Конфискация сейфов
В декрете, который был выпущен советским правительством 14-го декабря 1917 г., о национализации банков, имелось, среди прочих мероприятий, и распоряжение о закрытии сейфов и о конфискации находящихся там иностранной валюты, драгоценных камней, благородных металлов и прочих ценных предметов.
При открытии сейфов и конфискации их содержимого, производившимися в Петербурге, весною 1918 г., в присутствии владельцев сейфов, нередко разыгрывались и драматические сцены.
Большая часть владельцев хладнокровно являлась со своими ключами, спокойно давала возможность открывать сейфы и покорно взирала на конфискацию своего имущества. Некоторые не произносили при этом ни слова, другие волновались и старались доказать чиновникам, что тот или иной предмет не подлежит конфискации, третьи со слезами на глазах пытались уверить чиновников в том, что находящиеся в сейфе драгоценные вещи представляют все их состояние и что без них они обречены на голод. Чиновники сами были в очень тяжелом положении, они не имели права проявлять никакого снисхождения и должны были строго придерживаться предписания. Даже самые минимальные суммы в иностранной валюте подвергались конфискации, как утаенное имущество.
Русские деньги также извлекались из сейфа, но они не подлежали конфискации в прямом смысле этого слова и поступали в банк на текущий счет владельца данного сейфа. Если у него текущего счета не было, ему открывали особый счет. С этого счета он мог брать ежемесячно уже тогда незначительную сумму в тысячу рублей. В первое время национализованные банки действительно выплачивали владельцам эту все более и более обесценивающуюся месячную сумму в тысячу рублей; в дальнейшем же все растущая инфляция настолько понизила ценность этой суммы, что она уже не имела никакого значения в смысле покрытия расходов на жизнь.
Впрочем, не все богатые или состоятельные люди относились так покорно к конфискации своих сейфов. Несмотря на то, что всякая проделка в этом отношении преследовалась самым беспощадным образом и в случае обнаружения неминуемо каралась расстрелом для всех ее участников, все же находились сумасшедшие смельчаки, которые рисковали своей жизнью, чтобы получить обратно содержимое сейфа.
К состоятельным петербургским гражданам, о которых предполагали, что у них хранятся в сейфах особо крупные ценности, приходили весной 1918 г. посредники и предлагали принести на дом в нетронутом виде все содержимое сейфа за вознаграждение в размере 100.000 царских рублей за сейф. Владелец сейфа должен был только выразить согласие и передать посреднику ключ от сейфа.
Риск был страшный. Владелец сейфа рисковал не только тем, что посредник мог оказаться подосланным к нему в дом провокатором, который немедленно после этого мог передать его в руки Ч. К.; он рисковал своею жизнью и тогда, если посредник имел по отношении к нему самые благие намерения.
Опасность, что посредник присвоит себе содержимое сейфа и исчезнет с украденным имуществом, была совершенно неважной по сравнению со всем прочим риском, так как владелец сейфа все равно считал находившееся в нем имущество почти что потерянным. Само собой разумеется, что подобные предложения могли заинтересовать лишь тех, у которых в сейфе находилось имущество, во много раз превышавшее по своей ценности требуемую сумму в 100.000 царских рублей за сейф.
Во всяком случае факт тот, что некоторые люди, несмотря на все предпринятые против этого меры, в действительности получили таким образом содержимое своих сейфов. Но не подлежит также и сомнению, что некоторые банковские служащие, работавшие в отделе сейфов, были расстреляны в связи с этими проделками.
У меня самого также был сейф в одном из петербургских банков, в котором я хранил, кроме своих частных бумаг, несколько ценных вещей, принадлежавших моим родственникам. Эти ценные вещи лежали порознь, завернутые в маленькие пакеты, на которых значилось имя собственника.
В начале 1918 г. появилось в петербургских газетах оповещение, согласно которому все владельцы сейфов, фамилия коих начиналась с той или другой буквы, должны были явиться в определенный день в банк со своими ключами. Буква Л. приходилась на конец февраля, и я явился в назначенный день в банк с моим ключом. В стальной камере были расставлены столы, за которыми сидели чиновники. Кругом стояли владельцы, сейфы которых должны были быть открыты.
Принцип, лежавший в основе открытия сейфов, заключался в следующем: все ценные вещи (благородные металлы в слитках, предметы из платины, золота и серебра, драгоценные камни, жемчуга, иностранная валюта и пр.), которые подлежали конфискации в пользу государства, должны были быть изъяты из сейфов, с тем, чтобы сделать засим невозможным опознание этих вещей в будущем, т. е. установление принадлежности той или иной вещи тому или другому лицу. С этою целью все вынутые из различных сейфов кольца, брошки и прочие украшения бросались в одну кучу, все драгоценные камни без оправы — в другую кучу. Этот же способ действий применялся и в отношении прочих ценных вещей; если, как в моем случае, находили ценные вещи завернутыми в свертки, то их вынимали из свертка, сверток разрывали, а самый предмет бросали в соответствующую кучу. Советские учреждения в то время еще не были уверены в своей власти. Поэтому стремились всеми силами к тому, чтобы впоследствии никто не смог опознать принадлежащего ему предмета. Тот же принцип проводился и в других случаях конфискации.
