Четыре гектара посевов поддерживали добрые надежды…
День ото дня, поля, окружающие Журавлиный хутор, становились зеленее и пышнее. В солнечные дни старый хутор напоминал черную, претерпевшую жестокое плавание баржу, которая наконец приплыла к тихой пристани средь зеленого озера. Майский ветер разгонял вокруг зеленую рябь.
В огороде Айно, по мнению Пауля, творила чудеса. В парнике росла рассада. На грядках чванливо растопырились синие перья лука, кружевную зелень ботвы распустила морковь, на маленьком солнечном холмике раскинулись листья тыквы, похожие на чертополох, раскрыли глаза какие-то неминуемые во всех огородах яркооранжевые цветы с резким запахом. По настоянию Айно, Пауль должен был обнести эту плантацию заборчиком для защиты от кур, хотя их еще и не было. Но ведь они будут!
Хозяевам хутора некогда было присесть на скамеечке, поставленной Паулем в саду под березой, и полюбоваться на плоды трудов своих. Забота словно стояла рядом, подталкивала под бок, ворчливо напоминала: «Вот она я… А вы не забыли про фундамент под новый хлев?»
Пауль принялся рыть канаву для фундамента, но Айно перебила у него работу, решительно сказав, что канаву выроет она сама. А он пусть лучше возит камень для фундамента, пусть возит песок и подумает, как доставить бревна из лесу. Но пора ли попросить помочь этих славных людей с хутора Яагу?
Колодец причинял им беспокойство. Весенняя вода из него быстро пропала. Без Семидора тут не обойтись, — надо сходить за ним.
Но Семидор пришел сам, как всегда хлопотливый и суматошливый, в обычном своем пиджаке с обвисшими полами и разошедшимися швами. Подмышкой нес канат, в руках облезлый картонный чемоданчик. В какие-нибудь пять минут он успел обегать дом, хлев и огород и обо всем высказать свое мнение — в общем одобрительное; Айно обещал принести каких-то редких семян, Паулю надавал советов, как лучше поставить хлев. Выслушивая советы, Пауль — сам плотник — только усмехался и неопределенно мычал: «Гм, да, да…»
Только когда они подошли к колодцу, Семидор стал серьезен и деловит. Он приказал Паулю немедленно сколотить лестницу и тяжелую покрышку на колодезное устье.
Пока Пауль подбирал подходящие жерди, Семидор осматривал сруб и, свесившись внутрь колодца, обстучал палкой старые стенки, грубо сложенные из плитняка. Затем, сняв пиджак, принялся помогать Паулю.
— Послушай, Семидор, а как это ты колодезным мастером стал? — спросил Пауль, с любопытством поглядывая на его худые жилистые руки с вытатуированными на них шхунами и якорями.
— Э, друг, нужда и быка в колодец загонит, — охотно отозвался Семидор. — У нас с матерью земли не было на Сааремаа, так чего же делать? Я уж шестнадцатилетним парнем колодцы бурил. Тут чего их не рыть, не скоро до камня дойдешь, а попробуй на острове Сааремаа… Там другой раз все тридцать два ярда приходилось в камне бурить. Взрывать надо было.
— Опасное дело…
— Ну, понятно — не канаву копать… Заложишь в дно взрывчатку — фитиль зажжешь, и с этого момента каждая секунда тебе часом кажется. Две минуты он горит… За это время ты должен на поверхность выкарабкаться, лестницу вытащить, устье закрыть. Конечно, можно было фитиль минут на пять зажечь, — тут можно бы не торопиться, да ведь денег он стоил, и я экономил на нем.
Пауль покачал головой.
— Ну, правильно, — глупо, — охотно согласился Семидор. — Так и вышло, что чуть не погиб. Однажды я сорвался с лестницы, пока лез наверх, а фитиль догорал уже, — тут бы мне и конец, да я все же не растерялся, выхватил садовый нож и отрезал фитиль у самого запала… С тех пор у меня руки стали дрожать и хозяева уж неохотно на работу нанимали: ты, говорят, несчастливый…
— Тогда ты в море ушел, — догадался Пауль.
