I
ВСТУПЛЕНИЕ
Днем в веселой гавани Сан-Пьетро,
(Где, однако, больше значил черт),
Корабли, кренясь от волн и ветра,
Проплывали в сизый жаркий порт.
А ночами, легкими как пена,
Оборвав земные якоря,
В лунные прохладные моря
Отплывал корабль со звездным креном…
НОРД-ОСТ
Свистят ветра над зеленью морей,
Взвивая дым у хижины прибрежной,
В остывший день, такой цветной и нежный,
Пронзительных, холодных январей,
Когда скрипят у старых суден кости
И рвутся ставни крыльями с домов
В пустом порту, принявшем моряков,
В передвесеннем длительном норд-осте…
…И, согревая руки у огня,
Пьет в кабачке золотоглазый янки
Зеленый ром и щедро дарит франки,
Честь корабля и нации храня.
И, хохоча, свои морские шутки
По десять раз всем повторяет вслух
И на окошке давит пальцем мух,
Минутной грустью провожая сутки.
А толстый кот, ленивый сын судьбы,
Лиловый глаз мечтательно сощурив,
Поет о снах и презирает бури
В тепле лежанки у печной трубы…
…Стихают дни. И в будке полосатой
Стоит солдат и смотрит, как вдали
От пристани уходят корабли
В оранжевые, мерзлые закаты…
ПЛАВАНИЕ НАДЕЖД
Из тихих гаваней, где предрассветной смесью
В морскую горечь падает роса, –
Из тихих гаваней – который год и месяц
Соленым ветром крепнут паруса.
Каким Колумбом радостных Америк
Еще блуждать в неведомых морях,
К какой мечте, на небывалый берег
Пристав, отдать в заливах якоря…
Каких надежд летучие голландцы
На рифах скал свой разобьют мираж,
Какой тревогой вызовет на шканцы
Пищалка боцмана угрюмый экипаж…
…И будет ли – о подвиг бесноватых! –
В раскачке волн, под скрипы корабля,
В последний час последнего заката
С верхушек мачт последний крик: «Земля!..»
«Своими путями». 1925. № 8-9.
КОРМЧИЙ
По маякам, по звездам, по чутью…
В ночных морях невероятных странствий
Рукой обветренной тяжелую ладью
Веди вперед в бушующем пространстве
Тяжелых волн, сквозь острый ветра вой,
Вперед, вперед, туда, за океаны,
К тем берегам, где скалы и прибой,
Где ладанка, надетая тобой,
Спасет от бед и разведет туманы…
…И, трубку выбивая о каблук,
Потом ты вспомнишь за стаканом рома
О том, что жизнь была тебе знакома
Не только по мозолям крепких рук.
Но о былом не будешь сожалеть
И жизнь не упрекнешь в непостоянстве,
Когда споет тоскующая медь
Сигнал твоих, уже нездешних странствий,
Со всем земным торжественных разлук…
ПУСТЫННЫЙ ПУТЬ
Рвал ветер свитки облаков,
Дымился по пустым дорогам
И заметал Твоих следов
Неясный оттиск за порогом.
И были медленные дни…
И были медленные ночи…
Что могут изменить они?
– И только жизнь была короче.
Я оценил Твой дар скупой,
Руки взыскательной и строгой –
Волчец и терн в пыли земной
Ты положил мне у порога.
И дымный хлеб, как ком земли,
Угрюмой горечью политый,
Чтоб эти годы не могли,
Чтобы не смели быть забыты!..
ВЕЧЕРНЕЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ
Оставшись жить, оставшись ждать,
Несу тебя, моя чужбина.
И вот года считает мать,
Когда опять увидит сына.
И я вернусь с чужих дорог,
Такой смирившийся и жалкий.
И робко стукну о порог
Концом своей дорожной палки.
…И будет вечер тих тогда
Под крик стрижей над колокольней.
И будет сердцу больно-больно
За эти шумные года…
И будет вновь по-детски верить,
Подняв тысячелетий гнет.
