Итак, общий вывод, к которому приводит теоретическое рассмотрение концепции о законе трудовых затрат, заключается в следующем. Под законом трудовых затрат можно понимать, в сущности говоря, одно из двух: либо самый факт необходимости пропорционального распределения трудовых затрат общества на любой ступени его развития, либо определенный и неизменный способ (неизменный не по своей форме, а, скажем, по своему материальному содержанию) пропорционального распределения трудовых затрат.
Не трудно заметить, что именно в первом смысле говорится о «необходимости разделения общественного труда в определенных пропорциях» в цитируемом обычно письме Маркса к Кугельману. Здесь совершенно явно имеется в виду самый факт необходимости пропорционального разделения труда. Эта необходимость является своего рода законом природы. Нельзя себе представить, что если в современном обществе труд распределяется пропорционально, то в будущем обществе он будет распределяться диспропорционально. Точно так же, как нельзя себе представить, что если в современном обществе основой общественной связи является труд, производительная деятельность общественною человека, то в будущем обществе основой общественных отношений станет, скажем, игра на флейте.
Именно в этом смысле Маркс в своем письме к Энгельсу от 8 января 1868 г., посвященном критике Дюринга, писал следующее: «Ни одна общественная форма не может помешать тому, чтобы рабочее время, находящееся в распоряжении общества, тем или иным путем не регулировало производства. Но пока это регулирование происходит не через прямой, сознательный контроль общества над его рабочим временем (это возможно только при общей собственности), а через движение цен товаров, то все остается в том виде, как ты вполне удачно изложил еще в «Немецко-французских ежегодниках»[11]
Стало быть, при любой общественной форме «находящееся в распоряжении общества рабочее время тем или иным путем регулирует производство. Совершенно очевидно, что Маркс подчеркивал этот момент прежде всего в противовес утверждениям буржуазных экономистов, выдвигающих в качестве регуляторов производства при различных общественных формациях самые разнообразные и весьма многочисленные «факторы»: полезность, производительность, насилие и пр. Общественный труд, находящееся в распоряжении общества рабочее время остается регулирующим производство моментом. Мы полагаем, что самая решительная борьба против концепции «закона трудовых затрат» не должна вести к забвению этого простого обстоятельства, совершенно элементарного с точки зрения марксизма. Между тем в настоящее время, когда критика теории закона трудовых затрат еще только начинается, уже имеются попытки взять под сомнение это безусловно правильное положение, которое некоторыми экономистами изображается как одна из версий закона трудовых затрат.
Эти попытки чрезвычайно характерны для механистического способа мышления, которое к любому вопросу подходит с застывшим «или — или». Это обстоятельство только лишний раз показывает, что бороться против теории закона трудовых затрат при помощи механистического оружия нельзя. Напротив, такие попытки могут лишь повредить интересам борьбы. При различных общественных формах рабочее время регулирует производство тем или иным путем — говорит Маркс. В этом-то все дело.
Таким образом, самый факт необходимости пропорционального распределения труда абсолютно ясен и бесспорен. Эта необходимость действует, сохраняет свою силу, независимо от исторической, общественной формы. Признание этого факта, понимание этой необходимости представляет собою абсолютно необходимое звено на определенной ступени теоретического анализа. Непонимание этою простого факта свидетельствует о «полнейшем невежестве как в области того предмета, о котором вдет речь, так и в области научного метода». На определенной ступени абстрактного анализа понимание факта необходимости (пропорционального распределения труда, независимо от общественной формы, представляет собою абсолютно необходимую предпосылку. Однако метод Маркса характеризуется ore односторонним сведением качественно различных явлений к однообразной, серой абстракции; Маркс идет по пути выведения сложных, богатых определениями категорий из более простых. Отсюда ясна полная недопустимость превращения, простой категории, необходимой на определенной ступени абстрактного исследования, во всеобщий и универсальный закон, пригодный для всех времен и всех народов. Такое употребление научного орудия не по прямому назначению приводит лишь я пустым и бессодержательным определениям.
