По всей земле нартской прошел слух, что у заносчивого алдара Челахсартага выросла красавица дочь. Жену свою Челахсартаг взял из старого нартского рода Алагата, и Сослан не раз встречал Челахсартага в селении нартов, когда тот гостил у Алагата. Но дочь Челахсартага, красавицу Ведоху, никто не видел. Взаперти держал ее Челахсартаг в своей неприступной крепости Хиз. Среди гор, окруженная пропастями, высилась крепость Хиз. Мало кому пришлось даже видеть ее, а побывать в ней не пришлось никому.
Сослан добрался до крепости, залез на высокий утес. Глубокая пропасть отделяла этот утес от крепости. Черным-черна стоит крепость, и похоже, что в ней никто не живет. Притаился Сослан и стал ждать. От первого сегодня до седьмого сегодня ждал Сослан, и хотел он уже уходить, как на седьмую ночь осветилась вдруг крепость и к окну подошла девушка — это ее лицо светило светом полной луны. И Сослан как только увидел ее, так и полюбил. Глаз он не мог отвести от ее лица!
Вдруг услышал он шум и топот, блеянье овец и рев скотины. Протянула девушка руки из окна — подобно двум лучам, осветили руки ее всю окрестность, и увидел Сослан, что большое стадо скота, крупного и мелкого, гонят по узкой горной тропе люди Челахсартага, а сам он позади едет на коне.
«Большую добычу вы взяли, — подумал тут Сослан, — а только как вы ее в крепость загоните? Нигде моста я не вижу».
И только подумал он, как растворились бесшумно ворота крепости, белое полотно развернулось оттуда и мостом перебросилось через пропасть. По этому мосту, освещенному руками девушки, погнали люди Челахсартага свою добычу. Когда после всех прошел по мосту конь Челахсартага, опять свернулось полотно и скрылось в воротах. Закрылись ворота, убрала руки Ведоха, потемнело окно, темно стало на земле. Только высится черная крепость Хиз, почти достигая до неба.
Вернулся Сослан домой.
— Радуйся, мама! — сказал он весело Шатане. — Нашел я себе по сердцу невесту, получше она вертлявой Косер.
И рассказал он Шатане о дочери Челахсартага.
— Сын мой любимый, мной не рожденный, — ответила Шатана, — лучше бы тебе отступиться от красавицы Ведохи! Ведь рассказывала я тебе, что с детства предназначена тебе в жены дочь Солнца, Ацырухс.
— Мною слышал я от тебя о красоте Ацырухс, — недовольно сказал Сослан, — но не знаю я, какая она. А теперь глаза мои насыщены красотою Ведохи, и больше никто мне не нужен.
— Не тебе одному, всем нартам много несчастий сулит твое сватовство, — сказала Шатана. — И как же не понимаешь ты, что никому не отдаст Челахсартаг свою светлорукую дочь — без нее не сможет он попадать в свою крепость.
Но неотступно просил Сослан посватать за него светлорукую Ведоху, и когда посетил однажды Челахсартаг дом Алагата, пошли к нему Урызмаг и Хамыц с богатыми дарами, сватать его дочь за Сослана.
— Что бы вы еще выдумали, пастухи Ахсартагата! — сказал кичливый Челахсартаг. — Чтобы моя дочь стала женой колченогого горца Сослана?! Чтобы она весь день нежными своими руками собирала мягкие травы и по вечерам устилала ими изнутри грязные чувяки Сослана?! И чтобы чародейка Шатана помыкала ею и посылала ее доить коров?!
Так ни с чем вернулись сваты Сослана.
— Видишь: как я тебе говорила, так и вышло, — сказала Шатана. — Зачем тебе луннорукая Ведоха, ведь ждет тебя солнцеликая Ацырухс!
— Никого не хочу, кроме Ведохи! — сказал Сослан.
Много ли, мало ли времени прошло с тех пор — устроили Алагата торжественный пир.
Весь нартский народ собрался на этот пир. В обширном хадзаре рода Алагата уселись все нарты.
И, конечно, сын Хиза, Челахсартаг, тоже был приглашен на этот пир.
Досыта ели и допьяна пили нарты на торжественном пире рода Алагата. Волнами перекатывались здравицы — от старших к младшим и от младших к старшим. В разгаре был пир, когда сын Хиза, Челахсартаг, стал задирать Сослана.
