Переговоры в Париже
15 марта 1925 г. я приехал из Лондона в Париж, чтобы зондировать почву относительно продажи большой партии платины в Париже. Как полагается, я отправился к местному торговому представителю и в общих чертах изложил ему сущность сделки, которую мне было поручено провести.
Каждый представитель комиссариата, с каким бы служебным поручением он ни находился заграницей, должен был по общему правилу доложить о предполагаемой торговой сделке торговому представителю той страны, в которой эта сделка должна была совершаться, и затем уже в согласии с торговым представителем и с помощью аппарата местного торгового представительства приступить к исполнению данного ему поручения. Этот принцип был совершенно правилен. Каждый командированный заграницу советский служащий обязан был, немедленно по своем прибытии в Берлин, Лондон, Париж и пр., регистрировать свой мандат в местном торговом представительстве. В подтверждение произведенной регистрации на самом мандате ставился соответствующий штемпель с указанием числа.
Торговым представителем в Париже был в то время тов. Буду (Поликарп) Мдивани, грузин, человек лет сорока. Само собой разумеется, он был членом коммунистической партии. Мдивани был очень жизнерадостный, любящий все земные блага человек, в Париже чувствовал себя во всех отношениях прекрасно, по виду — статный, самодовольный господин очень сильно выраженного буржуазного типа.
Я представил ему свой мандат и изложил ему, в чем заключалась моя задача. Я заявил ему, что комиссариат финансов слышать не хочет о продаже платины на комиссию и поручил мне строжайшим образом заключать только твердые сделки на определенный срок. При этом комиссариат финансов, конечно, воздержится до истечения срока договора от всякой дальнейшей продажи платины. В настоящее время мне поручено продать 70.000 унций платины по цене 110 долл. за унцию. Я приехал в Париж, чтобы вести переговоры с одной крупной парижской фирмой, которая уже приобрела в декабре 1923 г. у валютного управления крупную партию платины. У меня, однако, имеется совершенно определенное впечатление, что фирма не решится взять на себя риск, который связан с подобной покупкой по твердым ценам. Нам не останется, очевидно, ничего другого, как заключить договор с крупной англо-американской группой, с которой мы сейчас также ведем переговоры. Хотя эта группа не согласна принять всех условий валютного управления, но по всем вероятиям, в конце концов, мы с этой группой сойдемся. До заключения же сделки я приехал в Париж, чтобы установить, хотят ли французы пойти на такую сделку.
Мдивани, с интересом выслушавший мой доклад, заявил, что у него имеется другая французская фирма, которая наверное пойдет на такую сделку. Он еще сегодня вечером или завтра устроит мне свидание с представителем этой фирмы, чтобы немедленно дать делу ход.
Сделка, которую мне предстояло совершить представляла собою операцию на сумму от 7 до 8 милл. долларов. Разумеется, каждое торговое представительство хотело провести такую операцию в том районе, в котором оно работало. Лондонское торговое представительство хотело заключить договор с английской группой, парижское торговое представительство — с французской, а берлинское — с германской группой. Причина была ясна. Во-первых, такая операция значительно повысит годовой оборот данного торгового представительства, во-вторых, торговое представительство получает от валютного управления очень высокую комиссию за проведение подобной операции, и, в-третьих, сама по себе сделка очень проста и легка. Все дело заключается в том, чтобы сдать покупателю несколько ящиков с платиной, принять за это платеж наличными и провести затем окончательный расчет по получении лабораторного анализа. Интерес к такого рода операции был мне совершенно понятен.
В тот же день, в 5 часов после обеда, я встретился в служебном кабинете Мдивани и в его присутствии, с Н. Н., уполномоченным французской фирмы, предложенной мне Мдивани.
При переговорах присутствовал еще посредник, восточный человек, с турецкой фамилией. Присутствие посредника было мне неприятно, так как у меня имелось строжайшее предписание вступать в сношения только непосредственно с покупателем, а отнюдь не с посредником. В данном случае я ничего не мог сделать.
Н. Н. в длинном докладе изложил свои взгляды о торговой политике, которую должно проводить советское правительство по вопросу о платине. Я его не прерывал, хотя все это было мне давно известно, и дал ему высказаться.
