С.-Петербург, понедельник, 29-го января 1862 г
Опубликование по высочайшему повелению нашего государственного бюджета встречено, как известно, всеми образованными людьми с искренним восторгом, в большей или меньшей степени равным тому, с каким встречен был манифест об улучшении быта крестьян. Этот восторг служит доказательством, что общество наше или, по крайней мере, образованные представители его понимают в большей или меньшей степени значение подобной меры и глубоко признательны за нее правительству.
Но, конечно, не все у нас вполне сознают значение этой меры, а потому-то очень многие и задают себе и другим вопрос: «Бюджет опубликован, это прекрасно; но можно ли разбирать его в наших периодических изданиях и высказывать о нем откровенно свои мнения?»
Подобный вопрос, мы в том уверены, будучи, с одной стороны, результатом существовавшего у нас прежде порядка вещей, не во всем выгодного для полного уразумения и самых мудрых правительственных распоряжений, служит, с другой стороны, несомненным доказательством того, что лица, ставящие этот вопрос, не сознают вполне ни значения, ни в особенности причин и цели опубликования бюджета.
Если правительство решается на подобную меру, то решается на нее, конечно, и сознательно, и не без цели. Опубликовать бюджет значит, между прочим, предоставить возможность обсуждать, разбирать его. Не тьмы, а света ищет, значит, правительство, приступая к такой мере, и цель его непременно будет таким способом достигнута, потому что и цель хороша, и средство вполне достойно цели.
Но мыслимо ли достижение такой цели при одном голословном обсуждении бюджета? Конечно, нет. Бюджет есть не просто собрание кое-каких цифр, которым, по личному благоусмотрению, можно придавать или не придавать одно или другое значение. Бюджет есть одно из самых главных выражений средств и нужд нации, а также и способов удовлетворения этих нужд. Бюджет показывает в большей или меньшей, но всегда в значительной степени, каковы, то есть достаточны или недостаточны, материальные средства правительства для достижения государственных целей; достаточны или недостаточны средства казны и силы народы для уплаты государственных налогов; правильно или неправильно распределены налоги между подданными государства; следует ли увеличить или уменьшить, сохранить эти налоги или заменить другими? и т. п. Ясно, значит, что обсуждение бюджета требует понимания его, а такое понимание невозможно без сознания общественных интересов, знания политических наук и знакомства с бытом народа, его нуждами и средствами. Ясно также, что умственных средств и способностей не только одного, но и нескольких лиц недостаточно для окончательного приговора о бюджете. Подобный приговор требует сведений и способностей многих лиц, и притом таких, которые сознают, по возможности, общественные интересы и серьезно смотрят, между прочим, на дело обсуждения государственных и других общественных бюджетов. Только подобные лица могут, а потому и обязаны заниматься, по возможности, этим делом и благотворно действовать на мнение большинства, давать ему правильное, разумное направление, противодействовать его иногда превратным толкованиям разных общественных явлений, ложным увлечениям и т. п. А возможно ли это без печатного слова? Чем же преимущественно, как не печатным словом, пользуются и все более или менее просвещенные администрации для объяснения народу общественных интересов, правительственных мер и целей и т. п.? Печатное слово не есть ли в наше время величайшее, благороднейшее и могущественнейшее орудие нравственных и умственных сил, и можно ли, разумно ли не пользоваться им для достижения благих правительственных и необходимых государственных целей? Да, только при помощи печатного слова можно достигнуть благой цели опубликования бюджета; только при содействии этого средства можно будет уничтожить вред от превратного толкования наших финансовых средств и затруднений; только при помощи гласного обсуждения финансовых вопросов все общество наше может в скором времени прийти к убеждению и сознанию, что оно должно не противодействовать, а верой и правдой содействовать правительству, между прочим, и в деле улучшения нашего финансового положения.
Но кроме вышеприведенного вопроса некоторые лица задают себе и другой вопрос, а именно: «Созрело ли общество наше для правильного обсуждения финансовых вопросов, и сумеет ли литература наша достойным образом разобрать государственный бюджет?»
Этот вопрос стόит предыдущего и, подобно ему, отзывается прежним порядком вещей.