— Да… — помолчав, подтвердил Семидор. — Тогда… У нас с матерью земли не было. А я мать очень жалел. У меня ведь только мать, — отца я не знал. Просто Мартин, сын Марии… Я ей обещал: «Заработаю на землю, пусть она будет величиной с твой головной платок, но она будет твоя…» Но на море у меня тоже не вышло. Проплавал я два года на «Северонии» помощником кочегара, и в Ботническом у Финляндии наскочили на скалы. Потом рассказывали, что это уж решено было хозяевами: судно старое, негодное, а застраховано на высокую сумму… Тогда мне второй раз смерть в лицо посмотрела, но только мне умирать нельзя было: я земли еще не добился… Ну, вернулся на свой остров, а там все пальцами указывают: «Нет Семидору удачи ни на земле, ни на море». А мне горько… Эх, думаю, разве во мне дело… И я бы колодцы рыл как следует, если бы не надо было на фитилях экономить…
Семидор ожесточенно застучал, молотком по жерди, загоняя ее в паз.
— Ну, а землю так и не достал? — спросил Пауль.
— Нет, при той власти не достал… Мария умерла. Дорожным рабочим работал, женился, домик построил, правда — не лучше твоей хибарки, да она сгорела…
— Как же это?
— Кто ее знает… От трубы, видно, занялось ночью. Еле мы сами выскочили.
Длинная лестница была сколочена, и Пауль с Семидором осторожно спустили ее в колодец. Семидор открыл чемоданчик, в котором нашлись старые буравы и несколько пачек трофейного немецкого тола, похожего на желтое туалетное мыло. Сняв шляпу, он бросил ее на пиджак, подумав, скинул замасленную жилетку, под которой оказалась другая жилетка, еще хуже и замасленнее. В ней он и спустился в колодец.
Прошло полчаса ожидания.
— Ну, как? — иногда кричал Пауль, свешиваясь вниз.
Неясное бурчание слышалось в ответ.
— Фитиль ставь подлиннее! — орал Пауль в темную дыру колодца. — Что ты говоришь?
— Поучи свою бабушку… — глухо донеслось снизу.
Наконец, как-то очень неожиданно, над колодцем вынырнуло лысоватое темя Семидора; он с кошачьей ловкостью перемахнул через сруб и заорал на Пауля:
— Тяни!
Они в момент вытащили лестницу, надвинули тяжелый деревянный щит на колодец и отскочили за угол сарая.
Что-то глухо ухнуло и дрогнуло под ногами, что-то дробно ударило в щит, приподняв его, словно чей-то громадный кулак двинул в него снизу.
Внизу пахло каменной пылью и едкими газами взрывчатки.
К вечеру, после того как вынули куски каменистой породы и рассчистили дно колодца, в нем показалась вода; уровень ее медленно, но верно повышался.
Семидор обновил колодец.
Сделав свое дело, он не торопился уходить. Тщетно пытаясь придать порывистой своей фигуре важный и чинный вид, расхаживал вокруг, давал советы и поучал жителей Журавлиного хутора, как лучше все расположить и построить. Видно, роль учителя доставляла искреннюю радость этому старому человеку, которого на хуторе Яагу самого держали в ежовых рукавицах и учили, как надо жить.
По его словам, однако, получалось совсем даже наоборот. «Я им сказал… Я им сделал…» — постоянно повторялось в его речи. Можно было подумать, что Маасалу и Тааксалу без него шагу не могли ступить. — Нет, но какой насос я им поставил к колодцу! — кричал он возбужденно. — Если б ты посмотрел, парень… Теперь вода идет прямо в хлев.
И, забыв о своей напускной важности, он совсем уж несолидно и ребячливо хлопал руками по коленкам и победно похохатывал.
— Я ничего не скажу, они толковые парни, но без старого Семидора им не обойтись, как журавлятам не летать без вожака, — распинался он, многозначительно подмигивая, и настойчиво заглядывал слушателям в глаза, словно боялся, что ему не поверят.