И в самом деле, если мы о какой-либо общественной формации можем сказать лишь, что в ней действует необходимость пропорционального распределения труда, то это, иными словами, означает, что мы об этой формации не можем сказать решительно ничего. Познавательная ценность подобного утверждения не выше того, что нам дают классические примеры тривиальных утверждений. Волга течет в Каспийское море; лошади едят овес. Так обстоит дело с законом трудовых затрат, если в виде этого «универсального и всеобщего закона» представлять самый факт необходимости пропорционального распределения труда, факт, о котором Маркс упоминает не как об универсальном и всеобщем законе, а лишь как о необходимой ступени в теоретическом анализе.
Не трудно заметить, что изложение своей теории «закона трудовых затрат» т. Бухарин начинает именно с понимания этого закона в первом смысле. Однако бессодержательность этой трактовки столь очевидна, что на этой ступени т. Бухарин долго не задерживается и незаметно переходит к пониманию закона трудовых затрат во втором смысле. Под этим законом понимается уже не самый факт необходимости пропорционального распределения труда, не принцип этот в его предельной абстракции, а вполне определенное осуществление этого принципа, вполне определенный способ и характер, вполне определенное, — выражаясь подлинными словами т. Бухарина, — «материальное содержание» принципа пропорционального распределения трудовых затрат.
С особой отчетливостью это понимание закона трудовых затрат во втором смысле обнаруживается в тех случаях, когда т. Бухарин пытается конкретнее изобразить значение и порядок действия своею «закона». Констатируя тот бесспорный факт, что у нас в порядке плана цены в своей полуфиктивной роли складываются сознательно иначе, чем они складывались бы стихийно, т. Бухарин тут же делает весьма многозначительную оговорку. «Но это ни в малой степени не значит, что здесь есть нечто, противоречащее закону пропорциональных трудовых затрат. Наоборот, здесь есть предварительная антиципация (предвосхищение) того, что при стихийном регулировании устанавливалось бы post festum»[12]. Таким образом, вся разница между регулятором капитализма и регулятором, действующим в переходном хозяйстве в виде закона трудовых затрат, сводится к тому, что закон трудовых затрат в порядке предварительного сознательного предвосхищения устанавливает те же (по своему материальному содержанию) пропорций в общественном процессе воспроизводства, которые при действии закона ценности устанавливались бы бессознательно, стихийно.
Далее т. Бухарин делает следующее замечание: «Когда мы говорим о нашем хозяйственном росте на основе рыночных отношений, (это есть «смысл» нэпа с известной точки зрения), то тем самым мы опровергаем тезис о противопоставлении социалистического накопления (даже) закону ценности. Фигурально говоря, мы и закон ценности заставляем служить нашим целям. Закон ценности «помогает» нам и, — как это ни странно звучит, — тем самым подготовляет свою собственную гибель»[13]
Здесь абсолютно (правильна мысль, что нельзя противопоставлять закону ценности социалистическое накопление. Это две категории, несопоставимые уже по той простой причине, что они расположены в различных плоскостях. Все остальное содержание этого замечания не может не вызывать серьезных недоумений. Прежде всего, следует заметить, что «смысл нэпа» сводится к сохранению рыночных отношений действительно лишь с известной (и притом весьма определенной) точки зрения. В настоящее время, когда лозунг неограниченной свободы рынка стал знаменем капиталистических групп, это совершенно ясно. Далее, разве отношения между плановым началом в нашем хозяйстве и законом ценности, — этим самодержцем неограниченной рыночной стихии, — в самом деле исчерпываются той идиллией, которую рисует т. Бухарин? Разве вся роль закона ценности сводится к тому, что мы заставляем его служить своим целям, и он самым, послушным образом нам помогает?
Нет сомнения, что в сложных взаимоотношениях плана и стихии в советской экономике известную роль играет и момент «использования». Однако сводить к этому все дело — значит не видеть чрезвычайно существенной стороны, которая заключается в борьбе между планом и стихией, в борьбе за план, в форме и под флагом которой развертывается реальная классовая борьба в нашей стране. Впрочем, такое «сведение», такое одностороннее понимание взаимоотношений между планом и стихией вполне соответствует той точке зрения, согласно которой «смысл нэпа» заключается в сохранении рыночных отношений, а закон ценности «перерастает в закон трудовых затрат», под которым подразумевается не что иное, как «неизменное материальное содержание» закона ценности.
