ИНТЕРЕСНОЕ ДОМИНО
Была зима. Святки наступили. Долинскому кто-то подарил семейный билет на маскарады дворянского собрания. Дорушка во что бы то ни стало хотела быть в этом маскараде, а Анне Михайловне, наоборот, смерть этого не хотелось и она всячески старалась отговорить Дашу. Для Долинского было все равно: ехать ли в маскарад или просидеть дома.
- Охота тебе, право, Дора! - отговаривалась Анна Михайловна.- В благородном собрании бывает гораздо веселее - да не ездишь, а тут что? Кого мы знаем?
- Я? Я знаю целый десяток франтих и все их грязные романы, и нынче все их перепутаю. Ты знаешь эту барыню, которая как взойдет в магазин - сейчас вот так начинает водить носом по потолку? Сегодня она потерпит самое страшное поражение.
- Полно вздоры затевать, Дора!
- Нет, пожалуйста, поедем. И поехали.
О том, как зал сиял, гремели хоры и волновалась маскарадная толпа, не стоит рассказывать: всему этому есть уж очень давно до подробности верно составленные описания.
Дорушка как только вошла в первую залу, тотчас же впилась в какого-то конногвардейца и исчезла с ним в густой толпе. Анна Михайловна прошлась раза два с Долинским по залам и стала искать укромного уголка, где бы можно было усесться поспокойнее.
- Душно мне - уже устала; терпеть я не могу этих маскарадов,-жаловалась она Долинскому, который отыскал два свободных кресла в одном из менее освещенных углов.
- Я тоже не большой их почитатель,- отвечал Нестор Игнатьевич.
- Духота, давка и всякого вздора наслушаешься - только и хорошего.
- Ну, ведь для этого же вздора, Анна Михайловна, собственно и ездят.
- Не понимаю этого удовольствия. Я, знаете, просто... боюсь масок.
- Боитесь!
- Да, дерзкие они... им все нипочем... Не люблю.
- Зато можно многое сказать, чего не скажешь без маски.
- Тоже не люблю и говорить с незнакомыми.
- Да, и со знакомыми так как-то совсем иначе говорится.
- Да это в самом деле. Отчего бы это?
Рассуждая, почему и отчего под маскою говорится совсем не так, как без маски, они сами незаметно заговорили иначе, чем говаривали вне маскарада.
Прошел час-другой, голубое домино Доры мелькало в толпе; изредка оно, проносясь мимо сестры и Долинского, ласково кивало им головою и опять исчезало в густой толпе, где ее неотступно преследовали разные фешенебельные господа и грандиозные черные домино. Дора была в ударе и бросала на все стороны самые едкие шпильки, постоянно увеличивавшие гонявшийся за нею хвост. Анна Михайловна тоже развеселилась и не замечала времени. Несмотря на то, что они виделись с Долинским каждый день и, кажется, могли бы затрудняться в выборе темы для разговора, особенно занимательного, у них шла самая оживленная беседа. По поводу некоторых припомненных ими здесь известных маскарадных интриг, они незаметно перешли к разговору об интриге вообще. Анна Михайловна возмущалась против всякой любовной интриги и относилась к ней презрительно, Долинский еще презрительнее.
- Уж если случится такое несчастье, то лучше нести его прямо,-рассуждала Анна Михайловна. Долинский был с нею согласен во всех положениях и на эту тему.
- Или бороться,- говорила Анна Михайловна; Долинский и здесь был снова согласен и не ставил борьбу с долгом, с привычным уважением к известным правилам, ни в вину, ни в порицание. Борьба всегда говорит за хорошую натуру, неспособную перешвыривать всем, как попало, между тем, как обман...
- Гадость ужасная! - с омерзением произнесла Анна Михайловна.- Странно это,- говорила она через несколько минут,- как люди мало ценят то, что в любви есть самого лучшего, и спешат падать как можно грязнее.
- Таков уж человек, да, может быть, его в этом даже нельзя слишком и винить.
- Нет, все это очень странно... ни борьбы, ни уверенности, что мы любим друг в друге... что-то все-таки высшее... человеческое... Неужто ж уж это в самом деле только шутовство! Неужто уж так нельзя любить?
Анна Михайловна выговорила это с затруднением, и она бы вовсе не выговорила этого Долинскому без маски.
- Как же нельзя, если мы и в литературе и в жизни встречаем множество примеров такой любви?
- Ну, не правда ли, всегда можно любить чисто? Ну, что эти волненья крови... интриги...
- Да, мне кажется, что вы совершенно правы.
- Как, Нестор Игнатьич, "кажется"! Я верю в это,- отвечала Анна Михайловна.
- Да, конечно... Борьба... а не выйдешь из этой борьбы победителем, то все-таки знаешь, что я - человек, я спорил, боролся, но не совладал, не устоял.