— Клянусь отцом своим, — сказал Челахсартаг, — во всем готов я состязаться с тобой и уверен, что во всем превзойду тебя. Ну-ка, давай спляшем на спор!
Знал он, что у Сослана с рождения кривые ноги, но не знал он того, что когда возмужал Сослан, окрепли его ноги.
— Спляшем, — ответил Сослан. — А что ты поставишь на спор?
— Вот, если ты спляшешь лучше меня, — сказал сын Хиза, — тогда я выдам за тебя дочь свою Ведоху, которая, как ты знаешь об этом, красивее всех девушек на свете. Ну, а ты, может, тоже что поставишь?
— Шлем Бидаса поставлю я, — сказал Сослан. — При вести о битве шлем этот сам взлетает на голову воина, покрывает ее, и воин становится неуязвимым. Но еще в придачу ставлю я меч мой и панцирь. Как старшему и как гостю у нартов тебе начинать, Челах-сартаг!
Вскочил с места сын Хиза. Сначала плясал он на земле, и восторгались нарты его искусством. Раззадоренный их похвалами, вскочил сын Хиза на стол и пошел перескакивать с одного стола на другой. Но тут он ловкости не показал: задел носком чашу с рассолом и пролил ее на скатерть; наступил каблуком на край блюда и хлеб уронил на пол.
Сел Челахсартаг на свое место, и вышел плясать Сослан. Хорошо плясал сын Хиза, но Сослан плясал еще лучше. Как вскочил он на стол да пошел перескакивать со стола на стол! Волчком кружился он по краю столов и не задел ни одного куска хлеба, ни одной чаши не пролил. Поток крикнул Сослан, чтоб подняли все пирующие свои мечи и кинжалы остриями кверху, и начал Сослан танцевать невиданный танец на остриях мечей и кинжалов. С такой быстротой вертелся он на них, с какой колеса мельницы кружатся на бурном потоке. И поминали кто бога, кто черта те, кто любовался пляской Сослана. Утомились уже люди смотреть на него, а он не устал. Когда сел Сослан на свое место, хозяева пира Алагата вынесли до краев наполненный ронгом большой почетный ковш Уацамонга. За четыре ручки поддерживали они этот ковш и, обратившись к пирующим, сказали:
— Тот, кто спляшет, держа на голове наш почетный ковш, и не прольет из него ни капли ронга, тот поистине будет считаться лучшим танцором.
Вскочил с места сын Хиза, поставил на голову ковш Уацамонга и пошел плясать. Хорошо плясал он, ничего не скажешь, но все же нет-нет капли драгоценного ронга переливались через край ковша. И после того как кончил плясать Челахсартаг, снова наполнили до краев ковш Уацамонга и подали его Сослану.
Поставил Сослан ковш Уацамонга себе на голову и пошел плясать. Еще лучше, чем в первый раз, плясал он, и ни капли драгоценного ронга не перелилось через край ковша. Ну как было не удивляться такой пляске!
Кончил плясать Сослан, и сказал сын Хиза, Челахсартаг:
— Чтоб вам всем здесь погибнуть, если не услышу я от вас правды о том, кто из нас плясал лучше!
— Ты услышишь правду, — ответили нарты. — Ты, сын Хиза, плясал хорошо, но Сослан плясал лучше тебя. Спор выиграл Сослан.
Ничего не ответил Челахсартаг, в гневе выскочил он из-за стола, сел на своего коня и поскакал к себе домой — в крепость Хиз.
На другой день собрал Сослан своих друзей и поехал в крепость Хиз за прекрасной Ведохой, которую обещал ему Челахсартаг.
Но накрепко заперты оказались ворота крепости, и понял Сослан, что изменил Челахсартаг своему слову и не хочет выдать за него красавицу Ведоху. И решил тогда Сослан силой взять крепость Хиз и увезти красавицу.
Вернулся Сослан домой, позвал глашатая и сказал ему:
— Пройди по нартскому селению и прокричи громко: «Сегодня пятница, а в следующую пятницу собирает Сослан нартов в поход на крепость Хиз. Задумал я отомстить Челахсартагу, чтоб никто из алдаров не смел никогда обманывать нартов. Пусть от каждого нартского очага придет в мое войско мужчина!»