И ветром Библия дохнет
От раскрывающейся двери.
О, как узнаю средь морщин
Твои черты, что, помню, были?..
– Ты крикнешь жалостное: «Сын!..»
И я – растерянное: «Ты ли?..»
«Современные записки». 1928. Т. 35.
ОТРЕЧЕНИЕ
Повторят, и не раз еще, года
И этот день, и этот вечер синий
На берегу пустынного пруда,
Где кружит ветер легкий пух гусиный.
Еще не раз стремительной весне
Дожди отслужат светлые молебны;
Еще не раз подымет колос хлебный
Любовь земли в налившемся зерне.
– Но, жизнь давно читая между строк,
Короткие, ничтожные тревоги,
Уже не жду, куда, на чей порог
Ведут меня вечерние дороги.
…Звезда полей прозрачна и светла.
Мне было нужно счастье не такое…
Моя душа просила лишь покоя,
Но на земле покоя не нашла…
«Воля России». 1929. № 2.
КРЫЛЬЦО ИИСУСА
Острый месяц – серебряная подкова,
Поднятая Иисусом на дороге,
Гвоздиками звезд прибита снова
На синем небесном пороге.
Деревья, встопорщив ветки,
Смотрят, как сквозь прищуренные ресницы,
На весенние Богородичны пометки –
Кому цвести и плодиться.
А по двору веселые гуси –
Облака пушистые бродят…
Это у Тебя, Иисусе,
Васильки на криничной колоде.
…Жалобная ночная птица
В полу потихоньку тренькает.
– Ах, на крыльцо Твое синее примоститься,
Хотя б на последней ступеньке…
НА ДАЛЬНЕМ ПУТИ
Вот так – поля и белый дом…
Бледнеет день в лазури ясной,
И месяц маленький и красный
Опять родился над прудом.
Всё так же в Туле или в Праге
Идут дожди, шумят леса,
И молодые голоса
Поют по вечерам в овраге.
И та же жизнь – любви и встреч
Неизреченная осанна…
Как может сердце уберечь
Всё то, что помнит так туманно?..
– Быть может, северные дни
Еще сиреневей и тише.
И сердцу, может быть, сродни
Ветряк, соломенные крыши,
Поля, дороги, скрип телег,
Божница на мосту покатом,
И голубой, вечерний снег
Под нежным розовым закатом.
Но что же сделать я могу?..
Как с неизбежностью поспорю…
– Так отъезжающие в море
Грустят о днях на берегу.
И кажется каюта душной…
Ну что ж… Дорога – далека.
И сердце учится послушно
Словам чужого языка…
II
ВОЛЧИЦА
Жизнь моя, дикая волчица,
Выкармливающая Ромула и Рэма,
Смотри, как легко мне молчится
В эту весеннюю поэму.
Я чувствую темную глину
Утлого моего сосуда,
Куда Великий Горшечник кинул
Маленькое, незаметное чудо.
Горчичное зерно, щепотку
Крутой и колющей соли
Для этой жизни короткой,
Для этой короткой были.
И, круг завершая вечный
Сквозь щемящие вёсны, – я знаю:
Это сосуд мой Великий Горшечник
На зеленом огне обжигает…
ВЕЧЕРНИЙ ГОСТЬ
Без имени и без названья даже,
Плывущее к тебе – и без конца,
Какою кротостью мне о тебе расскажет,
Вечерним гостем стукнув у крыльца?
…Проселками над золотою пылью,
Медвяный месяц, вскинув на рога,
Опять твоей неотвратимой былью
Сквозь крепь плотин зальет мои луга.
Скупой любви отяжелевший бредень
Тянуть со дна на золотой песок.
Не мною началось, не я приду последним
Искать следов твоих незримых ног.
И падать медленно… О, это ль – неизбежность?..
Но даже сердце может ослабеть,
Себя испепеляющую нежность, –
Последний дар – переписав тебе…
НЕБЕСНАЯ ЗЕМЛЯ
Всегда о нежности, всегда о небывалом,
Не о себе, – через границы дня…
Земным делам, таким пустым и малым,
Мой легкий щит – не выдавай меня!..