Конечно, его фирма, подобно другим торговцам платиной, имела вполне понятное желание совершать для советского правительства комиссионные сделки по продаже платины, не сопряженные ни с каким риском, т. е. сосредоточить исключительно в своих руках всю продажу русской платины за соответствующее, хотя и очень скромное вознаграждение. Н. Н. утверждал, что существует банковская группа, согласная предоставить заем в известном размере под продаваемую платину. Все эти планы были мне хорошо известны. Они предлагались на рассмотрение валютного управления неоднократно и были ныне окончательно отклонены. Комиссариат финансов был заинтересован исключительно в том, чтобы продать крупную партию платины на известный срок по твердой цене.
После того, как Н. Н. закончил свой доклад, я сказал ему, что его план уже с разных сторон представлялся на обсуждение валютного управления, но что он неприемлем. Затем я заявил ему, что торговый представитель Мдивани знаком с моим мандатом, а из него ясно следует, что я уполномочен только на переговоры относительно твердой продажи крупного количества платины. Под конец я спросил Н. Н., согласна ли его фирма вести переговоры о покупке 70 тыс. унций платины по твердой цене. Я, конечно, знал наперед, что об этом не могло быть и речи. Н. Н. ответил отрицательно. Тогда я спросил его, согласна ли она вести переговоры о покупке меньшего количества, напр., 30 или 40 тыс. унций. Ответ и на этот раз был отрицательный. Наконец, я задал ему вопрос, какое же количество его фирма согласна твердо купить. В ответ я услышал, что его фирма этот вопрос обсудит, но, во всяком случае, дело может идти лишь о партии в несколько тысяч унций.
Получив такой ответ, я посмотрел на торгового представителя. Посредник, во время наших переговоров, очень нервничал. Когда он увидел, что я уполномочен вести переговоры лишь о продаже очень крупной партии платины и что дело, которое он считал уже определенно в своих руках, грозит из них выскользнуть, он начал прерывать меня вздорными уверениями в роде того, что «дело уже как-нибудь наладится», «все устроится по-хорошему», «ведь за фирмой стоит грандиозная группа банков» и «он уже все устроит».
Н. Н. держался в высшей степени корректно. Он вполне понимал, какая задача мне предстояла и не сомневался в том, что при таких условиях дело было для его фирмы неосуществимым. Но мне бросилось в глаза, что и торговый представитель нервничал. В присутствии обоих он по-русски уговаривал меня, что дело все-таки можно как-нибудь устроить. Я, тоже по русски, обратил его внимание на мой мандат, содержание которого ему было известно, и настаивал на том, что продолжение этих переговоров совершенно бесцельно, так как фирма, которая в лучшем случае может купить лишь несколько тысяч унций, для нас ни малейшего интереса не представляет.
Впрочем, еще утром, когда Мдивани назвал мне французскую фирму, я сейчас же сказал ему, что эта фирма, согласно имеющимся у меня сведениям, хотя и очень уважаемая, старая фирма, но все же она несомненно не располагает денежными средствами, нужными для совершения такой крупной сделки. Я закончил переговоры заявлением, что покупка нескольких тысяч унций не имеет для валютного управления ни малейшего интереса и что я вообще не имею права об этом вести переговоры. Я попросил Н. Н. обсудить еще раз наше предложение и написать затем торговому представительству ответ. На следующий день, 16 марта 1925 г., действительно, поступило на имя торгового представительства в Париже письмо от этой фирмы, коим фирма изъявила согласие купить 100 кило (около 3200 унций) платины по твердой цене. Мои предположения оказались, таким образом, правильными.
В тот же самый день, около 9 часов вечера, ко мне в гостиницу явился господин, который желал со мной говорить по очень срочному делу. Он назвал свою фамилию. Это был X. X., русский, бывший мой сослуживец. Я знал его уже много лет, как человека, заслуживающего уважение, но потерял его из виду очень давно. Я сейчас же его принял, приветствовал самым дружеским образом и спросил, как ему живется.
Л. «Как Вы вообще узнали, что я в Париже, где Вы достали мой адрес?»
X. «Вы сейчас же все поймете. Сегодня после обеда Вы вели переговоры в известном учреждении с г-ном Н. Н. и с таким-то посредником».
Л. «Я Вас не понимаю. Почему Вас интересуют мои переговоры, которые я вел или не вел? Для чего я буду с Вами разговаривать о моих служебных делах? Если бы я не знал, кто Вы, если бы я не знал Вас столько лет, я вообще прекратил бы немедленно наш с Вами разговор».
X. «Почему Вы так волнуетесь? Передо мной играть комедию не имеет смысла. Я очень хорошо осведомлен о том, что Вы переговоры вели, и я знаю точно, до последнего слова все, что Вы там говорили».