Известил глашатай об этих словах Сослана всех нартов, и во всех нартских домах стали снаряжать воинов.
Жил в пастухах у нартов старый Аца. Он пришел на землю нартов из неведомой страны Мысыр. Был он хороший человек, нарты полюбили его, и Ахсартагата выдали за него свою девушку. Родился у Ацы сын, назвал он его Ацамаз.
Когда Сослан стал собирать поход на Челахсартага, Ацамаз еще лежал в колыбели. И громко сетовал Аца:
— Сам я отправиться в поход не могу — не на кого оставить мне нартский скот. Как же мне быть? Неужто никто из нашей семьи так и не возьмет своей доли в этом справедливом походе?
Изо дня в день, целую неделю сокрушался Аца, днем и ночью размышлял он вслух о своей беде. И вдруг услышал из колыбели голос своего сына:
— Не горюй, отец! Отправь лучше меня в войско Сослана.
Удивился отец и ответил сыну:
— Разве бы я горевал, если бы мог ты, Ацамаз, отправиться в поход!
Потянулся тогда мальчик в своей колыбельке, заворочался и разорвал свивальники, расправил руки и ноги. Затрещала колыбель и распалась на части. Одна ее боковина отскочила и ударилась о снеговой хребет, расколов хребет, — и зеленые горы отделились от снежных. Другая боковина упала на равнину — холмами и оврагами покрылась равнина. В дремучий лес упало изголовье — большие поляны с тех пор проредили лес. В море упало подножие колыбели — и острова поднялись из глуби вод.
И сказал мальчик матери своей:
— Я что-то голоден, мама.
Испекла тут мать хлеб. И в длину и в ширину равен был этот хлеб росту мальчика. Ацамаз тут же съел весь хлеб, на глазах у отца и матери вырос он вдвое и сказал:
— Дайте мне коня и доспехи! Да поскорее, чтобы догнать мне войско Сослана!
— Что ж, возьми эту уздечку и пойди к табунам. Поднимись на вершину кургана, махни оттуда уздечкой, и конь сам подбежит к тебе. Бери того коня.
Дали Ацамазу уздечку, взбежал он на курган, махнул уздечкой, и конь тут же подбежал к нему. Не меньше скирды был этот конь, но только Ацамаз вскочил на него — подломилась спина у коня. Напрасно мальчик бил уздечкой коня, не встал больше конь. И с плачем тут сказал Ацамаз:
— Если не было у отца моего лучшего коня для меня, чем ты, то пусть его на том свете ослиными кишками кормят, этого старого Ацу!
С плачем пришел домой Ацамаз, и Аца, узнав, что произошло, сказал сыну:
— Есть у меня конь, на котором сам я в молодости ездил, но только теперь не под силу мне править им. Спрятан он в подземелье. Бьет он копытом и грызет железные удила, ожидая, когда его оседлают. Но не посмеет мой мальчик подойти к такому коню, да и конь не подпустит к себе малолетку.
Но, услышав об этом, перестал плакать Ацамаз и сказал отцу:
— Прошу тебя, отец, дай мне ключи от подземной твоей конюшни! Хочу я взглянуть на коня твоего.
Доверил Аца сыну своему ключи от подземной конюшни, открыл мальчик тяжелую дверь — темно в подземелье, только острые уши видны. В навозе лежит конь. Как козленка, схватил за ногу коня Ацамаз, вытащил грязного из конюшни, намылил его нартским чудесным мылом и в ключевой воде выкупал, взнуздал его хорх-уздечкой, семь чепраков, искусными мастерами сделанных, положил он на коня, оседлал его седлом в червленой оправе. Вскочил Ацамаз на коня. Вскинулся конь и до самых небес подкинул мальчика. Но Ацамаз тут же пулей упал на коня и уцепился за его нагрудник.
Еще раз вскинулся конь, сбросил он Ацамаза на землю, и глубоко в землю зарылся Ацамаз, но тут же снова вскочил он на коня и спрятался под высокую луку седла. Огляделся конь кругом и спросил:
— Куда ты делся, мальчик?
— Так я же на тебе сижу!
И тогда сказал конь:
— Значит, годишься ты мне в седоки.
И ответил ему Ацамаз:
— Ты тоже, пожалуй, годишься мне, пока будем мы по грязи тащиться, но потом подыщу я коня, который достоин меня.
