«Миссис Джозеф Портер» была извлечена из ящика в письменном столе. Миссис Портер, восседая рядом с дядей Томом, все еще продолжала ждать поднятия занавеса, отделяющего сцену от зрительного зала в квартире мистера Гэттльтона.
Теперь надо было поднять занавес. Но занавес никак не поднимался, он застрял. Миссис Портер фыркала от недовольства, дядя Том смеялся, и, наконец, стена из коленкора обнажила сцену, на которой появился мистер Гэттльтон, облаченный в одеяние Отелло. Встреченный овациями, он, запинаясь, оповестил, что мистер Вильсон, играющий ответственную роль Яго, опаздывает, так как его, несомненно, задержали на службе в почтамте. И потому эту роль решили передать другому джентльмену, почему приходится начать спектакль с опозданием…
Чарльз не терял из виду придирчивую миссис Портер, хотя отвлекся в сторону описанием Яго, обутого в веллингтоновские сапоги, — мистер Вильсон все же примчался с почтамта. Когда Отелло адресовался к сенату, миссис Портер, в надежде придраться хоть к чему-нибудь, громким шепотом справилась у знатока Шекспира, дяди Тома, не перевирает ли его племянник текст. Дядя Том решительно заявил, что перевирает. И тогда миссис Портер потребовала, чтобы знаток Шекспира поставил это на вид мистеру Гэттльтону. Дядя Том поставил на вид, и Отелло охотно согласился.
Чарльз увлекся, миссис Портер — весьма зловредная леди — то и дело подстегивала знатока Шекспира, и тот вмешивался в ход действия непрестанно, и ничто не могло его остановить к вящему торжеству миссис Портер…
Кажется, получился смешной скетч — снова не очерк, а рассказ. Правда, как и в «Обеде», тема была взята «из жизни», но, во-первых, читатель этого не знает, а во-вторых, немало Чарльз нафантазировал, изобразив домашний спектакль. Словом, надо отнести зловредную миссис Портер к капитану Холленду…
Капитан не откладывал «Миссис Портер» «для будущих номеров». «Миссис Портер» появилась ровно через месяц после «Обеда на Поплер Уок» — в январском номере 1834 года. Но и под «Миссис Портер» не было подписи «Боз».
Когда Чарльз с гордостью сообщил мистеру Блекмору о том, что он стал постоянным сотрудником «Монсли Мэгезин», бывший его патрон осведомился о размере полученного им гонорара. Увы, капитан Холленд не упоминал о гонораре, а Чарльз постеснялся напомнить. Мистер Блекмор, джентльмен весьма деловой, высоко поднял брови, и Чарльз отправился в редакцию «Монсли Мэгезин». Там капитан Холленд, доблестно сражавшийся против испанцев плечо к плечу с самим Боливаром — борцом за независимость южноамериканских стран, — сообщил ему, что бюджет журнала никак не позволяет платить гонорар начинающим авторам.
Но не прекращать же сотрудничества в журнале только потому, что в нем заведен такой порядок?
И Чарльз начал искать тему для нового рассказа. Хорошо было бы придумать какую-нибудь концовку, более неожиданную, чем в первых двух. Читатель любит неожиданные концовки. Скажем, так: героя принимают за весьма значительное лицо, а он оказывается… словом, трагическое разочарование, прямо-таки скандал.
Если остановиться на этой теме, то можно неплохо подтрунить над человеческими слабостями. Например, над тщеславием и над склонностью людей пускать ближним пыль в глаза. И над преклонением маленького человечка перед людьми преуспевающими, а в особенности перед титулованными. Таких маленьких людей Чарльз уже успел насмотреться вдоволь — взять хотя бы отца и мать, и всех знакомых, и всех родственников. Все они только и думают о том, чтобы окружающим казалось, будто принадлежат они совсем к другому обществу и вращаются среди таких светил рода человеческого, как судьи, члены парламента, а с баронетами на короткой ноге. Эту забавную черту — тщеславие — хорошо бы высмеять.
