В истекающем 1894 году, в "Чтениях Моск[овского] Общ[ества] Ист[ории] и Древн[остей] России" напечатаны две челобитные со «скасками», поданные в 1643 г. царю Михаилу Феодоровичу "турскими полонениками", калужским стрельцом Иваном Семёновым Мошкиным и московским посадским человеком Якимом Васильевичем Быковым.
Редакция большой и самой влиятельной теперь петербургской газеты заинтересовалась этим документом и воспроизвела «скаску» с полным доверием ко всему, что там сказано. Она прямо назвала «скаску» Мошкина и Быкова "Достоверным источником, который обстоятельно рисует быт чужих стран и предприимчивость, бескорыстие и патриотизм русских людей".
Думается, что если бы газета знала, какими людьми и с какими целями составлялись такие "челобитные со скасками", то она наверно предпочла бы просто перепечатать «скаску», как любопытный образчик этого рода письменности, и не стала бы заверять "достоверность этого источника", явная лживость которого до того очевидна, что несмотря на давность событий и отдалённость места описанных происшествий, а также на полное отсутствие проверочных сведений — лживость «скаски» всё-таки легко доказать из неё же самой, что мы сейчас же и попробуем сделать.
Главным сюжетом «скаски», приведённой в "Чтении Общества Истории и Древностей", служит отважный побег некоего Мошкина, вместе с 280 русских «полоняников» томившихся более семи лет на турецкой каторге. Побег был устроен из Царьграда по заранее обдуманному плану с судна «каторги», которое принадлежало Апты-паше Марьеву.
На судне, по словам Мошкина, было «250» турок и «280» русских невольников, — значит, почти на каждого русского невольника приходилось по одному турку. Пропорция ужасная для устройства побега, но тем занимательнее: как это сделается.
Мошкин под Азовом украл у турок сорок фунтов пороху и спрятал их у себя на «каторге», где их содержали так слабо и доверчиво, что они никому не попались с своей кражей. Мошкин решился взорвать «каторгу» в море и, когда произойдёт взрыв, уйти с судна со всеми своими товарищами, 280 русскими полоняниками. С этою целью один раз ночью Мошкин пробрался в капитанскую каюту, захватив с собою весь украденный пуд пороха, и заложил весь этот заряд целиком около того места, где спал Апты-паша, и подстроил под порох горящую головню; порох вспыхнул и произошёл взрыв, и "двадцать турок побросало в море"; но и сам Мошкин "обгорел по пояс". Паша, однако, остался невредим, так как он спал на "упокойном месте", и, проснувшись, поднял тревогу. Мошкин "учал ему говорить спорно", а потом бросился на пашу и проколол ему «брюхо». Началась схватка, после которой 210 турок были побиты, а 40 живых закованы в железо, а из русских 20 ранены и 1 убит.
Турок было всего 250 человек. Из них сброшено в море 20, побито 210 и осталось 40 человек, что составляет всего 270 человек. Значит, после катастрофы на двадцать человек стало больше. Газета даже и этого не заметила. (Прим. автора.)
Сам Мошкин был ранен стрелой в голову, правую руку и саблею — в голову и брюхо. После победы русские под предводительством Мошкина "пошли на судне". Идучи Средиземным морем, они побывали в "7 землях" и в Россию вернулись через Рим, Венецию, Вену и Варшаву. Они приставали и высаживались во многих городах и везде обращали на себя внимание и зависть иностранцев: везде "королевские ближние люди перезывали их в свои земли на службу и многие гроши давали". Такие богатые делали им предложения, каких, они знали, что в родной земле им ожидать себе невозможно, но они все не соблазнялись и плыли, и, заболтавшись по морю, попали в испанский город Мессину, где испанский генерал увидел Мошкина и стал предлагать ему "по 20 р. в месяц", а всем прочим "давал гроши и платья, и жалованья". Но Мошкин и все другие русские люди не польстились на выгодные предложения чужих правительств и "не подумали остаться в Европе".
Воздержались они от этого соблазна, "помня бога, православную веру, свою русскую природу и государеву милость".