Нет никакого сомнения, что не только у нас, но и во всех передовых по просвещению странах не все граждане способны делать правильную оценку бюджетам, точно так же, как далеко не все способны делать правильную оценку художественным, ученым, литературным и промышленным произведениям. Вот почему не удивительно будет встретить и у нас самые превратные толкования бюджета. Скажем более: и те из публицистов наших, которые более других занимаются изучением и частью печатным обсуждением финансовых и других общественных вопросов, не избегнут, по всей вероятности, некоторых ошибок и не преминут сделать несколько промахов при печатном обсуждении бюджета. Но разве это большая и неисправимая беда? Разве от этого пострадают наши финансы? Разве это ляжет пятном на нашу литературу? Не ошибаются только те, которые ни о чем не рассуждают и ничего не делают; да и то еще вопрос: не ошибаются ли такие люди более других уже потому, что ни о чем не рассуждают и ничего не делают? Не вся ли жизнь их — страшная ошибка и бесполезный, бессильный протест против жизни? Если одни превратно истолкуют одну цифру бюджета, другие — другую, третьи — третью и т. д., то найдутся и такие, которые своим ясным пониманием дела поправят ошибки других. Если же большинство более или менее образованной части нашего общества может поверить подчас на слово тем, которые сами не поймут, в чем дело, то подобное увлечение будет только мгновенным, скоропреходящим, безвредным, будет только толчком и послужит поводом к более серьезному обсуждению вопроса, ибо в противодействие ложному толкованию непременно и скоро явится, как это бывает везде и всегда, более правильная оценка того или другого явления, той или другой цифры бюджета и т. п. Стоит только проявиться правильному мнению, большинство непременно и тотчас же перестанет увлекаться ложным толкованием и станет разделять мнение, наиболее подходящее к истине. Мы смело утверждаем это, потому что везде и всегда общественным мнением управляют правые и сильные правотой, правдивостью своей, а не просто сильные физически. Если же и бывает иногда не так, то это только там, где правые не имеют физической возможности достаточным образом высказаться и проявить свои истинные убеждения, где грубая физическая сила сковывает силы нравственные и где преобладает не закон и право, а произвол и насилие. Недаром каждый человек наделен совестью. Как бы ни была она подавлена в нем, но она покидает его только с жизнью. Совесть же человека, как известно, всегда говорит и стоит за истинное и правое и допускает человека увлекаться ложным и неправым только тогда, когда уму его недоступно почему-либо в надлежащей степени истинное и правое. Вот почему, между прочим, неосновательно мнение тех, которые думают, что человечество вырождается физически и нравственно. Это могло бы быть только в таком случае, если б совесть не была присуща каждому человеку. Вот почему неосновательно и опасение, что превратное толкование бюджета теми или другими лицами только повредит нашему финансовому положению, а не улучшит его. Подобное опасение могло бы быть серьезным только в таком случае, если б у нас ни между публицистами, ни между членами министерства финансов и другими лицами не было ни одного человека, который бы, посредством печатной речи, мог разъяснить нашему обществу, как должно смотреть на ту или другую бюджетную цифру, как поставить и разрешить тот или другой финансовый вопрос, и т. п. Но, слава Богу! у нас найдется не один такой человек, лучшим доказательством чему служит приведенное в исполнение намерение правительства опубликовать бюджет!
Эта мудрая правительственная мера окажет не одно благодеяние нашему обществу. Она послужит, между прочим, к тому, что мы лучше прежнего будем сознавать как наши средства, так и наши слабые стороны в деле обсуждения общественных вопросов, а такое сознание поведет, между прочим, к тому, что мы станем менее говорить и более рассуждать, менее мечтать и более учиться.
Она принесет и ту пользу, что увеличит число основательных и уменьшит число неосновательных надежд о нашем будущем. Она будет содействовать распространению в нашем обществе сознания, что общественными вопросами шутить нельзя, что следует приступать к ним осторожно, разрешать не слишком скоро и нетерпеливо, уважать права всех и каждого, не пренебрегать исторически необходимыми явлениями и т. п.
Что же касается опасения, будто литература наша может не проявить себя достойным образом при обсуждении бюджета, то и это опасение неосновательно. До сих пор и наша литература, подобно остальным литературам в мире, содействовала, а не противодействовала правильному разрешению общественных вопросов, и если содействие ее не всегда оказывалось достаточным, то это не по ее вине, а по причинам всем известным. Каждая литература тем достойнее представляет собой, в значительной степени, общество, чем образованнее само общество, ибо и литература нуждается в средствах к существованию, а такие средства даются ей обществом. Притом каждая литература тем лучше и тем более служит общественным целям, чем более она имеет возможности заниматься общественными интересами и обсуждать общественные вопросы. Опубликование бюджета расширит сферу деятельности нашей литературы, увеличит количество ее положительных прав и нравственных обязанностей, а потому и внесет в нее новый и благотворный элемент, отчего и сама она выиграет в достоинстве, и обществу нашему принесет не одну, и притом более или менее значительную, пользу своим усиленным участием в разрешении общественных вопросов. Говорят, что в нашей литературе много пустячков, много фейерверков, не всегда даже и мищурно блестящих, и т. п. Правда! Но в какой литературе нет всего этого? Мало того: в какой литературе их не более, чем в нашей? А разве оттого, что и в них много пустячков и т. п., литературы английская, германская и некоторые другие подвергаются серьезным осуждениям и опасностям за разные более или менее ничтожные и безрезультатные выходки, фейерверки, каковы все литературные выходки и фейерверки? Подвергать их за это осуждению не значило ли бы то же, что считать театры явлением вредным для общества потому только, что на них вместе с гениальными операми, комедиями и драмами представляются и ничтожные водевильчики и иногда крайне нелепые фарсы? К чему такая нетерпимость, и не вреднее ли она всего того, что могли бы причинить вредного человечеству все литературы, вместе взятые, если б прямым назначением их было творить только зло и противодействовать всему благому и полезному?