Сюжет был придуман скоро. Недавно разбогатевший коммерсант и его супруга стремятся выдать замуж свою двадцативосьмилетнюю дочь, засидевшуюся в девицах, особу крайне романтическую. Выбор их падает на некоего молодого джентльмена — Хорэшио Спаркинса, которого они встречают на каком-то званом вечере. Джентльмен вещает глубокомысленную чепуху, приводящую в восторг и романтическую невесту, и всю ее многочисленную семью, решающую, что столь привлекательный юноша принадлежит к избранному обществу. Почтенный отец невесты всячески скрывает, что совсем недавно был владельцем какой-то лавки и вместе со своей супругой приходит в ужас всякий раз, когда обычный посетитель дома — дядя невесты — упоминает в простоте душевной об этой лавке. Профессия молодого Спаркинса остается тайной, но все его поведение укрепляет уверенность в том, что он не имеет никакого отношения к торговому прилавку.
Прежде чем написать концовку, Чарльз подумал, что читатель догадается об исходе этой охоты за женихом. Догадаться, пожалуй, было нетрудно и, сказать правду, превращение Спаркинса в совладельца третьеразрядной мануфактурной лавки не было неожиданным. Выдумывать сюжеты с неожиданными концовками оказалось делом нелегким. Но скетч получился юмористический. Чарльз отнес его мистеру Холленду, и тот не стал придираться к неудавшейся концовке. «Хорэшио Спаркинс» вышел вслед за «Миссис Джозеф Портер» — в феврале.
Разве нельзя это назвать великолепной удачей: ежемесячно, трижды подряд, новый рассказ в органе, который издает соратник Боливара?
К сожалению, капитан Холленд предпочел поместить «Хорэшио Спаркинса» анонимно, как и первые два скетча. Но на этот раз он расщедрился и уплатил по полгинеи за страницу. Это было совсем немного, странные законы управляли миром. Куда легче писать отчеты о парламентской грызне или о судебном крючкотворстве, но за эти отчеты даже такой не очень солидный орган, как «Миррор оф Парламент», платил несравненно лучше, чем капитан Холленд за продукты художественного творчества начинающих авторов.
И рабочий день Чарльза по-прежнему был отдан целиком газете. Но печатание — хотя бы без подписи — скетчей в «Монсли Мэгезин» укрепило уверенность его в своих силах. Почему бы ему не перейти на постоянную работу в более солидную газету, чем «Миррор оф Парламент»? Например, в «Таймс».
Редактор «Миррор оф Парламент» Джон Барроу оказался джентльменом и отнесся доброжелательно к просьбе своего юного родственника помочь ему перейти в солидную газету. Если судить по рассказам, напечатанным у Холленда, этот юноша — способный малый, и, надо сознаться, «Миррор оф Парламент» — слишком узкое поле для успешного развития литературных способностей.
Но в «Таймсе» вакансий не оказалось. Чарльз решил перейти в «Кроникль» — «Хронику», — большую газету вигов. Джон Барроу помог ему, и Чарльз покинул «Миррор оф Парламент». Судебные отчеты порядком ему надоели; при переходе в «Хронику» он условился, что отныне прекращает свою работу судебного репортера. Но он знал, что новые его хозяева не удовольствуются парламентскими отчетами. Его ждала работа, более беспокойная, чем бдения на галлерее прессы у коммонеров и лордов. И весь стиль работы такой крупной газеты, как «Кроникль», мало походил на стиль скромной «Миррор оф Парламент». В маленькой газете ни редактор, ни сотрудники не помышляли о конкуренции с влиятельными газетами, но «Кроникль» потому именно и стала влиятельным органом, что ее руководители одержимы были желанием «побить» такого Левиафана прессы, как «Таймс». В «Миррор оф Парламент» нравы были патриархальные, а из «Кроникль» любой сотрудник вылетел бы немедленно, если бы проявил легкомысленное отношение к своим обязанностям.
Чарльз это знал. И он знал, что отныне его предназначают главным образом для репортажа бесчисленных политических митингов и собраний. Для такой работы у него было преимущество перед другими, более опытными, газетными работниками — его познания в стенографии.