…Всегда о нежности, и пусть всегда не кстати,
Всё попусту, всё с сердцем невпопад,
Всё – странником, куда глаза глядят,
И воином миролюбивой рати.
Не о земном, – но о земле моей,
Простых сердец вечернем водопое;
О кротости – через границы дней,
О нежности – через границы вдвое…
– Мой легкий щит, мое копье, мой меч.
Моя любовь!.. – И вот опять приснится:
Сквозь глубь ночей, что всей душой истечь, –
Твои неизъяснимые ресницы…
СТИХИ О МОЛОДОСТИ
Еще о нежности поют твои глаза,
Ковшом любви невычерпанной глуби.
Еще тебе никто не рассказал,
Как горестно и сладко сердце любит.
Еще весь мир – дрожащий отблеск дня, –
Плывет во мне, тебе неуловимый.
И так светло и радостно звеня,
В нем всходят вёсны и нисходят зимы…
И в легких днях, еще таких простых,
Чт о сердцем кротким можешь ты заметить?..
И чт о поймешь в скупых словах моих
Вот этих строк, рожденных на рассвете…
НОЧНОЙ СПУТНИК
Не узнавая комнаты и кресел,
В бессоннице блуждая наугад
К окну, к столу и вновь к окну назад,
Где черный ветер стекла занавесил,
Я чувствовал – качался утлый дом
И рвался вверх от пристани ненужной
Земной корабль…
И я один был в нем,
И плыл во тьме над этой ночью вьюжной.
– Нет, не один. Бродили мы вдвоем
Между постелью, креслом и окном…
И спутник мой шаг в шаг ходил со мною.
Его плеча касался я плечом
И чувствовал, как тяжко дышит тьмою…
Молчали мы. Что говорить? О чем?
…А поутру, когда рассвет туманный
Вошел в окно и лег у наших ног,
Я увидал, кто был мой спутник странный:
По комнате ходили – я и Бог.
«Воля России». 1928. № 1.
БЕССОННИЦА ВТОРАЯ
Ни голодом, ни жаждой, ни разлукой…
Закрыть глаза… А сердце сквозь года,
Сквозь жизнь стрелою, пущенной из лука,
Летит вперед – и канет без следа,
Еще любя, и всё тесней и туже…
И взгляд внимательный с соседней из планет,
Пройдя землей, нигде не обнаружит
Моей любви и кратко скажет «нет!»…
…А в легком сне – и там я буду лишним, –
Что повторит, что вспомнит жизнь твоя?
Быть может – класс, быть может – сад и вишни
И за холмом вечерние края…
И только стих споет о небывалом.
Но этой ложью сердцу не помочь.
– И снова вижу комнату, и ночь,
И сбившееся на пол одеяло…
«Воля России». 1928. № 11.
ВЫХОД ИЗ КРУГА
Тобой исполненный и замкнутый в тебе
И круг забот, и круг часов беспечных.
Ах, о какой блистательной судьбе
Еще мечтать в годах бесчеловечных?
Не для тебя ль крылами легких птиц
С листов газет над строчками событий
Летит мой мир сквозь золото ресниц
По звонкой, опрокинутой орбите…
Свисти и пой, веселый птицелов!
– Но сердце не почувствовать на ощупь.
Не для сетей божественный улов,
Что серебром еще в сетях полощет…
…И, падая на камни, обомлев,
Не о тебе душа в припадке страждет.
Не о земном, но об иной земле
Святой восторг неутолимой жажды…
III
СТИХИ К МУЗЕ
Так часто в тишине ночной
Росло крылатое движенье –
Небесное отображенье
Угрюмой горечи земной.
И сердце чуткое мое
Воздушные вбирало волны
И подымало острие
Преемником певучих молний.
И ты, вдыхая воздух талый,
В весенней звонкой вышине,
Вот так же к Пушкину слетала,
Как и слетаешь ты ко мне.