- Нет, зачем? Чистая, чистая любовь и борьба - вот настоящее наслаждение: "бледнеть и гаснуть... вот блаженство".
- Долинский, здравствуй! - произнесло, остановясь перед ними, какое-то черное, кружевное домино.
Нестор Игнатьевич посмотрел на маску и никак не мог догадаться, кто бы мог его знать на этом аристократическом маскараде.
- Давай свою руку, несчастный страдалец! - звало его пискливым голосом домино.
Долинский отказался, говоря, что у него есть своя очень интересная маска.
- Лжешь, совсем не интересная,- пищало домино,- я ее знаю - совсем не интересная. Пора уж вам наскучить друг другу.
- Иди, иди себе с богом, маска,- отвечал Долинский.
- Нет, я хочу идти с тобой,- настаивало домино. Долинский едва-едва мог отделаться от привязчивой маски.
- Вы не знаете, кто это такая? - спросила Анна Михайловна.
- Решительно не знаю.
- Долинский! - опять запищала та же маска, появляясь с другой стороны под руку с другой маской, покрытою звездным покрывалом.
Нестор Игнатьевич оглянулся.
- Оставь же, наконец, на минутку свое сокровище,- начала, смеясь, маска.
- Оставь меня, пожалуйста, в покое.
- Нет, я тебя не оставлю; я не могу тебя оставить, мой милый рыцарь! решительно отвечала маска.- Ты мне очень дорог, пойми, ты - дорог мне, Долинский.
Маски слегка хихикали.
- Ах, уж оставь его! Он рад бы, видишь ли, и сам идти с тобой, да не может,- картавило звездное покрывало.
- Ты думаешь, что она его причаровала?
- О, нет! Она не чаровница. Она его просто пришила, пришила его,-отвечало, громко рассмеявшись, звездное покрывало, и обе маски побежали.
- Пойдемте, пожалуйста, ходить... Где Дора? - говорила несколько смущенная Анна Михайловна еще более смущенному Долинскому.
Они встали и пошли; но не успели сделать двадцати шагов, как снова увидели те же два домино, шедшие навстречу им под руки с очень молодым конногвардейцем.
- Пойдемте от них,- сказала оробевшая Анна Михайловна и, дернув Долинского за руку, повернула назад.
- Чего она нас так боится? - спрашивало, нагоняя их сзади, черное домино у звездного покрывала.
- Она не сшила мне к сроку панталон,- издевалось звездное покрывало, и обе маски вместе с конногвардейцем залились.
- Возьмем его приступом! - продолжало шутить за спиною у Анны Михайловны и Долинского звездное покрывало.
- Возьмем,- соглашалось домино.
Долинский терялся, не зная, что ему делать, и тревожно искал глазами голубого домино Доры.- Вот... Черт знает, что я могу, что я должен сделать? Если б Дора! Ах, если б она! - Он посмотрел в глаза Анне Михайловне - глаза эти были полны слез.
- Ну, бери,- произнесло сквозь смех заднее домино и схватило Долинского за локоть свободной руки.
В то же время звездное покрывало ловко отодвинуло Анну Михайловну и взялось за другую руку Долинского.
Нестор Игнатьевич слегка рванулся: маски висели крепко, как хорошо принявшиеся пиявки, и только захохотали.
- Ты не думаешь ли драться? - спросило его покрывало.
Долинский, ничего не отвечая, только оглянулся; конногвардеец, сопровождавший полонивших Долинского масок, рассказывал что-то лейб-казачьему офицеру и старичку самой благонамеренной наружности. Все они трое помирали со смеха и смотрели в ту сторону, куда маски увлекали Нестора Игнатьевича. Пунцовый бант на капюшоне Анны Михайловны робко жался к стене за колоннадою.
- Пустите меня бога ради! - просил Долинский и ворохнул руками тихо, но гораздо посерьезнее.
- Послушай, Долинский, будь паинька, не дурачься, а не то, mon cher {мой дорогой (франц.)}, сам пожалеешь.
- Делайте, что хотите, только отстаньте от меня теперь.
- Ну, хорошо, иди, а мы сделаем скандал твоей маске.
Долинский опять оглянулся. Одинокая Анна Михайловна по-прежнему жалась у стены, но из ближайших дверей показался голубой капюшон Доры. Конногвардеец с лейб-казаком и благонамеренным старичком по-прежнему веселились. Лицо благонамеренного старичка показалось что-то знакомым Долинскому.
- Боже мой! - вспомнил он,- да это, кажется, благодетель Азовцовых откупщик,- и, оглянувшись на висевшее у него на правом локте черное домино, Долинский проговорил строго:
- Юлия Петровна, это вы мне делаете такие сюрпризы?
Он узнал свою жену.
- Ну, пойдемте же, куда вам угодно, и, пожалуйста, говорите скорее, чего хотите вы от меня, бессовестная вы, ненавистная женщина!