Ревизия главной канцелярии Государственного Банка — Ревизия Текстильного треста — Отъезд за границу
На следующий день после моего прибытия в Москву, я явился в народный комиссариат финансов, имел доклад у народного комиссара Н. Н. Крестинского и был назначен чиновником особых поручений при комиссариате финансов. В качестве такового мне была поручена ревизия главной канцелярии Государственного Банка, над которой я и работал до конца декабря 1918 года.
Затем правительством была учреждена, в январе 1919 года, Особая Комиссия по ревизии и реорганизации Центротекстиля (т. е. синдиката всех русских текстильных фабрик), а я — правда, против моей воли — был назначен руководящим членом этой Комиссии. Я весьма часто был заместителем партийного председателя этой комиссии и фактически на мне лежала вся работа. Моя деятельность в Центротекстиле меня очень мало привлекала, так как при тогдашних обстоятельствах я не верил в действительную возможность реорганизации подобного разношерстного предприятия. Но я, конечно, исполнял мой долг, и мне удалось привлечь 15 опытных инженеров и коммерсантов в качестве активных сотрудников этой комиссии.
Достаточно нескольких строк, чтобы дать картину того полного отсутствия плана и того излишка служащих, которые тогда имели место в Центротекстиле.
Я с двумя моими сотрудниками начал ревизию прежде всего с опроса начальника «Центрального Отдела личного состава» при Центротекстиле. Когда я его спросил: «Сколько у вас служащих?» он ответил: «Приблизительно 5.500». Я ему возразил: «Вы начальник личного состава. Вы обязаны назвать мне точное число служащих на сегодняшний день. Я не признаю слова приблизительно». Он заявил, что он, к сожалению, не в состоянии мне назвать в данный момент точное число служащих.
Я: — Что же другое вы делаете, кроме этого? Ведь, вы же имеете лишь вести поименный список служащих, личные акты, периодически к концу месяца составлять окладные листы, контролировать расходы по поездкам и проч., выдавать мандаты на поездки и т. д. Ведь кроме того, в каждом отделе Центротекстиля существует свой особый отдел личного состава, который вам доставляет уже готовые сводки по своему отделу. Сколько же служащих у вас имеется в секретариате?
— Шесть.
— Так.
Тогда я обратился к сидящей тут же служащей и спросил ее: — Вы что делаете?
Она ответила: — Я веду книгу мандатов на командировки.
Я: — Пожалуйста садитесь и пишите совершенно спокойно и медленно: Мандат. Товарищ Николай Александрович Петров настоящим командируется из г. Москвы в г. Иваново-Вознесенск для осмотра завода «Красный Маяк» и для точного контроля находящихся там запасов готового текстильного товара, сырья и полуфабрикатов. — Ну что же вы готовы? Хорошо. Сколько времени это продолжалось?
— Три минуты.
— Что же вы тогда делаете с мандатом?
— Я записываю мандат в особую книгу.
— Это продолжается еще три минуты. Вам следовательно нужно всего шесть минуть для проведения мандата. Сколько времени вы здесь служите?
— Пять недель.
— Сколько мандатов вы за это время выдали?
— Девяносто один.
— Так что приблизительно три мандата ежедневно. Это составляет всего 18 минут. Хорошо. Что же вы делаете в течение остальных шести часов?
На этот вопрос я, конечно, не получил никакого ответа. Но я этому вовсе и не удивился. Я ведь к этому был вполне подготовлен и ничего другого не ожидал.
Я отлично знал, что имею дело со скудно одетыми, живущими чрезвычайно скученно, в невероятных жилищных условиях, недоедающими, голодными, и получающими смехотворное жалованье людьми, от которых, конечно, серьезной работы и требовать было нельзя. Вина в ничтожных экономических результатах, в мизерной производительности труда состава служащих в самых редких случаях лежала на отдельных лицах, а главным образом на общих жизненных условиях.
Конечно, упреками, выговорами или отдельными увольнениями тут нельзя было помочь. Единственным и то весьма суровым исходом было бы беспощадное увольнение излишнего состава служащих, образовавшегося благодаря слиянию текстильных фабрик и текстильных фирм, в особенности Московского района, и улучшение условий жизни, повышенное жалованье, повышенные пайки продовольствия, платья и т. д. для остающихся.