Еще ярче, пожалуй, второй вариант понимания закона трудовых затрат выступает в «Заметках экономиста», где т. Бухарин писал:
«Сам закон накопления предполагает существование другого закона, на основе которого он «действует». Что это — закон трудовых затрат или что либо иное, — в данном случае для «нас безразлично. Ясно одно: если какая-либо отрасль производства систематически не получает обратно издержек производства, плюс известную надбавку, соответствующую части прибавочного труда и могущую служить источником расширенного воспроизводства, то. она либо стоит на месте, либо регрессирует. Этот закон «годится» и для зернового хозяйства. Если соседние отрасли производства находятся в сельском хозяйстве в лучшем положении, происходит процесс перераспределения производительных сил»[14]
Здесь прежде всего бросается в глаза, что зерновое хозяйство рассматривается как некое единое целое, в то время как всем известно, что в условиях переходного хозяйства производство зерна протекает в различных социальных формах. Необходимо иметь в виду по крайней мере четыре уклада, на которые распадается зерновое хозяйство. Зерно (производится, как известно каждому, в хозяйствах натурального типа, простого товарного типа (бедняцко-середняцкая масса индивидуальных хозяйств), типа капиталистического (кулацкие хозяйства) и типа обобществленного, социалистического (совхозы и колхозы). Если даже отбросить элементы натурального хозяйства, то остаются все же три хозяйственных уклада. Можно ли объединить эти три уклада под одним «законом», который в одинаковой степени «годится» для всех? Совершенно очевидно, например, что в настоящий период форсированной борьбы против капиталистически-эксплоататорских элементов советская хозяйственная политика отнюдь не руководствуется по отношению к кулацким хозяйствам — производителям зерна, — тем принципом, что им следует непременно возмещать издержки производства, плюс известную надбавку. Наоборот, при помощи индивидуального обложения и прочих мер мы стремимся свести до минимума ту часть прибавочного продукта, которая сосредоточивается в руках кулаков. Кулачество отвечает на это, как известно, сплошь и рядом сокращением посевов. Задача сводится к тому, чтобы это сокращение кулацких посевов, в известном смысле неизбежное и естественное в условиях обострившейся классовой борьбы в деревне, компенсировать и перекрыть расширением зерновых посевов бедняцко-середняцкого крестьянства и обобществленного сектора. Поэтому зерновые хозяйства последних двух типов должны быть поставлены в значительно лучшие условия по сравнению с кулацким хозяйством. Совхозы, например, для своего расширения требуют не только возмещения издержек производства, плюс известной надбавки, соответствующей части прибавочного труда. Как это ясно каждому, форсированное строительство гигантских зерновых совхозов требует от государства на первых порах затраты довольно крупных средств, которые черпаются вовсе не обязательно из той же отрасли зернового хозяйства.
Стало быть, при ближайшем рассмотрении обнаруживается, что «закон», который, по мнению т. Бухарина, «годится» для зернового хозяйства, как, повидимому, и для всех других отраслей народного хозяйства, на самом деле вряд ли вообще куда-нибудь годится, ибо он оставляет совершенно в стороне главное, а именно: социально-классовую характеристику хозяйственных единиц. Любопытно, что в этой именно связи т. Бухарин сам делает замечание насчет своего «закона»: «что это — закон трудовых затрат, или что-либо другое, — в данном случае для нас безразлично». Справедливость требует признать, что закон трудовых затрат в том смысле, в каком он выступает здесь, действительно чрезвычайно напоминает «что-либо другое». В самом деле, здесь говорится об издержках производства, которые вовсе не являются логической категорией всякого хозяйства вообще, а представляют собою, напротив, историческую категорию товарно-капиталистического хозяйства, возникающую и действующую на основе закона ценности. Далее, представление об отдельных «отраслях производства» здесь целиком и полностью соответствует бессубъектному товаропроизводящему обществу, в котором действительно «процесс перераспределения производительных сил» между отраслями регулируется тем законом насчет «издержек производства, плюс известная надбавка», который выставляется в качестве «годного» и для советской экономики.