Пауль, поглядывая под ноги, только посмеивался и не обрывал старика. Не оборвал он его даже когда Семидор картинно рассказал, как он в волости отвоевал суперфосфат для всех обитателей на хуторе Яагу; видно, забыл, что Пауль в тот раз был свидетелем его позора. Нет, что-то в Семидоре не позволяло Паулю грубо оборвать его.
Когда Пауль заговорил о плате, старик, снова пытаясь принять важный вид, сухо сказал, что вообще-то он уже распростился со своим старым ремеслом, а если и пришел помочь, так это для собственного удовольствия и это его личное дело…
В словах Семидора зазвучала явная обида, и Пауль поспешил замять разговор.
Уходя, старик подал Паулю и Айно шершавую руку, с которой время не могло стереть вытатуированного на ней якоря, и покровительственно сказал:
— Поднимай пар в котлах… Это я говорю — Семидор. В случае чего, на буксире вытянем…
В воротах он еще раз с достоинством приподнял шляпу и кивнул головой.
Пауль проводил его задумчивым взглядом. Что ни говори, а Семидор становится неузнаваем. Диво, да и только.
Для стройки понадобился песок. Пауль поехал за ним в карьер на опушке леса, по соседству с полем Роози Рист.
Трясясь в телеге по полевой дороге, он с любопытством оглядывался, желая увидеть, как растет пшеница Роози. Он ворочал головой то в одну, то в другую сторону, и на его лице росло удивление.
Пшеницы не было!..
Не было ни пшеницы, ни ячменя, ни ржи. Вместо хлебов виднелись две узкие полосы овса и картофеля, а там, дальше, на большом пространстве была засеяна вика. Овес и вика, хм… Пауль осуждающе покачал головой. Какое хозяйство мыслимо на таких началах? Где голова у Роози, о чем она думала?
А вот и сама Роози, в белом платке, низко надвинутом на лоб, большими босыми ногами вышагивает за лошадью Коора, окучивает свой картофель! Увидев Пауля, она дружелюбно улыбнулась.
Он поздоровался и спросил:
— Слушай, Роози, а где ж твоя пшеница?
Роози отмахнула от лица назойливого овода; виноватое выражение появилось в ее робких глазах.
— Ни ржи, ни пшеницы, ни ячменя, — сурово сказал Пауль. — На что тебе эта вика? Ты же хотела пшеницу?
Тогда Пауль услышал сбивчивый рассказ Роози. Она в самом деле хотела и пшеницу, и ячмень, как и у всех людей. Семена обещал одолжить Коор, сам предложил, но в последнюю минуту оказалось, что у него нету их… Нашлось только немного овса и вот — картофель… А пахоту, чтоб не пропала, засеяли викой. На это Коор отпустил семян. Он сказал, что вика тоже очень нужна…
— Так, — задумчиво сказал Пауль.
Отвернувшись, он внимательно всматривался в высокую мужскую фигуру, размашисто орудующую косой в поле. Он узнавал эту длинную худую фигуру с соломенным грибом на голове.
— Роози, — мягко и грустно сказал Пауль. — Это, конечно, Михкель Коор там косит вику для коров. Я почему-то думаю, что он не для твоей коровы косит. Правда?
— Но… он мне дает иногда свою лошадь поработать, — пробормотала Роози.
— Смотри, Роози… — покачал головой Пауль и ступил на шаг ближе к ней. — Смотри, как бы он тебя не опутал, как муху. Разве ты не понимаешь?
Роози молчала, с прежним виноватым выражением лица исподлобья смотрела на Пауля.
— Но ты стой за себя, — гневно сказал Пауль. — Если ты не совладаешь с ним, приди, скажи мне, я ему шею сверну, голодному чорту. Придешь?
— Приду, — тихо и испуганно пообещала Роози и боязливо посмотрела в сторону Коора. Заметив, что он теперь, опираясь на древко косы, издали наблюдает за их беседой, она поспешно отвернулась.
Зачем Пауль вмешался — он и сам не знал. Но слова эти у него вырвались потому, что он был очень зол сейчас.
Михкель наваливал молодую пахучую вику на воз.
— Алло! — крикнул Пауль. — С каких это пор Михкель Коор на чужом поле косит?
