Посвятив много 9-й заповеди, мы будем кратки с последнею десятою, которою воспрещается желать чего бы то ни было чужого — «дому ближнего, села его, вола и всякого скота и всего елико суть ближнего твоего». Существование целой юрисдикции, ведающей гражданские иски, ясно указывает, сколь обще людям всех вер «желание» получить в свою собственность что-либо принадлежащее ближнему. Все повинны этому греху, и русские тоже. Самый возвышенный в своих помыслах поэт русский, Пушкин, не счел себя совершенно свободным от этого греха. В поэтической перифразе этой заповеди о неприкосновенности «всего елико суть ближнего» Пушкин говорит: «Не надо мне его вола», и действительно, — вола, которого ему «не надо», Пушкин отнимать у ближнего не хочет, но если есть «подруга», которая «мила, как ангел во плоти»… тогда «о Боже праведный, прости!» — поэт сознается, что он воспользуется ее милостью… Его не стесняло, что потеря милой подруги будет для ближнего, конечно, тяжелее потери вола.
Еврейские экстасты и поэты в этом случае были скромнее: их Суламита сама «стережт свой виноград» и сама снимает свои «одежды легкотканные» перед тем, к кому «влекли ее желанья знойные». Нафан приходит обличать самого царя Давида за соблазн чужой жены, и царь надевает рубище и посыпает голову пеплом. Таков жидовский дух. Игривая поэтическая шутка русского поэта, столь легко извиняющая соблазн чужой жены, показалась бы преступною в глазах религиозного еврея. Но у нас, русских, это, к сожалению, даже не ставится в грех, а считается молодечеством и нередко составляет своего рода признак хорошего тона.
В изложенном мы показали, как представляется нравственность евреев на заповедной черте, разграничивающей безнравственность от доблестей духа, переходящих в область героического и святого. По нашему мнению, нивелировка, которую мы могли произвести по заповедной линии, не дает никаких оснований утверждать, чтобы евреи были хуже не-евреев.
Теперь посмотрим на то, что можно видеть в области чувств высших.