И помнишь всё еще, быть может,
Сквозные лепестки свечей,
И гулкий зал, такой не схожий
С дешевой комнатой моей.
И вот всплывает профиль смуглый
В воспоминаниях твоих…
– И, робкий исправляя стих,
Мой черновик бросаешь в уголь.
«Воля России». 1929. № 2.
ШЕСТИКРЫЛЫЙ СЕРАФИМ
Горит душа, как легкий пламень
Над освященным бытием,
И ночью на плече моем
Трепещет светлыми крылами.
Днем, в суете и возбужденьи,
Вдруг останавливаясь, жду
Благословенную чреду
Молниеносных пробуждений.
…И всё прекраснее и строже,
– У сердца радостный Сизиф –
Иная жизнь опять тревожит,
Мой вещий дух преобразив.
И бьется, путы разрывая,
Земною горечью дыша,
Еще лукавая и злая,
Но пробужденная душа!..
«Воля России». 1928. № 1.
СТИХИ О КРЫЛЬЯХ
Безумный век, безумный ураган!
Как можно жить, как может сердце биться?..
– И вот опять летит за океан
Звенящая распластанная птица.
И радио хрипит на площадях
Еще одно прославленное имя…
…Но ветер над домами городскими
Несет иных, легчайших крыльев взмах
Сквозь вечера и синие бульвары,
Над матовыми солнцами кино,
Туда, в простор, где звездные пожары
И пыль миров, распавшихся давно…
Лети, душа…
И, веки опуская,
В последний миг я видел, как легла
Из-за плеча на тротуар сквозная,
Большая тень раскрытого крыла…
«Современные записки». 1928. Т. 7.
ПОЩАДА
…И вот пойми – есть в мире странный лад
Текущих рек и вьющегося ветра,
А у стиха медлительного метра
И паузы поют и говорят.
Но в музыке их вряд ли лучший звук,
Возникнувший из глубины вселенной,
Услышишь ты душой земной и тленной,
Не обожженной на огне разлук.
То не любовь, но чище, чем она, –
Прекрасная и кроткая надежда;
Весенний мир в раскрывшиеся вежды
Очей, с которых спала пелена…
…И чувствую – вот дни плывут, звеня,
Но падая, не ткнусь ногой о камень –
Прозрачными и легкими руками
Он оградит и сохранит меня…
ПОДЗИМЬ
Холодный дым, сиреневый и зыбкий,
Плывет с утра в студеном ноябре;
И я от крыш в хрустящем серебре,
И от тебя, и от твоей улыбки,
Вздохнув, свежо и остро опьянясь,
Хрустальный снег съедая с рукавицы,
Почувствую такую легкость птицы,
Такой восторг, такую синь и яснь…
– И вдруг пойму медлительно и странно,
Иную жизнь, плывущую вовне,
И то, что мир давно стал тесен мне,
А раз взлетев, – лететь не перестану…
«Звено». 1928. № 1.
ПУТЕВОДИТЕЛЬ ЗВЕЗД
О, счастье утлое мое!
Ладья в грохочущей стремнине…
Любви сладчайшее копье
Груди восторженной не минет.
И вот, в предчувствии тоски,
Великолепной и суровой,
Гудят горячие виски
Твоею ласковостью новой.
О, бедная любовь моя…
Быть может, жизнь обрушит вскоре
В твои цветущие края
Свое бушующее море.
И что останется тогда
В полуразрушенной вселенной
Скупым и скудным дням труда
От этой радости мгновенной?..
Развеет ветер легкий прах
В дневном, сияющем просторе.
И кто почувствует в словах
Такое призрачное горе?
– Я эту боль благословлю
Руки слабеющею дрожью.
Ты, компас, служишь кораблю
Путеводительною ложью.
«Воля России». 1929. № 2.
ЗВЕЗДА
Какая легкая любовь,
Какая нежная отрада…
– Так обвиваясь вкруг столбов,
Всползает плющ на стены сада.
