О, город, где зыблются тени
Под зеленью шумных раин,
Колеблемых ветром весенним,
Слетевшим со снежных вершин!
Повисли балконы с резьбою,
Обвитые тонкой лозой;
Дома — с черепицей простою,
С щербатою, дряхлой стеной.
Над городом ломанной глыбой
Твердыня стоит у воды,
А дальше, на рынке — и рыба,
И в грузных корзинах — плоды.
Мужали в труде палаваны,
По праздникам игры вели,
И в Индию шли караваны,
Как к югу летят журавли.
* * *
Отсюда жемчуг шел в палаты Рима,
А в Азию — паласы и шелка.
На масляной кулак неутомимый
Сшибался грозно с мощью кулака.
Скрипит арба, сверкают фаэтоны,
Мацонщики теснятся, как всегда.
С утра у лавок не смолкает гомон,
А ввечеру в пыли бредут стада.
От века здесь щедры земные блага,
Здесь на плоту поет ущелий сын,
И дремлет город, освеженный влагой,
Одетый в тень трепещущих раин.
* * *
Но он не спит, вскипеть готовый, —
Котел над пышущим костром;
Он разорвет свои оковы,
Едва с нагорий грянет гром.
Как отзвук неуемной боли,
Сердца разящий вдовий крик:
— Зураб, тебе страдать доколе?!
— О, мать, все ближе смертный миг!
И словно груз неся столетий,
О сыновьях скорбит она:
Один — в хрустальном Базалети,
Другого погребла стена.
Ужели даль не прояснится,
Чтоб журавли могли лететь?
Пусть станет вновь крепка десница,
Чтоб строить, и писать, и петь!
Давно кирка лежит без дела,
Ржавеет в поле праздный плуг,
Забыт клинок, в пыли кольчуга,
Умолк чонгури нежный звук,
А древний край простерт в бессилье,
Пронзен копьем нещадных мук.
Ответа нет! С ярмом скрипучим
Звучит «Урмули» в лунный час,
И ночь неодолимый сумрак
На башни льет из черных глаз.
И тьмы не сдвинуть ураганам
Иль трубам, что к боям зовут.
Лишь базалетские свирели
Об уповании поют.
Вершин седые веретена
Мотают клочья дымных туч,
Тая грома и пряжу молний
Меж истомленных жаждой туч.
* * *
Издавна был опорой жизни
Картлийский крепкий земледел,
Но он забыл, с дороги согнан,
Как в люди выбиться хотел.
Он может дуб взвалить на плечи,
С нагорий сбросить валуны,
Но свергнуть не решится князя —
Душителя его страны.
Он слышит: «Мужичье — как свиньи!
Лентяй валяется в грязи.
Возьмешь за шиворот — заплачет,
А волю дашь — уже грозит!
Оборван весь, в лохмотьях жалких, —
Но спорить он готов с тобой,
А мы ведь с розовою кровью
И даже с кровью голубой!»
Его пинают беспощадно,
Бьют по зубам — кому не лень.
Под свист кнута несется ропот:
«Как тяжек, господи, мой день!»
* * *
Над пыльным верстаком склоненный,
Измучен люд палящим жаром,
И ветер с гор не льнет прохладой
К изнемогающим амкарам.
Проходят дни в труде всегдашнем,
Чтоб без забот гуляли баре;
В дому — ни лишней корки хлеба,
В деревне — ни зерна в амбаре.
Хоть тяжко, быть покорным надо,
Строгать и шить рукой усталой.
Ручьи должны вливаться в море,
Чтоб море вечно грохотало.
Когда ж рассвет раскроет двери?
Когда весна дохнет прохладой,
Чтобы спасти людей из пекла
Неугасаемого ада?!
* * *
Богатей прибрал умело,
Льстиво княжий нрав хваля,
И господские поместья,
И дворянские поля.
Он прижал к прилавку пузо,
Ястребиный косит глаз,
Очаги крушит и губит,
А спросить — спасает вас.
Златоуст — послушать только!
На прицел карман берет.
Пусть святым Христом клянется,
Пусть хоть братом назовет, —
Он петлю накинет ловко,
Присосется, как паук,
В паутину селянина
Завлекает, будто друг.