Пока шли переговоры с редакцией «Кроникль», он задумал рассказ для капитана Холленда. В рассказе надлежало участвовать холостяку мистеру Дампсу, которого племянник уговорил стать крестным отцом его новорожденного сына. Дампса надо было нарисовать мизантропом, который совсем не рад чести стать крестным отцом. После церемонии крещения, в течение которой мистер Дампе держал себя героически, надо описать и вечерний прием у счастливых родителей…
Описание званого вечера у счастливых родителей было необходимо. Потому что «неожиданная» концовка, придуманная Чарльзом, связана была со спичем, который произнесет мистер Дампе.
Опять званый вечер, и снова спич. Правда, в «Обеде на Поплер Уок» — не званый вечер, а званый обед, но, увы, это почти одно и то же. Званые вечера и в «Миссис Джозеф Портер» и в «Хорэшио Спаркинсе», а спич уже использован в «Обеде на Поплер Уок». Уф! Выдумывать сюжет рассказа — дело нелегкое. Но спич необходим и в новом рассказе, который можно озаглавить «Крестины в Блумсбери».
Спич в честь новорожденного необходим потому, что в устах мизантропического холостяка он прозвучит совсем не так, как полагается спичу. Вместо бодрящих слов, полных надежды на счастливое будущее новорожденного, гости и родственники мистера Киттербелля-отца услышат нечто совсем неподходящее — описание тех напастей, которые ждут в жизни невинного, беспомощного младенца… Самые мрачные мысли о судьбе невинного младенца возникнут у всех присутствующих, родительница его в слезах выбежит из комнаты, увлекая за собой потрясенных особ женского пола, а сам оратор будет крайне доволен своей речью и вернется домой в самом завидном расположении духа.
Чарльз перечитал рассказ прежде, чем отнести в «Монсли Мэгезин». Рассказ ему понравился, нужды нет, что во всех четырех скетчах есть некоторое однообразие, зато юмор в описании участников — например, молодого мистера Дэнтона, «души общества», или самого мистера Дампса — ей-ей не уступает фильдинговскому. Легкий юмор, совсем не грубый, непохожий на юмор старика Смоллета, который любил иногда паясничать, словно писал для балагана. И мистеру Холленду понравился рассказ; он поместил «Крестины в Блумсбери» в апрельском номере «Монсли Мэгезин». Но снова рассказ был без подписи.
Парламентская сессия кончилась. Чарльз мог теперь уйти от доброжелательного Джона Барроу из «Миррор оф Парламент» в «Кроникль». Там, в редакции, он мог похвастаться своими завоеваниями на литературном поприще. Теперь он уже не начинающий писатель, у него есть имя.
Пока это надлежало понимать буквально. В августовском номере «Монсли Мэгезин» под заглавием второго рассказа «Меблированные комнаты» каждый мог прочесть это имя — «Боз». Первый рассказ «Меблированные комнаты» был напечатан в майском номере еще без подписи. В августе мистер Холленд согласился, наконец, окрестить своего сотрудника.
Но в редакции «Кроникль» на литературные успехи Чарльза никто не обратил внимания. В редакции «Кроникль»' от репортера требовалась профессиональная сноровка, и сам Шекспир не добился бы благоволения редактора, мистера Блека, ежели бы не проявил способностей репортера.
Чарльз оказался расторопным репортером, выполняя первое ответственное поручение редакции. Но он был побит репортерами «Таймса». В своем поражении он не был повинен, но редакция «Кроникль» не интересовалась, кто виноват. Факт был налицо: отчет о банкете и о речах в честь виновника торжества, лорда Грея, появился в «Кроникль» на сутки позже, чем в «Таймсе». Лорд Грей покинул свой пост премьера и проследовал в Эдинбург, где его чествовали банкетом. Редакция «Кроникль» послала опытного корреспондента и ему в помощь дала Чарльза. Мистер Блек тешил себя надеждой, что двое его людей смогут доставить отчет о банкете раньше репортеров «Таймса». Но «Таймс» послал не двух людей, а четырех, и вручил им неограниченные суммы, помогавшие мчаться, как ветер, загоняя почтовых лошадей.