…Я задыхаюсь так легко,
И так прекрасно умираю.
И вижу – вот недалеко
Дорога к найденному раю…
Не ты ль ведешь меня туда
И в руки дашь цветущий посох,
Когда, с небес упав, звезда
Росой заблещет на откосах.
И будут падать и сиять,
Сиять и падать неустанно,
Вокруг тебя, как кисея,
Колеблясь медленно и странно…
И я тогда любовь твою,
Такую легкую отраду,
Покорно в сердце раздвою –
Земного райскому не надо…
В последний раз коснусь земли
Ногой – и призрачно растаю.
И ты увидишь, как вдали
Звезда зажжется золотая…
– А на земле ученый гном,
Из-за стекла обсерваторий,
Расскажет миру о твоем
Блестящем и прекрасном горе.
«Воля России». 1928. № 1.
IV
СТИХИ О СОВРЕМЕННОСТИ
«На склоне дней трагических империй…»
На склоне дней трагических империй,
Ногой – на трон, душой – на эшафот
Восходит розовый монарх. И вот
Далекий гул уже гремит о берег.
И по ночам за окнами дворца
Стоит без сна, испуганный и кроткий.
И в полутьме белеет профиль четкий
Привычного, монетного лица.
И видит вновь – слепительный огонь! –
На площади народ и гильотину…
И чувствует, как вновь ему на спину
Ложится чья-то жесткая ладонь…
И от кошмара падая назад,
За пуховик широкого алькова,
Кричит во тьму нечеловечье слово
И слышит брань и пьяный рев солдат…
«Республика в фригийском колпачке…»
Республика в фригийском колпачке
На празднествах поверженных Бастилий
Красней, чем кровь.
И вот, в ее руке,
Как отблеском, у королевских лилий
Алеет шелк прозрачных лепестков…
…А с площади поспешный стук подков,
Дохнув по окнам воздухом сражений,
Гремит в Конвент. – И, падая с коня,
Охрипший всадник спит в изнеможеньи,
Едва сказав, ругаясь и кляня…
– Но в городе уж шепчутся в испуге
И знают все:
Король опять на юге!..
«Никто не знал, что приближался срок…»
Никто не знал, что приближался срок
Под дробь непогрешимых барабанов,
Когда качался в белой мгле туманов
На площади повешенный пророк.
Пылили по дорогам эскадроны,
Фуражки запрокидывая вбок,
Но немощен и хил был старый бог,
И немощны и хилы были троны…
И города, в преддверье новых эр,
Заканчивая ежедневный ужин,
Еще не знали, что уже не нужен
Их крепкий мир, а вечный Робеспьер
Уже повел на плаху королеву…
– О, не жалей же, робкая душа,
Полей, приготовляемых к посеву!
Как можешь ты без радости дышать,
И можно ль жить без гордости и гнева?..
А новый мир, сменяя мир былой,
Идет в кругу иных тысячелетий
И также дышит холодом и мглой
На медленном, чуть брезжущем рассвете…
«Так началось – не освежали век…»
Так началось – не освежали век
Кровавые, туманные рассветы.
И по ночам хвостатые кометы
Летели вновь и начинали век
Безжалостной и беспощадной эры.
Но люди говорили на углах
О счастии – и в грубых их словах
Горел огонь неистребимой веры.
…И как-то вечером, когда еще заря
Цвела вверху и золотила долы,
На площадь из ворот монастыря
Стремительно прошел Савонарола.
– И дым, и пепел выжженные дни
Вновь понесли в сияющее небо…
Но нищие уже просили хлеба,
И по ночам зловещие костры
Пылали по лесам и по дорогам.
Пересыхали реки от жары,
А женщины на очаге убогом
Варили суп из липовой коры…
И люди на углах уже молчали.
И лишь во сне вздыхали в темноте
О той недосягаемой мечте,
Что их всю жизнь вела через печали…
СТИХИ ОБ АНГЛИИ
Над Лондоном – восточная луна,
Раскосая, немая и глухая.