Грустно вздохнул конь и сказал:
— Ох, ох! Обидны слова твои, и наполовину уменьшили они мою силу.
И ответил ему Ацамаз:
— Случается, что ребенок и углей по глупости наестся. Не обижайся на меня, я еще маленький. Не найду я коня лучше тебя!
И велел тут маленький Ацамаз сказать отцу своему: «Я сел на коня твоего, теперь дай мне свои доспехи».
— По силам ли будут они тебе? — спросил его отец.
— Ты дай мне доспехи, а там видно будет, — ответил мальчик.
Передал старый Аца сыну своему, маленькому Ацамазу, колчан свой со стрелами, свой лук и кольчугу, и трех своих стальнокрылых коршунов, сопровождавших его на войну и охоту, и трех своих быстроногих гончих собак.
Надел на себя Ацамаз доспехи отца, взял в руки его оружие и сказал своей матери, которая любовалась на него:
— Взгляни, каков я на коне?
— Как лунный свет сияет на горных вершинах, так сияешь ты на коне своем, — ответила ему мать.
И сказал Ацамаз:
— Сейчас я уеду, скажи об этом отцу.
И тогда старый Аца призвал к себе Ацамаза:
— Подойди ко мне, я научу тебя, как собираться в поход. Собираясь бывало в поход, брал я с собой по одной плети в подарок каждому боевому товарищу, и для каждого военного костра, у которого садятся семь воинов, заготовлял я по семь шашлыков. Так же сделай и ты. Сколько бы ни было воинов в войске Сослана, для каждого изготовь по плети. Догнав их, остановись от них подальше, и когда разведут они костры, сосчитай их костры и столько же костров зажги сам. У каждого костра воткни в землю по семь шампуров с шашлыками и столько в землю вкопай коновязей, сколько всадников в войске Сослана. Вели ты понял меня, сделай так, как я говорю. А теперь поезжай, и пусть тебе будет прямая дорога!
Уехал Ацамаз. Вот скачет он по дремучим лесам, охотится, оленей и диких коз убивает по пути. Снимает он шкуры и режет на тонкие ремешки, плети сплетает из тех ремешков. Сплел он столько плетей, сколько было воинов в войске Сослана.
Долго ли, коротко ли ехал он — вот догнал наконец войско Сослана.
Остановившись вдали от войска, сосчитал Ацамаз, — сын Ацы, костры и столько же зажег костров он, сколько их было в войске Сослана. Увидел Сослан костры Ацамаза и сказал:
— Что это за диво еще? Сколько доблестных нартов собралось в моем войске, но что еще за войско, столь же многочисленное, как наше, развело позади нас все эти костры? Идите и узнайте, что это за войско!
Семь всадников погнали коней к стоянке маленького Ацамаза, и, увидев его одного среди костров, спросили они:
— Кто ты такой? Неужели ты один зажег все эти костры?
— Я ваш боевой товарищ, — ответил им Ацамаз.
Вернулись всадники к Сослану.
— Так-то и так-то, — сказали они. — Сидит среди этих костров один лишь мальчик безусый, и, кроме него, нет там войска. Спросили мы его и услышали от него: «Я ваш боевой товарищ».
— Живо скачите и привезите его сюда! — сказал Сослан.
Прискакали всадники к Ацамазу и сказали ему:
— Сослан приглашает тебя к себе.
— Пусть он сам приедет ко мне. Я к нему не поеду, — ответил Ацамаз.
Прискакали всадники к Сослану и передали ему слова Ацамаза.
Тогда Сослан поднял все свое войско и повел его туда, где горели костры Ацамаза.
Приветливо встретил их Ацамаз и сказал:
— Для всех ваших коней приготовил я коновязи. Слезайте с коней и привяжите их. А потом пусть каждая семерка воинов выберет себе костер и сядет вокруг него.
Так сделали, и хватило костров на все войско Сослана. И когда все воины, найдя возле костров шашлыки, насытились ими, обошел Ацамаз все костры и каждому воину вручил по плети. И потом сказал он Сослану:
— Ты, верно, не знаешь меня? Я Ацамаз, сын Ацы.
Очень обрадовался Сослан, увидев, что старый Аца послал своего сына в поход, но, видя малый рост мальчика, захотел над ним посмеяться.