И Чарльз вместе со своим старшим товарищем был побит. Редакция мистера Блека убедила его, что слава Боза не стоит в редакции «Кроникль» ни фартинга.
Здесь, на новой работе, он понял, что крупная газета требует от репортера весь день, иногда и ночь.
И как можно распределить время между газетой и рассказами Боза, когда приходится по первому приказу бежать в контору пассажирских карет и мчаться туда, где необходимо присутствие репортера «Кроникль», знающего стенографию?
Но, как бы то ни было, надо выкроить время для рассказов Боза. И Чарльз пишет для сентябрьского и октябрьского номеров «Монсли Мэгезин» два скетча.
Но затем в двух следующих номерах читатель не находит скетчей Боза. Поручения редакции «Кроникль» сыплются одно за другим.
И Чарльз мчится на избирательные митинги, на собрания, на банкеты. Кареты, запряженные четверкой, мчат его из одного городка в другой по дорогам, которые только на планах графств кажутся образцовыми. Чарльз еле успевает выскакивать у придорожных гостиниц, чтобы закусить. Боясь опоздать, он нередко не останавливается на ночлег и спит в карете. Лошади не жалеют сил, когда пассажир не жалеет шиллингов на виски кучерам, и карету швыряет из стороны в сторону, и пассажира подбрасывает так, что голове грозит серьезная авария.
Но теперь он узнает английскую провинцию. Он узнает хозяев придорожных гостиниц и ресторанных слуг всех сортов, в таком изобилии вошедших позже в его книги. Он узнает кучеров, завсегдатаев у буфетной стойки, и кочующих по дорогам Англии сомнительных джентльменов, не поладивших с законом. Он знакомится со всеми средствами передвижения и слушает бесконечные рассказы о дорожных приключениях. В провинциальных городках он видит новые для него персонажи — от мэра, считающего себя ничуть не ниже по положению, чем лондонский, и мирового судьи, младенчески-невинного в области законоведения, до приходского бидля — курьера, — от которого зависит судьба бедняка и часто — его жизнь. Он видит провинциальных сквайров, кирпичнолицых и невежественных во всем, что не связано с травлей лисиц и секретом волшебной варки октябрьского эля. Он запоминает местных атторни и прочих законников, более элементарных, чем лондонские, но не менее искушенных в обращении с законом, послушным в их руках, как ребенок. Он запоминает провинциальных джентльменов, «делающих» общественное мнение, и поэтов, «делающих» поэзию. И те и другие, будто в кривом зеркале, отражают лондонские оригиналы и остаются навеки закрепленными в его памяти гротесками, едва ли не самыми комическими среди всех остальных персонажей шутовского хоровода. Он видит «светских» львов и львиц, сошедших с самых веселых страниц Смоллета, но одетых по моде тридцатых годов девятнадцатого века.
Каждая его поездка приносит ему целую коллекцию персонажей, еще более забавных, чем герои его рассказов, украсивших страницы «Монсли Мэгезин».
Он здоров, он возбужден успехами у капитана Холленда, он полон решимости «побить» не только своих сотоварищей по репортерству в «Кроникль», но и непобедимых репортеров «Таймса».
Вот мистеру Стенли приходит охота поехать в Глазго и произнести там речь. Мистер Стенли — восходящая звезда, которая станет известна миру под именем лорда Дерби, и за ним тянутся репортеры, а Чарльз среди них. Вот прославленный ирландец О’Коннель или популярный политик мистер Шиль выступают где-нибудь в северных графствах, и Чарльз мчится за ними в любую погоду. И таким же галопом мчится он назад в Лондон; тусклая лампочка мерцает в почтовой карете над окошком, он расшифровывает свои записи, на больших почтовых станциях его ждет верховой курьер из «Кроникль». Всадник выхватывает у него листки и, как ветер, летит в Лондон. А Чарльз, ошалевший от гонки, снова приникает к оконцу и снова строчит, и качается, как пьяный, из стороны в сторону, и подскакивает и, наконец, — кррак! — летит головой в угол…
Газета оплачивает поломки карет во время этих метаний, увлекательных еще своей новизной.
«Но кто мне оплатит сломанную шею?» — думает он после очередной аварии.