Как человека нравственно облагораживает и возвышает только каждое приобретение нового, законного права, так и литературу нравственно возвышает и облагораживает только каждое расширение сферы ее серьезной деятельности. Литература наша доказывает собой, своей историей это правило. Она докажет это и разбором бюджета. Она поняла значение крестьянского вопроса и если не вполне высказалась о нем, то это зависело не от нее; но зато, если некоторые стороны этого вопроса не разрешены еще окончательно и продолжают разрешаться только путем практическим, без помощи предварительного теоретического разрешения их в литературе, то это происходит частию оттого, что всестороннее разрешение подобных вопросов требует всегда немало времени, а частию и оттого, что участие нашей литературы в этом вопросе было недостаточное, неполное, хотя она и питала к нему самое полное, самое живое сочувствие. Поймет и оценит наша литература и дело о бюджете, и нет никакого сомнения, что не одну более или менее важную услугу окажет она нашей финансовой администрации своим обсуждением финансовых вопросов и своим разъяснением общеполезных мер, которые почтет нужным принять эта администрация по опубликовании бюджета.
Итак, только к устранению недоразумений и превратных голословных толкований о наших государственно-финансовых делах поведет опубликование бюджета и серьезное обсуждение его в литературе, а там, где менее недоразумений и превратных голословных толкований, там более ясности в понимании сил и средств к выходу из затруднительного положения, там более и светлых упований, и чистых надежд, а где более таких надежд и упований, там менее жалоб и стонов, там общество рассудительнее и основательнее в обсуждении своих интересов; там менее неразумной ломки и более разумной, мирной и правомерной перестройки, требуемой опытом и сознанием общественной пользы; там общество способнее содействовать правительству в достижении общественных целей; там и люди лучше, если не по природе, то по взгляду на вещи и образу действий; там жизнь и разумнее, и теплее, и легче; там более честного труда, основательных сведений, искренних благословений…
* * *
Крепостное право, откупа и взяточничество — вот три смертных греха нашей общественной жизни, так долго мешавшие нравственному возрождению России и развитию ее экономического быта. Падение первых двух нанесет сильный удар и последнему; одному ему не устоять против успехов просвещения и гласности. Под взяточничеством мы разумеем все те незаконные поборы, какие взимаются общественными служителями нашего обширного отечества в свою пользу на основании их официального положения. Приблизительное определение суммы этих поборов и насколько они содействуют вздорожанию тех или других предметов и противодействуют сбережениям и образованию небольших капиталов, может составить любопытную политико-экономическую задачу. 1861 г. был свидетелем уничтожения крепостного права. С 1-го января 1863 решено покончить и с откупами, которые своим губительным влиянием на здоровье и нравственность народа едва ли менее причиняли России зла, чем крепостное право. Безнравственность их последствий отражалась на народе. При откупах трезвость и умственное развитие народа были немыслимы. А корчемство, драки, убийства, взяточничество, воровство, подкупы, всевозможные притеснения и мошенничества, даже в самой столице кабаки, присвоивающие себе права неприкосновенности средневековых азилиумов, и т. д., и т. д.? Чтоб избавиться от подобных последствий, лучше пожертвовать половиною откупных доходов. Не так сильно самые рьяные крепостники были до последней минуты уверены, что не посмеют коснуться их прав, как уверены некоторые откупщики, что без них еще не обойдется дело. Как те стращали, что мы останемся без хлеба, так эти стращают огромным недобором откупной суммы. Но как ошиблись одни, так, вероятно, ошибутся и другие. Да если даже и случится какой недобор по этой статье государственных доходов, то беда еще невелика: трезвый скорее пьяного может не тем, так другим доставить доход государству.