Весною 1918 г., когда в Москву приехал германский посол, граф Мирбах, а в Петербурге было учреждено германское генеральное консульство, бесчисленные русские немцы, в качестве т. н. «Shutzgenossen», т. е. лиц, находящихся под покровительством Германии, начали приносить свои ценные вещи в германские учреждения с целью сохранности и позднейшей отправки в Германию. Такое место приемки находилось в Москве, в Леонтьевском переулке, на той улице, где еще и по настоящее время помещается германское посольство. В Петербурге такое место приемки имелось сначала в роскошном Юсуповском дворце, а затем на Французской набережной. Там постоянно толпился народ. Люди сдавали свои ценные вещи, называли адреса в Германии, по которым вещи должны были быть переданы, и платили за пересылку небольшой сбор.
Передаваемые таким образом вещи постепенно отправлялись в Германию и все те, которые послали свои вещи ранним летом 1918 г. через петербургские места приемки, действительно получили их на руки в соответствующем отделе Министерства Иностранных Дел в Берлине. Дело повернулось совсем не так для тех, которые сдали свои ценные вещи поздним летом в Петербурге. Впрочем, так поступали не только русские немцы, по под их прикрытием и многие русские, которые доверяли свои ценности какому-нибудь германскому приятелю и от его имени и по его адресу пересылали вещи в Германию.
Когда в ноябре 1918 г. дипломатические сношения между Германией и Россией были прерваны и советское посольство было выслано из Берлина, только благодаря необыкновенной энергии германских консульских чиновников в Москве удалось захватить при отъезде всего персонала германского дипломатического и консульского представительства, кроме всех бумаг, также и ценные вещи, сданные на месте приемки в Леонтьевском переулке. Все те, которые доверили свои ценности германскому месту приемки в Москве, получили все свои вещи обратно.
Совсем по-другому было в Петербурге. Советские учреждения препятствовали силой германским представителям в Петербурге взять с собой большие залежи ценностей, которые накопились на месте приемки в Юсуповском дворце и на Французской набережной. Немедленно по отъезде германских консульских представителей был образован «Германский Совет Рабочих и Солд. Деп.» из угодных советскому правительству и коммунистически настроенных германских военнопленных. Этот «Совет» был признан советским правительством официальным представительством Германии и в его распоряжение был предоставлен громадный дом на Поварской улице в Москве. Этот Совет вел все дела германских военнопленных в России, выдавал виды на въезд в Германию и выполнял все обязанности, которые обычно лежат на консульствах.
Оставшиеся на месте приемки в Петербурге ценные вещи, которые помещались в нескольких тысячах пакетов и представляли несомненно весьма большую ценность, были переданы Германскому Совету Рабочих и Солдатских Депутатов в Петербурге, причем эта передача, однако, была совершенно номинальною. На самом деле Германский Совет Солдатских Рабочих Депутатов не мог распоряжаться этими ценностями, он даже не имел доступа к кладовым места приемки. По истечении некоторого времени эти кладовые были открыты советскими учреждениями в Петербурге, все пакеты вскрыты, все обертки уничтожены и все находившиеся там предметы перенесены в государственный сборный пункт для конфискованных ценностей. Оттуда все эти объекты были отправлены в центральный бассейн для конфискованного имущества, а именно в «Гохран» (Государственное Хранилище Ценностей) в Москве.
Эта конфискация имела для многих людей, которые доверили свои ценности германскому месту приемки, весьма печальные последствия. Все обертки на находившихся в месте приемки пакетах были сорваны, но не без того, чтобы имена и адреса отправителей не были отмечены самым тщательным образом.
Если отправители были германские подданные или люди, уже бежавшие из России, они, конечно, были вне пределов досягаемости.
Если же между отправителями встречались русские подданные, которых можно было разыскать по названным ими адресам, то они, кроме потери своих ценностей, подвергались еще самым тяжким преследованиям за контрреволюционную попытку укрыть свою собственность от конфискации.
Хотя при конфискации делалось все, чтобы предотвратить опознание предметов в дальнейшем, все же это не всегда бывало возможно. На многих кольцах, брошках и прочих украшениях, а также почти на всех серебряных вещах (приборах, посуде и пр.) были выгравированы монограммы, во многих случаях имена. С другой стороны бывало и так, что в самих вещах (табакерках, коробках и прочих закрытых предметах) находились записки, на которых значилось имя владельца. Я сам видел в Гохране золотую табакерку, в которой лежала записка: Князь Волконский, № 31. Очевидно номер описи его коллекции. Я также видел серебряную шкатулку восемнадцатого века, богато украшенную орнаментами, с приклеенной на дне запиской, носящей имя германского владельца.
Тем не менее, цель была достигнута. При всем желании оказалось бы невозможным отыскать тот или иной предмет в Гохране или в других сборных пунктах.