не имевшим часто ни малейшего понятия о местных условиях, топографии, обычаях или языке, к людям, даже не знавшим пограничного агента, с которым приходилось иметь дело? Наконец, для того чтобы извлечь максимум пользы из агентов, необходимо было, чтобы ими на месте руководил человек, обладающий познаниями в военном деле и точно знающий, какие именно сведения требовались союзному верховному командованию.
Доказательством этому может служить то, что, когда я в 1916 г. приехал в Голландию, британская разведка не имела ни одного агента на оккупированной территории и ни одного поста переправы через границу.
Больше всего хлопот причинил нам начальник бельгийской службы — майор Маж. Ему сообщили, что Орам и его брат, работающие с бельгийскими железнодорожниками, являются опорой нашей организации в Голландии. Он повёл дело так, что обоих братьев призвали на военную [62] службу во Франции. В течение двух лет мы посылали сотни телеграмм и писем, пуская в ход всевозможные средства, чтобы парализовать деятельность майора Мажа, В конце концов, мы победили: к моменту перемирия оба молодых человека всё ещё оставались в нашем распоряжении. Но представители бельгийских властей в Голландии всеми способами клеймили нас за это и выставляли к позорному столбу.
В дополнение к этому было оказано давление на управление бельгийских железных дорог в целях призыва работавших у нас бельгийских железнодорожников на службу на железных дорогах за бельгийским фронтом. Отцу Орама, который до войны был одним из начальников; управления бельгийских железных дорог, было объявлено порицание. Здесь снова нам пришлось прибегнуть ко всем испытанным средствам, чтобы сохранить наших людей. Бельгийская служба не имела никаких разумных оснований для подобных действий, так как работавшие у нас люди оказывали значительно большие услуги союзникам, работая для нас в Голландии, чем они оказали бы в качестве солдат в окопах или работая на железной дороге во Франции. Поэтому поступок бельгийской службы мог быть вызван только завистью и досадой на то, что британская разведка, работая с бельгийскими агентами в Голландии, достает больше сведений из Бельгии, чем они.
Осуждая тактику майора Мажа, следует признать, что его работа серьёзно тормозилась отсутствием средств. Агенты в Бельгии работали из патриотических побуждений либо без денежного вознаграждения, либо — в случае нужды — мы выплачивали им прожиточный минимум. Но агенты, ведавшие переправой через границу, были люди другого склада и предъявляли нам непомерные требования. Майор Маж, вероятно, думал, что если бы мы не удовлетворяли их требований, то он мог бы соперничать с нами. Однако я по опыту знал, что, если бы я не платил им тех денег, которые они требовали, они обращались бы к контрабанде: это было для них менее опасно и более выгодно. Так как мы не могли обойтись без этих людей, то мы удовлетворяли их требования. Дело было и результатах, а не в экономии или соглашении с другими секретными службами относительно вознаграждения за определённые услуги.
У меня не было особых столкновений с Жозэ или ван Тишеленом — бельгийцами, руководившими секретными службами Главной квартиры в Голландии. Но их начальники во Франции сильно осуждали нас за малую успешность [63] их работы и направили свои стрелы против невинного Т., который не имел ничего общего с военной секцией британской секретной службы, за исключением того, что он выдавал мне деньги, которые я время от времени у него требовал. Были пущены в ход все средства, чтобы устранить Т., причём рассчитывали на то, что я займу его место. Но я всегда поддерживал его, так как знал, что у меня достаточно своих дел, и высоко ценил услуги, которые он оказывал, обеспечивая нам безопасность, борясь с другими секретными службами, помогая в ведении отчётности и организуя доставку донесений начальнику в Лондоне.
Русская организация была слаба, мала и недейственна. С её стороны не приходилось опасаться каких-либо враждебных выступлений. Однако, предупрежденные нашим опытом с другими коллегами, мы сочли за благо предотвратить всякие возможные трения, оказывая им ту же услугу, какую мы оказывали Голландии. Мы передавали русскому военному атташе в Гааге, полковнику Майеру, копии всех донесений, представлявших какую-либо ценность для России.
С французами у нас создались превосходные отношения. Я не помню ни одного столкновения. Их начальник в Голландии, Лефевр, готов был очистить для нас поле деятельности. Его начальник при французской Главной квартире, полковник Валльнер, понимал положение, и ему мы обязаны тем, что он не заставлял своего местного представителя предпринимать опасные для нас шаги.