Контроль небрежно рвет билеты.
Вхожу.
И вот до самых глаз
Над желтым озером паркета
Веселым ветром плещет джаз.
Льют электрические выси
Молочный душ и дымный пар
На шаг извилистый и лисий
Легко касающихся пар.
И воздух, ломкий и неверный,
Закруживает не спеша
Средь скользких столиков таверны
Тебя, бессмертная душа!
И этот зал, и люстры эти,
И скрипок яростный прилив
Несут, жужжа, в мое столетье
Туманный, блоковский мотив.
И вот, над жаркой чашкой чая,
В пару качаясь, как змея,
Мне темным взглядом отвечает
Возникнувшая тень твоя…
Розовощекие спортсмены
Гремели кружками о стол
И клочья ноздреватой пены
Сбивали пальцами на пол.
И хохотали. И шумели.
И шли за женщинами в круг,
Ища в таком же ловком теле
Веселых, временных подруг…
…А тень качалась и грустнела,
У самых губ, у самых глаз…
Тогда, пронизывая тело,
Пропел смычок в последний раз…
И разорвав оцепененье,
В такой прекраснейшей тоске,
Я это маленькое пенье
Занес на мраморной доске.
И стулья завернувши боком,
Я поклонился и ушел,
Оставив объявленье:
«Стол
Занят Александром Блоком».
1929. «Скит». Прага