— А что ты будешь делать на войне? — спросил насмешливо Сослан.
— Воевать, как все, — ответил Ацамаз.
— Дело без молокососов обойдется, — ответил ему Сослан. — Поезжай-ка домой, передай слово благодарности отцу твоему, что он прислал тебя. Но хотя ты мальчик учтивый, я в бою без тебя обойдусь.
— Не гони меня, Сослан, — отвечал Ацамаз, — я еще тебе пригожусь. Нужно тебе будет спешиться в бою, вот я и подержу уздечку твоего коня.
— Пуглив мой конь. Если вырвет он у тебя уздечку, за что ты его тогда схватишь?
— Я схвачу его за холку.
— А если ты оторвешь его холку?
— Я схвачу его за гриву.
— А если он гриву оставит в твоих руках и вырвется?
— Я схвачу за уши.
— А если уши оторвутся?
— Я схвачу за хвост.
— А если хвост останется в твоих руках?
— Я ухвачу его за заднюю ногу.
— А если он оставит тебе свою ногу?
Ну, если славный нарт Сослан не сочтет для себя позором скакать на трехногом коне, без холки, без гривы, безухом и бесхвостом, то никакой позор мне не страшен.
— Не простой мальчик этот сын Ацы! — сказал Сослан и принял его в свое войско.
Окружило войско нартов крепость Хиз. Крепко заперты ворота крепости, и ни одна живая душа не показывается на стенах ее.
Начал Сослан осаждать крепость Хиз. Стали нарты бросать через пропасти громадные камни в крепость, но ни один камень не сдвинулся с места в крепостных стенах. Соскочил Сослан с коня, оставил его, а сам подошел к воинам, осаждающим крепость.
Долго смотрел Ацамаз на то, как идет сражение, а потом выбрал он в лесу самое высокое дерево, пригнул его к земле, привязал коня Сослана за четыре ноги к ветвям дерева, уздечкой примотал его голову к вершине. Отпустил он дерево, выпрямилось оно и подняло коня над всем лесом.
Побежал Ацамаз к Сослану, и, увидев его, спросил Сослан:
— Куда дел ты коня моего?
— Посмотри, как он крепко привязан, — ответил мальчик. — Не бойся, никуда не убежит он! Меня же пусти сражаться.
Увидел Сослан, что стоит его конь над всем лесом, и подумал: «Хорошего друга нашел я себе».
А мальчик все просит Сослана:
— Разреши мне сражаться!
Что ж было делать Сослану? Согласился он. И сказал Ацамаз Сослану:
— Видишь, над крепостью Хиз высится Черный Утес. Я залезу туда и буду разбивать его своей пяткой. Обломки его будут падать в крепость Хиз и разрушать ее. Есть у Челахсартага заветная стрела, изготовленная небесным Курдалагоном. Пустит он в меня эту стрелу, и если попадет она мне в пятку, упаду я с высоты утеса. Но ты подхвати меня, не допусти, чтобы я коснулся земли. Через семь источников должен ты перенести меня, и тогда все будет по-твоему. Оживу я, разыщу крепость Хиз и вынесу тебе красавицу Ведоху. Но если уронишь ты меня на землю и не сумеешь перенести через семь источников, то погибну я, и едва ли что выйдет из твоего похода.
Забрался Ацамаз на вершину Черного Утеса и стал разбивать его своей пяткой. Полетели осколки в крепость Хиз, и оказалась разрушена часть крепостной стены. Увидел тут мальчика Челахсартаг и пустил в него стрелу Курдалагона. Вонзилась стрела в пятку Ацамаза, и, как сноп, покатился он по склону утеса. Но схватил Сослан свою бурку, широко развернул ее, поймал в нее Ацамаза и, не дав ему коснуться земли и держа мальчика на руках, быстро побежал, перескакивая через источники. Три источника миновал он, и вдруг встретился ему старик. На плечах старика старый кожаный мешок, подмышкой — вилы со сломанными зубьями. Изо всех сил семенит старик, поспешает в ту сторону, где нарты осаждают крепость Хиз.
— Куда ты спешишь так, отец? — спросил его Сослан.
— Разрушили нарты крепость Хиз. Вот я и спешу туда — может, и мне перепадет кое-что из добычи. А ты как будто похож на нарта Сослана. Так что же ты возишься здесь с мертвецом? Гляди, как бы в руки кого-нибудь из нартских озорников не попала красавица твоя Ведоха! — сказал старик.