Коор не спеша вытер клоком травы сырое, отражающее небо лезвие косы и молча воткнул ее в зеленую копну вики.
— Или, может быть, я не прав. Может быть, ты в батраки нанялся к Роози? — ехидно спросил Пауль.
Михкель ступил к телеге Пауля. Он был внешне спокоен, только какая-то жилка дергалась на костлявом лице под глазом.
— Знаешь, Рунге, не путайся не в свое дело. Не мути воду. Понял?
Они с минуту спокойно, внимательно и оценивающе разглядывали друг друга. Потом Пауль многозначительно сказал:
— Мне это не нравится, хозяин.
— Не мути воду, — повторил Михкель.
Не спуская друг с друга злых глаз, они с трудом разминулись, — полевая дорога была узка, — передние колеса их телег со скрежетом задели одно за другое.
Пауль Рунге сидел в телеге сгорбившись. Толстая темная вена набрякла на его лбу; злоба поднималась в нем, кулаки его чесались. Почему эта история так его взволновала, он и сам хорошенько не понимал, ибо какое же отношение судьба Роози имела к нему? Скорее всего он порохом вспыхнул, потому, что, глядя на Роози, вспомнил историю с трактором, чуть не погубившую все его планы. Он не сомневался теперь, что Кянд сыграл над ним гнусную шутку, так же, как собирался сыграть ее Коор над Роози. Коор и Кянд — одна компания!
И как ловко сработано все, — поди подкопайся… Трактор пашет поля новоземельцу Роози Рист — все как следует! А кто такая Роози Рист? На полях Роози ни ржи, ни пшеницы — одна вика Коора и немного овса и картофеля. Осенью Коор подсчитает долги Роози за семена, за лошадь, за квартиру — за все, и ссыплет ее овес в свои закрома и вику свезет в свои сараи. Обманет, оплетет! Поставленная один на один с этим живоглотом, забитая, робкая и молчаливая Роози, конечно, сдастся, потеряется, — ну, поплачет в подушку и стерпит, как терпела всю жизнь. Она потерпит поражение так же, как он, Пауль, поставленный один на один с этим скользким, добродушным шутником Кяндом: не раскусил его сразу и остался в дураках.
— Kuradi nahk[9], — проворчал Пауль.
Чем больше он думал, тем тверже становилась в нем решимость проследить за развитием всей истории, научить Роози, как не попасться ей впросак и, если надо будет, то придать делу самую широкую огласку в волости.
«Вот ведь странная история, — с удивлением размышлял Пауль. — Прямо нехотя в кашу влезаешь…» Он старался все силы отдать только строительству на Журавлином хуторе, чтоб была у них с Айно своя теплая жизнь, чтоб сажала Айно каждую субботу хлебы в печь, как это делали у Вао и на всех других хуторах, и чтоб свинина не выводилась из засола круглый год. Уж не бог весть чего он и хотел-то. Они ли с Айно не старались жить мирно, не ссорясь ни с кем, а вот на первых же порах новой жизни в Коорди уже нажили себе врагов. Во-первых — чванливый самодур Вао, потом этот скользкий Кянд… Теперь Коор встал на дороге. И все почему? Надо думать, не только потому, что им его физиономия не нравится. Тут, если раскопать, — дело глубже…
— Слишком много врагов на одного, как думаешь, Анту? — ворчливо сказал он мерину, поводя его за уздцы к песчаному карьеру. — Пожалуй, одни и не справимся?
Но Анту только покорно мотнул головой. Его мало трогали обиды хозяина. Он-то уже слишком много прожил на своем веку, чтоб волноваться. Прошли времена, когда он резвым жеребенком мчался по лугам и обиженно косился огневым глазом на кнут. Теперь бы только мягкой травки пожевать, благо она близко… Да чтоб воз не так тяжел был…
Воз, однако, был нагружен тяжело. Хозяин не поскупился, наложил полный ящик золотистого тяжелого песку. Там что бы ни было, а фундамент нового хлева на Журавлином хуторе должен быть воздвигнут. Ради фундамента Пауль ни себя, ни Анту не пожалеет и хоть самому Кянду шею свернет, если на дороге встанет!