Несколько лет тому назад один из советских экономистов писал: «Для товарно-социалистической системы остается обязательным равновесие между спросом и предложением на рынке и соответствующее образование или установление цен — соответствие цен издержкам производства».[15] Этот экономист, однако, открыто заявил, что по его мнению в советской экономике господствует закон ценности. Этот же автор считает, что «нормальные плановые элементы нашего хозяйства вовсе не ликвидируют товарного хозяйства и не вытесняют его».
И, действительно, если признать, что закон издержек производства господствует в нашем хозяйстве, тогда нет решительно никаких оснований отрицать действие закона ценности, на основе которого только и может итти речь об издержках производства. Таким образом, «закон трудовых затрат» в его втором смысле чрезвычайно мало отличается от закона ценности. Если понимать под законом трудовых затрат неизменное материальное содержание закона ценности, то спор о том, господствует ли в нашем хозяйстве закон ценности или закон трудовых затрат, является в значительной степени бессодержательным спором о словах. Закон трудовых затрат выступает в этом случае до поры до времени как псевдоним, как стыдливое покрывало закона ценности. При первом же прикосновении критики это покрывало спадает, псевдоним раскрывается.
Излюбленные разговоры некоторых экономистов насчет материально-технической логики производственных пропорций, сохраняющих свое значение при любой общественной форме производства, порочны в своей основе. Верно, что раз существует производство, должны существовать также те или иные материально-производственные пропорции. Однако не только форма установления этих пропорций, но также их материальное содержание, весь характер этих пропорций в целом зависит от социальной формы производства, определяется ею. Поэтому можно говорить о логике материально-производственных пропорций лишь в рамках определенной экономической структуры общества. Однако, как только мы оставляем эти рамки, когда мы выходим за пределы определенной общественной формы производства — исчезает и эта «логика»; она сменяется, уступает место новой, подчас совершенно иной «логике». Отсюда ясно, что утверждения насчет «железной логики» материально-технической пропорциональности, сохраняющих свою силу независимо от смены общественной формы хозяйства, свидетельствуют лишь о чрезвычайно механистическом подходе к экономическим проблемам. Механистический метод характеризуется забвением специфичности общественных явлений, стремлением свести особые законы определенных эпох к общим началам, пригодным для всех времен и всех народов, недооценкой значения социальной формы производства. Конструкция «закона трудовых затрат» носит на себе все следы механистического подхода.[16] Мы полагаем, что к закону трудовых затрат вполне применима, с соответствующими изменениями, та критика, которой Ленин подверг другой «универсальный» закон, пресловутый «закон убывающего плодородия почвы». Напомним в двух словах резюме ленинской критики. «К чему сводится «очевидность» пресловутого «закона убывающего плодородия почвы?» — спрашивал Ленин. — К тому, что если бы последующие приложения труда и капитала к земле давали не уменьшающееся, а одинаковое количество продуктов, то тогда незачем было вообще расширять запашки… тогда «земледелие всего земного шара можно было бы уместить на одной десятине». Таков обычный (и единственный) довод в пользу «универсального» закона. «И самое небольшое размышление покажет всякому, — продолжает Ленин, — что этот довод представляет из себя бессодержательнейшую абстракцию, которая оставляет в стороне самое главное: уровень техники, состояние производительных сил»[17]. Как мы видели выше, закон трудовых затрат также «оставляет в стороне самое главное», в данном случае — различие общественных формаций. Поэтому, на наш взгляд, к закону трудовых затрат вполне применима та характеристика, которую Ленин даст закону убывающего плодородия: «вместо универсального закона мы получаем, следовательно, в высшей степени относительный «закон», — настолько относительный, что ни о каком «законе»… не может быть и речи»[18]