Не послушал Сослан старика, побежал дальше. Когда он перескочил с мальчиком на руках через четвертый источник, то зашевелился Ацамаз. Перескочил он пятый источник — забилось у Ацамаза сердце. Еще перейти два источника — и совсем оживет мальчик! Бежит, торопится Сослан. Вот миновал он шестой источник и видит: идет ему навстречу старуха, и сито у нее в руках.
— Не Сослана ли я вижу перед собой? Что ты возишься здесь с мертвецом? Взяли нарты крепость Хиз и похитили твою красавицу. Видишь, я тоже тороплюсь туда со своим ситом — может, и мне что перепадет из богатой добычи.
Дрогнуло сердце Сослана. Раз женщина что говорит, то не может быть ложью! Не знал Сослан, что это бедовый нарт Сырдон, постоянный враг его, дважды обернулся — первый раз стариком, второй раз старухой, — чтобы обмануть его. Разостлал Сослан на холме бурку, положил на нее мальчика, а сам кинулся к своему войску. Прибежал — видит: сидят нарты у стен крепости, дожидаются Сослана. Понял тут Сослан, что обманут он. Кинулся туда, где оставил Ацамаза, — видит: ни живой, ни мертвый лежит мальчик.
Погоревал Сослан над телом верного своего Ацамаза, и стал он думать, что дальше делать. Высится неприступная крепость Хиз, смеется оттуда над ним кичливый Челахсартаг, а добраться до него никак нельзя. Отпустил Сослан домой свое войско, а сам подошел к тому роднику, откуда брали воду люди Хиза, притворился мертвым и даже могильными червями покрыл себя всего. Пришли из крепости Хиз к роднику водоносы, и увидели они мертвого. Вернулись обратно и рассказали Челахсартагу, что лежит у родника красивый мужчина. Умер он, и даже черви покрыли его. По их рассказу узнал Челахсартаг, что мертвый человек — это Сослан, но не поверил он в смерть булатного Сослана.
— Я пойду туда, — сказала Ведоха. — Хочу я увидеть его.
— Не ходи! — сказал ей отец. — Он схватит тебя и украдет.
— Не тронет он меня, — ответила Ведоха. Закрыла она лицо рукавом и спустилась к роднику.
Зачерпнула воды и вернулась домой. Трудно было Сослану сдержаться при виде ее, но он даже не шевельнулся.
— Как тебе не стыдно, отец! — упрекнула Челахсартага красавица Ведоха. — Этого мертвеца давно черви едят, а ты даже мертвого так боишься его, что не смеешь к нему подойти! Если мертвый способен он внушать такой страх, значит был он отважен и достоин меня. Ах, почему ты не выдал меня за него! Никого к не встречу теперь лучше его.
— Он жив, притворяется, — сказал Челахсартаг. И приказал Челахсартаг слугам своим накалить докрасна вертел и воткнуть его в пятку Сослану.
— Если вертел, пронзив всю ногу, выйдет над его коленом и он все-таки не шевельнется, вот тогда я поверю, что он мертв!
Слуги так и сделали, как велел им Челахсартаг: накалили они докрасна вертел и от пятки до колена пронзили ногу Сослана. Стерпел Сослан эту для всякого человека нестерпимую боль и не шевельнулся. Но все-таки не поверил Челахсартаг его смерти.
— Принесите мне вертел! — сказал он.
Взял Челахсартаг вертел и понюхал тот конец его, который пронзил ногу Сослана.
— Живой кровью пахнет, — сказал Челахсартаг. — Жив еще этот проклятый!
— Ты безжалостен! — зарыдала Ведоха. — Если человеку вонзается колючка в ногу, и то ему не удержаться от крика. Но если этот нарт, которому в пятку вонзили раскаленный вертел, жив и даже не охнул и не шевельнулся, то какой же другой жених будет больше его достоин меня?
Вышла Ведоха из крепости и, ударяя себя по лицу, стала причитать, как по дорогому покойнику. Подошла она к тому месту, где лежал Сослан, и сказала:
— О ты, из несчастных несчастный! Если бы знала я раньше о том, что тебе грозит смерть, я бы бросилась в быструю реку, чтобы только спасти тебе жизнь. Как же не пожалеть о том, что умер ты незаметно и никто не оплакал тебя и не воздал тебе почестей!