Над Лондоном – туманов пелена.
И сквозь туман – далекий вой Шанхая.
И во дворец дежурный офицер
Несет депеши сумрачно и хмуро.
И вот – плывут стрелки из Сингапура,
И моряки прошли через Танжер.
– Но яростная, желтая толпа
Уже топтала в улицах концессий
Тяжелый флаг морской, британской спеси
И консул ждал с рев о львером у лба…
О, Англия! И твой удел изменчив!..
И ты под властью Правящей Руки.
А не твои ль завшивевшие френчи
Еще таскают в селах мужики?..
Еще, быть может, мельницы Йоркшира
Кружат Новороссийское зерно;
А нефть и кровь стекают заодно
С страниц тобой диктованного мира.
И не твои ли ящики патрон,
Оставленные белыми в Ростове,
Не для тебя ли держит наготове
Москва, переправляя на Кантон!?
И краснорожая, перемотав портянки,
Опять ползет по выбитым полям.
И вот под гром внезапных телеграмм
Снижают фунт внимательные банки…
Потом, когда опять через Суэц
Пройдут назад разбитые десанты, –
История запишет в фолианты
Еще одной Империи конец.
ОГНЕННЫЕ ГОРОДА
«Из дансингов усталые мужчины…»
Из дансингов усталые мужчины,
Прижав, вели изнемогавших дам
Сквозь мглу ночей, где пел в огне реклам
Призыв любви, и вечной, и единой…
Взлетали на мосты автомобили,
С картавым криком падая в туман.
Хрипело радио над входом в ресторан
И задыхалось от вина и пыли.
По набережным черных, жирных рек
Бродили исступленные поэты
И бормотали мирные сонеты,
И слушали, как дышит новый век
Тяжелым и прерывистым дыханьем.
И видели: над жертвенником крыш
Клубится дым и всходит в ночь и тишь
Над той же древней жертвою – Страданьем…
«В тумане вечера шпили далеких готик…»
В тумане вечера шпил и далеких готик
Сквозь сеть антенн прозрачны и легки.
А люди умирают от тоски
За окнами холодных библи о тек.
О, этих задыхающихся уст
Не осчастливить огненным глаголом,
Чтоб скучный мир был снова дик и пуст
Перед тобою, радостным и голым…
Как занести в распухший каталог
И поместить на окнах библи о тек,
Что вновь и вновь, сквозь темноту дорог,
Несут сердца тяжелый камень плоти.
А над тоской, над пышной пылью книг
И гипсовым бессмертием Шекспира,
Средь льдов пространств трубит Архистратиг
О новом хаосе и сотвореньи Мира…
ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЧАЙ
Контроль небрежно рвет билеты.
Вхожу.
И вот до самых глаз
Над желтым озером паркета
Веселым ветром плещет джаз.
Льют электрические выси
Молочный душ и дымный пар
На шаг извилистый и лисий
Легко касающихся пар.
И воздух, ломкий и неверный,
Закруживает не спеша
Средь скользких столиков таверны
Тебя, бессмертная душа!
И этот зал, и люстры эти,
И скрипок яростный прилив
Несут, жужжа, в мое столетье
Туманный, блоковский мотив.
И вот, над жаркой чашкой чая,
В пару качаясь, как змея,
Мне темным взглядом отвечает
Возникнувшая тень твоя…
Розовощекие спортсмены
Гремели кружками о стол
И клочья ноздреватой пены
Сбивали пальцами на пол.
И хохотали. И шумели.
И шли за женщинами в круг,
Ища в таком же ловком теле
Веселых, временных подруг…
…А тень качалась и грустнела,
У самых губ, у самых глаз…
Тогда, пронизывая тело,
Пропел смычок в последний раз…
И разорвав оцепененье,
В такой прекраснейшей тоске,
Я это маленькое пенье
Занес на мраморной доске.
И стулья завернувши боком,
Я поклонился и ушел,
Оставив объявленье:
«Стол
Занят Александром Блоком».