Письмо было подписано, запечатано и послано. И Омнепотенский пришел.
Термосёсов встретил учителя на крыльце; обнял его, поцаловал и извинился перед ним во вчерашних своих поступках, сказавши, что он был пьян и ничего не помнит. Затем он ввел не опомнившегося Омнепотенского в комнаты Данки и, держа его обеими руками за плечи, сказал ему:
— Тут дело вот в чем. Я получил с почты письмо, которым меня извещает приятель, что я нужен буду в другом месте. Поэтому время тянуть некогда. Свои теории вы всегда будете иметь с собою; меня же не всегда с собою иметь будете, а потому прямо к делу. Полюбя вас, я хочу, нимало не медля, проучить вашего Туберкулова. Что ты такое про него знаешь, Варнава?
— Что? Я особенного ничего не знаю, — отвечал учитель.
— Как ничего не знаешь, а ты чем-то вчера хвалился, когда мы шли туда, к Порохонцевым.
— Ну, ведь я это и сказал, — отвечал Омнепотенский. — Я слышал только, как он, всходя на крыльцо церкви, сказал к чему-то: «Дурак». Я думал, что он это Ахилле.
— Да, ну это, брат, немного. А я было думал дать тебе два поручения, чтоб открыть игру с оника. Ну да ничего: мы, как говорят, за благослови Господи, во-первых, сейчас подымем дело об оскорблении Ахиллою того мещанина, которого он на улице за уши драл. Как его фамилия?
— Это комиссар Данилка, — сказал Омнепотенский.
— Почему это он комиссар? Комиссар или Комиссаров?
— Комиссар. — Да почему-у?
— А кто его знает, почему. Так его все зовут: он по комиссии городничего у его тестя лошадь для смеху ходил красть, да его так крапивой высекли.
— Да; вот видишь! Стало быть, есть причина, почему его зовут комиссаром. Теперь, как же его фамилия?
— Да комиссар Данилка, да и все.
— Да разве это фамилия, «комиссар Данилка»? Как его настоящая фамилия?
— Я не знаю, как его фамилия. У него никакой фамилии нет.
— Полно врать, разве бывает человек без фамилии?
— Да, у него фамилии нет.
— Эх, чурила! Ни до чего с тобой не договоришься. Ну да все равно. Вели ему, чтоб он вечером сюда пришел, а между тем сам все это как следует изложи на бумаге. Мы это отошлем.
— Куда?
Термосёсов посмотрел еще раз внимательно на Омнепотенского и сказал:
— Да тебе не все ли равно, куда? Ведь тебе надобно только Туберкулова своротить.
— Нет, не все равно, — отвечал Омнепотенский. — Я помню, что вы мне вчера говорили — куда писать про Туберозова. Я его ненавижу, но я доноса писать не стану.
— Отчего же это ты не станешь?
— Оттого, что это не мое дело, оттого, что это низко.
— А с тобой не низко поступают?
— Да пускай со мною поступают низко, но я все-таки доносчиком не буду. Они все подлецы, он про поляков доносил, но зачем же, чтобы и я был такой же, как он.
— Да, а кто же тебе сказал, что это будет донос?
— А что же это будет?
— Служение своему делу.
Омнепотенский подумал и отвечал, что он и на служение делу таким приемом не согласен.
— Ну, так напиши это для газеты.
— А, для газеты?
— Да.
— Да ведь что же: в какую вы газету пошлете?
— В «Новое время».
— Ну вот!..
— Что такое?
— Какое же у нее направление?
— А тебе что за дело?
— Да и у нас почтмейстерша все распечатывает.
— Да что вы все со своей почтмейстершей. Прекрасная женщина, а вы все на нее: «Распечатывает, да распечатывает». Ну, хорошо, ну боишься почтмейстерши, ну мы другим манером отправим. Ты только напиши, а там уж не твое дело. Я знаю, как отправить.
Варнава опять задумался и на этот раз согласился сегодня же к вечеру принести обстоятельно изложенное описание всех предосудительных поступков старогородского духовенства и доставить его Термосёсову вместе с живым комиссаром Данилкой. И все это в точности исполнил.
Литературное произведение Омнепотенского, назначавшееся в «Новое время», Термосёсов взял к себе, а комиссара Данилку представил судье Борноволокову и, изложив перед ним обиду, нанесенную Данилке дьяконом Ахиллой, заключил, что Данилка просит судью разобрать его с его обидчиком. В этом изложении Термосёсова прикосновенным к этому делу как соучастник вышел и протопоп Туберозов, назвавший Данилку «глупцом».
— Это и будет наше первое дело здесь, — сказал Термосёсов на ухо судье. — Прикажете завтра их вызвать?
— Да, — отвечал судья. — Послезавтра.
— Ну, послезавтра, — согласился Термосёсов и, оборотясь к Данилке, сказал:
— Приходи послезавтра. Ты только того, смотри, — внушал ему Термосёсов, выпроводив его за двери, — ты лупи бесчестья рублей триста. Больше не спрашивай, а триста. Я тебе говорю, что уж мы тебе это вытребуем.
Термосёсов сам продиктовал Омнепотенскому прошение от комиссара Данилки на имя судьи и заставил Данилку подписать эту просьбу и подать ее.
При подписании просьбы оказалось, что у Данилки действительно была своя фамилия, что он называется мещанин Даниил Сухоплюев.
Когда все это было как следует улажено и Даниил Сухоплюев выпровожен вон, Термосёсов вложил сочинение Омнепотенского в конверт, запечатал его и, не надписывая никакого адреса, отослал с Ермошкой на почту. Мальчишке было строго наказано, чтобы он, отнюдь не отдавая этого письма никому в руки, — просто бросил бы его в почтовый ящик.