Л. «Что Вы, каким образом? Что же, Вы стоите за спиной Н. Н. или посредника? Что же, Вы этими людьми посланы ко мне?»
X. «Я Вас слишком хорошо знаю, мне известно, что Вы в делах шуток не любите. Я бы, конечно, к Вам не пришел, если бы меня к Вам послал посредник».
Л. «Я Вас попрошу мне загадок не задавать, милый мой. Вы только что сказали, что Вы меня знаете. Поэтому Вам должно быть известно одно: или Вы ясно скажете, что Вам от меня угодно, или мы совсем закончим нашу беседу».
X. «Я знаю точку зрения, на которой Вы стояли во время переговоров. Я Вам лично вполне верю, что так гласят инструкции, данные Вам из Москвы. Я знаю, что Вы непременно должны заключить договор на крупное количество по твердым ценам, но мне непонятен непримиримый тон, в котором Вы вели переговоры. Почему Вы так резко обходились с посредником, почему Вы все время уверяли Н. Н., что сделка в меньшем объеме не может быть заключена? Вы же, наверное, заметили, что торговому представителю Ваше поведение не понравилось и он напрасно старался заставить Вас перевести переговоры на другие рельсы».
Л. «Ну, здесь я уже ничего не понимаю! Откуда Вы можете знать, был ли торговый представитель недоволен моим поведением? Это мог Вам наговорить только посредник. Торговый представитель тут заинтересован лишь постольку, поскольку ему желательно, чтобы эта сделка прошла через парижское представительство, а это совершенно невозможно, так как фирма не в состоянии заключить крупного договора».
X. «Откуда я это знаю, Вам должно быть в сущности безразлично. Но это так. Вам не безызвестно, что у меня есть личные связи в представительстве, поэтому Вы не должны удивляться, что я знаю, как смотрит торговый представитель на Ваше отрицательное отношение к рекомендованной им фирме».
Я сейчас же понял, что X. X. намекал на своего родственника, который занимал в Лондонском торговом представительстве большой и влиятельный пост и репутация которого была далеко не безупречна. Он был типичный салонный коммунист, совершенно изолгавшийся и проникнутый только одною мыслью, теми или иными средствами сделать карьеру на советской службе. Этот человек без сомнения и открыл X. X. своими рекомендациями известные входы и выходы.
Л. «Вы, надеюсь, не хотите этим сказать, что кто-нибудь из кругов торгового представительства послал Вас ко мне, чтобы на меня повлиять. Это я должен был бы рассматривать как клевету. В таком случае, я прекращаю разговор».
X. «Я Вам не скажу, кто меня к Вам послал. Пусть будет так, что меня послал посредник. Имейте ввиду только одно: я Вам ничего не предлагаю, я не стараюсь на Вас повлиять, я только прошу Вас мне помочь, если это возможно. Я зарабатываю комиссионные на этом деле, если оно пройдет. Вспомните нашу старую дружбу».
Л. «То обстоятельство, что я Вас столько лет знаю — единственная причина, почему я не оборвал еще нашего разговора. Мне очень жаль, но дальнейший наш разговор не имеет никакого смысла. В этом деле я помочь Вам не могу. Другой точки зрения, чем той, на которой я сегодня стоял во время переговоров, я не могу, не имею права отстаивать. Ваши намеки на личные Ваши связи меня нимало не трогают. Я просто их понимать не хочу».
X. «Но ведь продажа нескольких тысяч унций по твердой хорошей цене все же очень выгодное дело. Почему Вы так противитесь этому? Может быть, валютное управление пойдет на это?»
Л. «Я знаю точку зрения валютного управления лучше, чем Вы, и не могу давать Вам объяснений по этому поводу. Я еще раз повторяю, что сделка на несколько тысяч унций абсолютно противоречит намерениям валютного управления и сильно уменьшит шансы на проведение в дальнейшем крупной сделки».
X. «В таком случае, делать нечего. Всего лучшего».
Разговор с X. X. произвел на меня в высшей степени тягостное впечатление. Я знал, что X. X. немедленно отправится к тем, которые его ко мне подослали, кто бы они ни были, и доложит им, что я остался непреклонен. Я знал, что моим поведением я, наверно, не привлеку симпатий, но что наживу даже опасных врагов, если только намеки X. X. имели какое-либо основание.
Через несколько дней, перед моим отъездом из Парижа, я распростился с торговым представителем Мдивани, не сказав ему ни слова о визите X. X. Сделка на 3.200 унций платины с упомянутой французской фирмою в действительности никогда и не состоялась.