Но при существующих условиях, в начале 1919 года, это было гораздо легче сказать, чем делать.
Ведь государство внезапно, без малейшего перехода стало на место частных предприятий. Чиновники и служащие, выброшенные на улицу вследствие национализации банков, торговли и промышленности, ломились со стихийной силой во все правительственные учреждения, во все государственные и коммунальные институты, тресты, синдикаты, «комбинаты» и во всякие прочие государственно-экономические новообразования.
Каждый добивался должности, никто не хотел умирать с голоду, никто не хотел быть причисленным к «паразитарным слоям населения», к «нетрудовому элементу». Советская служба представлялась единственным исходом для большинства интеллигентов, для бывшего банкового служащего, для бывшего служащего коммерческого и промышленного предприятия. Удостоверение советского служащего было единственно действительным политическим средством защиты для бывшего купца или служащего, а также и для интеллигента, не принадлежащего к коммунистической партии, к единственно-правоверной церкви.
К этому присоединялось еще то обстоятельство, что коммунистическая партия, в качестве правительственной партии, естественно должна была иметь своих собственных, партийных, людей в отдельных правительственных учреждениях, для того, чтобы не быть вынужденной опираться на совершенно чуждый ей аппарат служащих.
Этим всем объясняется громадный излишек человеческого материала в отдельных правительственных местах, в особенности в Москве, в новом местопребывании правительства.
Отъезд за границу
Моя деятельность в Центротекстиле не давала мне никакого удовлетворения. Я поэтому был рад, когда инженер P. Л. заехал ко мне в начале февраля 1919 года в Москву, сообщил мне, что он по служебному поручению уезжает в Финляндию и предложил мне, если я желаю, сопровождать его официально в качестве его советника. Поездка должна была продолжаться всего от двух до трех месяцев. Я согласился, так как я страдал от московских условий жизни и охотно вырвался бы оттуда хотя бы на несколько месяцев.
Я обратился к народному комиссару финансов Крестинскому и просил его предоставить мне отпуск на несколько месяцев и откомандировать меня в народный комиссариат торговли, с целью служебной поездки в Финляндию. Крестинский согласился и написал по этому поводу народному комиссару Красину. Красин, живший тогда в Москве в гостинице Метрополь, в двух весьма скромных комнатах, охотно согласился послать меня с инженером Р. Л. в качестве его советника.
Красин объяснил мне, что инженер Р. Л. отправляется в Финляндию по поручению главного управления бумажным производством (Главбум) для того, чтобы заказать и закупить технический материал и принадлежности, необходимые для восстановления и для дальнейшего продолжения работ бумажных фабрик, общей сложностью приблизительно в 200.000 золотых рублей. Красин подчеркивал необходимость скорейшего исполнения этого поручения и просил меня оказать энергичную поддержку инженеру Р. Л.
Советская Россия была тогда герметически закрыта от внешнего мира. Дипломатические сношения с европейскими государствами, и прежде всего с соседними государствами, были совершенно прерваны. И с Финляндией не существовало ни дипломатических, ни иных отношений.
Поездка за границу была при этих условиях весьма опасным предприятием.
Все же мы выехали 2 марта 1919 г. из Петербурга на финляндскую границу, на станцию Белоостров, отстоящую от Петербурга на расстоянии менее часа езды. Финские пограничные власти потребовали от нас, чтобы мы немедленно оставили Финляндию и продолжали бы поездку на финском пароходе из Або в Швецию. Мы конечно должны были подчиниться этому требованию и 5 марта 1919 года прибыли в Стокгольм.
Инженер P. Л. заказал потребный технический материал, согласно поручению, в Швеции вместо Финляндии и наша задача была закончена. О возврате в Москву не могло быть и речи. Советская Россию все еще была блокирована. Все границы были и остались закрытыми.
Так как я не мог найти в Швеции никакого занятия, то я решился отправиться в Германию, получил разрешение на въезд и прибыл в июне 1919 года из Стокгольма в Берлин, где мне вскоре удалось найти службу в банковом учреждении.