«День иной дороже года,
Год иной лишь дню подстать».
Хочет он, — мертвеет город,
Хочет, — оживёт опять.
Дань повсюду собирает,
Простодушие хваля,
Как пожар, он пожирает
Вместе с лозами поля.
* * *
Призрак ночи тает в поле,
Уступает свету мгла,
А с горийских колоколен
Уж звонят колокола.
И гремят, готовясь к строю,
У казарм ряды солдат,
И над древнею землею
На заре штыки блестят.
В грудь бия со скорбью ложной,
Негодует «патриот»,
Озирается тревожно
И в душе шпика клянет.
Тьма еще объемлет землю,
И легко ли света ждать?!
Задыхаясь, время дремлет,
Обращая взоры вспять.
Где желанная свобода?
Царь в ночи нам не дал дня;
Спас от льва, но волкам отдал,
Крестным знаменьем маня.
Мы, закованные, пляшем,
На лице — тоски печать:
Угрожают стягом нашим
Балаганы увенчать.
Нас лишив родного слова,
Сыт захваченной землей,
Торжествует царь, готовый
Всех живых душить петлей.
Но во тьме сквозит пыланье,
Разгораясь горячей;
На клинках у нас сиянье
От прадедовских мечей.
Свет с гробниц восходит к выси, —
То взывает предков прах:
И Аспиндза, и Крцаниси
Оживают вновь в боях.
* * *
В час утра тиховейный
Народ дома покинет,
Цветком оранжерейным
Проследует княгиня.
И семеня вослед ей,
В лечаке, с новой сплетней,
Стремится в городок —
Не женщина, понятно,
Скорей скоропечатня
И уличный листок.
* * *
Крик князя: «Прочь с дороги!»
Такого вы видали?
Грядет помещик строгий
При шашке и кинжале.
То — ураган всесильный,
Чья злоба всем страшна,
Коль нет еды обильной
И рогами — вина.
Дед отражал когда-то
Азийский ятаган,
А этот — завсегдатай
Духанов, бич крестьян.
Заносчивый вития,
Он — «соль» своей страны.
На деньги ль трудовые
Он пьет под визг зурны?
С зурначами он непрочь
Прокутить и день, и ночь.
Угрожает он расправой,
Поклонись не так хоть раз,
Даже конь с холеной гривой
На дыбы встает тотчас.
Со стрекозьим тонким станом
Дворянин спешит, пыля,
С князем свой досуг деля,
И кичится буйным нравом,
Месть кровавую хваля.
Витязь сей с пустым карманом
И с пустою головой
Дом давно уж пропил свой.
Сей любитель полной чаши
И не сеял, и не жал,
Но вгонял до рукояти
В тело ближнего кинжал.
Пусть судьба его слиняла,
Пусть кафтан его не нов, —
Проколоть и муху может
Острием своих усов.
— Налей! Я пью до дна!
Налей еще вина!
Ликуй, наш кров!
Сразим врагов!
* * *
Проходит переулком
Народник космоглавый,
Глася: «Осилив козни,
Восторжествует право!»
Твердит: «В былое канут
И цепи, и заботы,
Как учат по брошюрам
Нас Бюхнер с Молешотом».
У них друзей немало,
Кому в ночах не спится,
В чьих бородах и космах
Гнездо свила бы птица.
О жизни селянина
Они толкуют много
И слезы льют над хатой,
А хата — как берлога.
Оплакивают нивы
И к грозным дням боев
Цырюльников готовят
И франтов-поваров!
Ночами строят планы,
Что совершат свой суд;
Депешу Гарибальди
Восторженную шлют:
«С победой, лев! Целуем!
И мы хотим восстать!»
Ему же и Лиахвы
На карте не сыскать!
* * *
Народ в библиотеке,
А шпик дозор несет.
Не закоулок Гори —
Он Картли в бой ведет!
Опасную крамолу
Таят страницы книг;
Готовит новь к посеву
Таинственный сошник.
И вот раздался голос,
И слушает народ:
— Всю мразь и грязь эпохи
Лиахва унесет!
Уж порохом запахло…
«Как ласточка средь нив,
Весна, весна мелькнула,
Надежды разбудив!» [1]