Трудно было сдержаться Сослану, но опять сдержался он и даже не шевельнулся.
Увидел Челахсартаг, что вернулась его дочь невредимой, не выдержал и вышел из крепости, чтобы взглянуть на мертвого врага.
Вот все ближе подходит он к Сослану, вот подошел уже совсем близко. И тут не выдержал Сослан, вскочил он и бросился на Челахсартага. Кинулся Челахсартаг к воротам крепости, и тут настиг его Сослан, ударил мечом и снес полчерепа. Но затворились ворота крепости, и крикнул из крепости Челахсартаг Сослану:
— Через неделю повторится наш бой, а пока я полечу к Курдалагону, чтобы залечил он мне мою голову.
Поднялся сын Хиза, Челахсартаг, на небо, и Курдалагон сковал ему из меди новую крышку черепа. И, надев ее на голову Челахсартага, спросил Курдалагон:
— Снаружи я приколочу ее гвоздями, но как загнуть мне их изнутри?
— Об этом не беспокойся, — ответил Челахсартаг, — Когда ты будешь забивать гвоздь снаружи, я кашляну, и гвоздь загнется туда, куда нужно.
Так вылечил Курдалагон сына Хиза, Челахсартага.
Вот наступил день поединка, и взмолился Сослан к Солнцу:
— Ясное Солнце! Если я вправду ношу солнечное имя и наделен тобою хоть небольшим счастьем, то грей с такой силой, чтобы у лысого голова треснула, чтобы медный череп его расплавился!
Вышел из крепости сын Хиза, Челахсартаг, и стал дожидаться Сослана. Но Сослан не идет. Ждет сын Хиза, а Солнце греет все жарче. И расплавилась тут медная крышка черепа Челахсартага, сгорел его мозг, и, не сходя с места, умер Челахсартаг.
Увидел это Сослан, вошел он в крепость и сказал Ведохе:
— Я убил отца твоего. Теперь ты моя!
— Я согласна быть твоей женой, — ответила Ведоха. — Только сначала нужно похоронить прах отца моего.
И велел тут Сослан выстроить большую усыпальницу, и положили в нее мертвого Челахсартага.
— Я похоронил твоего отца, — сказал Сослан Ведохе. — Что же теперь задерживает нашу свадьбу?
— Хочу я своими глазами увидеть, как похоронен отец мой, — сказала Ведоха, — и тогда пусть да благословит нас небо! Должна я убедиться, что некого мне больше бояться.
— Ну что же, пойдем, и взгляни сама, — сказал Сослан.
Пошли они к усыпальнице, но не видел Сослан, что спрятала Ведоха в своем рукаве булатные ножницы. Вошли они в усыпальницу, и, увидев, что мертв отец ее, ножницами пронзила Ведоха свое сердце и замертво упала на труп его. И пришлось Сослану похоронить ее рядом с отцом.
— Много чего пережил я, но такое горе первый раз пришло ко мне! — сказал Сослан.
Да и как было не горевать ему о красавице, которой он так домогался! День идет, другой идет — горюет Сослан, не отходит от тела Ведохи. Три дня и три ночи сидел он у ее изголовья. Вдруг из угла усыпальницы выползла змея и направилась к телу Ведохи. Схватил Сослан свой меч и надвое разрубил змею. И тут — что за чудо! — видит Сослан: хвостовая половина змеи осталась на месте, а та половина, где голова, быстро уползла обратно в норку. Стал Сослан ждать, что будет. И вот видит он: выползла из норы змеиная голова, и держит она в пасти волшебную бусину — бусину исполнения желаний. Этой бусиной потерла змея то место, где разрубил ее Сослан, и тут же срослись обе ее половины и змея поползла прочь. Но Сослан ударил ее мечам по голове и убил насмерть. Вынул он из пасти ее бусину исполнения желаний и приложил к ране Ведохи. Вздохнула девушка, потянулась и сказала:
— Как долго спала я!
И ответил ей Сослан:
— Так долго, что чуть навек не уснула.
Пошел тут Сослан на то место, где ни жив, ни мертв лежал маленький Ацамаз, потер он его тело волшебной бусиной, и ожил тут маленький Ацамаз.