При предстоящем окончании откупной карьеры считаем нелишним сказать несколько слов об откупщиках. Прежде всего поражает в этом классе людей то, что между ними, несмотря на огромные капиталы, которые они наживали, почти не существует родовых богачей. Проклятые деньги, как выражается Фредерик Бастия, превращаются в прах, если не в руках их самих, то наверно в руках детей их. Где богатство Голиковых, Бородиных, Злобиных, Кузиных и множества других откупных миллионеров, возбуждавших некогда зависть в современниках своими богатствами и роскошною жизнью? Остается только одно темное предание об этих мастадонах откупного мира. Для настоящего поколения откупных крезов и их потомков правительство делает истинное благодеяние, уничтожая откупную систему. Мы уверены, что как большинство помещиков, несмотря на затруднительное положение, в каком они находятся, ни за что не желают возвратиться к прежнему крепостному праву, точно так же и откупщики сознают впоследствии свою собственную пользу от уничтожения откупов. Если они не сумеют избрать себе новой, хотя, может быть, и менее прибыльной, зато и менее рискованной и более почетной карьеры, то виноваты будут сами. При их огромных средствах промышленное положение России представляет им обширное поприще. Мануфактурная и заводская промышленность, торговое и банкирское дело только ожидают сильных деятелей, чтоб, при знании и средствах, доставить им если не случаи к быстрому обогащению, то более верный доход, честное и полезное занятие и почетное положение в свете. Тем, кому дороги дети и свое имя, следует еще при жизни своей позаботиться о приискании себе и им нового занятия. Оставить детям одно богатство, как бы оно огромно ни было, и не приучить их к какому-либо полезному занятию, которое дало бы им возможность быть не одними только потребителями капиталов, не есть еще добросовестно исполнить долг отца и гражданина. Это то же, что обречь своих детей на верное разорение. Из наблюдений ежедневной жизни мы убеждаемся, что легче бедняку составить себе состояние, чем сыну богача, привыкшему только тратить, сохранить свои наследственные миллионы. Еврейский откупной элемент, по-видимому, вполне сознает это и уже начал прокладывать себе дорогу на коммерческом поприще. Мы уверены, что он не замедлит занять видное место в нашей финансовой аристократии и на бирже, а с тем вместе и в обществе, как это мы видим за границей. Финансовый мир произвел не одну замечательную политическую личность. Казимиры Перье, Фульды, Беринги, Гладстоны замечательны не одними своими богатствами. Даже личностям, начинавшим свое поприще с нашей петербургской биржи, удавалось делать замечательную политическую карьеру. Покойный Паулет Томсон, бывший некогда на конторе здешнего дома Томсона Бонара и K°, впоследствии сделался председателем торговой палаты (President of the board of trade); а когда смерть помешала талантливому аристократу, лорду Доргаму, успокоить и преобразовать Канаду, был назначен на его место генерал-губернатором, чтоб покончить это трудное дело. Коммерческая карьера, заставляя зорко следить за всеми событиями торговли и политики, сталкивая ежедневно по делам с множеством разнородных личностей, чрезвычайно как способствует к развитию способностей и приобретению практического взгляда на людей и события. Нет сомнения, что если так благополучно начатое перерождение России продолжится, то большое значение будут иметь и у нас подобные личности.
Неудачные попытки вроде бывшей сальной спекуляции не должны пугать наших откупных богачей. Сальная спекуляция имела своей целью то же, что и откупа, — монополию и, как надо было ожидать, не могла выдержать на свободном рынке Англии и лопнула, наказав участников, как слышно, миллиона на два рублей серебром. Это может послужить только полезным уроком для других; точно так же, как промышленные попытки вроде «Сельского хозяина» остались, вероятно, не без благих последствий для их участников, доказав им, что для какого-либо промышленного успеха недостаточно знания одной только откупной грамоты. Чтоб создать торговый или банкирский дом, надо начать исподволь, приискав опытных сотрудников, и заинтересовать их в деле, в течение нескольких лет составить себе европейскую известность, как относительно ведения дел, так и денежных средств. В коммерции кредит и репутация дома зависят не столько от его богатства, как от образа его действий. Мы уверены, что если бы любой из наших известных откупных богачей явился вдруг на биржу и предложил свою трату на первого заграничного банкира, то из ста ремитентов едва нашелся бы один, который решился бы взять ее. Будучи мало знакомы с откупными личностями, мы не можем судить, найдутся ли между ними люди, которые были бы способны, подобно их еврейским собратам, к основанию чисто русских торговых или банкирских домов, и есть ли хоть один между ними, который был так дальновиден, что позаботился дать хорошее коммерческое образование своим детям; но от души желаем, чтоб нашлись такие личности. Более почетной и прибыльной карьеры они наверно не найдут. Они могли бы также положить основание внутренним банкирским домам, на манер английских, и, сосредоточив в своих руках все платежи и получения, сократить необходимость в средствах мены. Тогда и мы сказали бы с Байроном, что у нас есть свои Jew Rothschild and his christian brother Baring.[10]