На охоту отправились нарты Урызмаг, Хамыц и Сослан, взяли с собой племянника своего, Ацамаза. В засаде на выступах скалы прятались Урызмаг, Хамыц и Сослан, и Ацамаз, как самый проворный, гнал на них зверей. С утра до вечера шла охота. Совсем уже свечерело, когда Ацамаз выгнал на них лисицу. Урызмаг, Хамыц и Сослан одновременно послали свои стрелы. Лисица метнулась и, свернувшись клубком, свалилась замертво. И тут заспорили охотники:
— Я убил ее!
— Нет, я!
Сослан сказал заносчиво:
— Теперь вы говорите, что убили ее, а вы даже стрел в нее не посылали!
Тогда Урызмаг и Хамыц возразили:
— Как бы не так! Наши стрелы помечены.
— Мою стрелу тоже не спутаешь с чужой; ее наконечник отлит по образцу наконечников стрел наших предков, — сказал Сослан.
— Я собственными руками сделал мою стрелу, — сказал Урызмаг, — и отпечаток моих пальцев есть на ней.
— А мне посчастливилось раз быть возле Курдалагона, когда он резал железо, — сказал Хамыц, — и я попросил его из обрезков железа сделать мне стрелу.
Поднялись они на скалу, на которой лежала лисица, содрали с нее шкуру и нашли свои стрелы: стрела Урызмага перебила шею, стрела Хамыца сломала бедро, а стрела Сослана раздробила спинные позвонки лисицы. И сказал тут Хамыц:
— Издавна славлюсь я среди нартов как лучший охотник. И из этой лисьей шкуры, конечно, мне полагается сделать шубу себе.
— Как бы не так! — сказал Сослан. — А Сослан, лучший среди нартов стрелок, значит ни с чем останется?
И сказал Урызмаг:
— Лисица должна быть моя, я старший!
Ссора все разгоралась, и уже стали сердиться друг на друга братья Ахсартагата. И тут подумал Ацамаз: «Вот беда! Родичи моей матери этак могут дойти до греха». Набрался он смелости и сказал им:
— Я младше вас, но все же осмелюсь дать вам совет. Сделайте так: пусть каждый расскажет какую-нибудь быль, с ним случившуюся, и чья быль будет чудеснее, тому достанется черная лисица.
Охотники согласились и спросили Ацамаза:
— А с младшего будем начинать или со старшего?
И посоветовал им Ацамаз:
— Пусть начнет средний, потом младший, а после старший.
И вот что тогда рассказал Хамыц:
— Много разных диковин, много чудес видел я на своем веку, но не стану я всего рассказывать. Расскажу я о том, что случилось со мной в Ахал-Калахе — в большом городе по ту сторону гор. Покупал я там сушеную рыбу, и сопровождал меня мой воспитанник, безусый юноша. Мы уже возвращались домой и остановились на привале у родника. Я и сказал моему мальчику: «Хочу я немного поспать, а ты возьми с подводы одну сушеную рыбу, намочи ее в воде, и когда она размокнет, ты разбуди меня. Мы закусим и отправимся дальше». Я тут же уснул, но спал недолго, мальчик мой быстро разбудил меня. «Хамыц, — сказал он испуганно, — я взял рыбу, положил ее в воду. Она вильнула хвостом и уплыла!» — «Ты съел ее, ну и на здоровье, но где же это видано, чтобы сушеная рыба могла уплыть?» — сказал я ему. Но мальчишка клянется небом и клянется землей, что будто сушеная рыба воистину уплыла.
Рассердило меня его упорство. «Как смеешь ты, молокосос, издеваться надо мной!» крикнул я, рубанул его мечом и рассек надвое. Мальчик тут же умер. Сижу я над ним, плачу, себя проклинаю: «Младшего своего убил я из-за своего брюха! С каким лицом вернусь я к нартам? Как взгляну я в глаза своему селению?»
Долго так причитал я, а потом вдруг подумал: «А что, если испытать, правду ли говорил мой бедный мальчик?» Опустил я тело его в воду родника, и вдруг он ожил и здоровым выскочил из воды. Рана его исчезла и даже следа не оставила.
И воскликнул я: «Отныне никогда не буду я просить у бога чего-либо! То, что случилось, это на всю жизнь мне благодеяние».
Вернулись мы домой, и всю дорогу пели мы веселые песни, шутили и смеялись.
— Нет, чудеснее этого ничего со мной не случалось в жизни! — сказал Хамыц.
— Ну, Сослан, теперь твой черед, — обратился Ацамаз к Сослану.
— Что и говорить, — начал Сослан, — чудесно то, что случилось с тобою, Хамыц! Но вот Ацамаз не дает мне солгать: я тоже вернул к жизни и красавицу Ведоху и его самого чудесной бусиной, тайну которой подсмотрел я у змеи. И все же это чудо — не самое дивное из чудес, случившихся со мною. Вот послушайте, что однажды случилось со мной, когда я охотился на равнине Зилахар.
Забрел я в камыши. Вдруг гляжу: точно солнце засияло среди камышей, и увидел я на поляне оленя — восемнадцать рогов сосчитал я на его голове! На полет стрелы приблизился я к оленю, прицелился и только хотел пустить стрелу, как вдруг рассыпались все мои стрелы и исчезли куда-то, ни одной не осталось в колчане. Выхватил я свой меч, но выскочил меч мой из рук, и неведомо куда исчез он. А олень мгновенно умчался. Погнался я за ним, но он словно сквозь землю провалился, даже следа не осталось. Что за олень! Шерсть на нем золотая была!
Никак не мог заснуть я в эту ночь всю ночь проворочался с боку на бок. В тот ранний час, когда отделяется день от ночи, накинул я на плечи бурку, взял лук и колчан, привесил свой меч и снова пошел в камыши, в которых встретил оленя. И только солнце взошло и первые его лучи проникли сквозь камыши, в их свете снова увидел я оленя! Спокойно лежал олень на полянке, жевал свою жвачку, и солнечные лучи, отскакивая от золотой его шерсти, казались тоньше самых тонких иголочек и кололи мне глаза — до того они были ярки!
«Если бы попал мне в руки этот зверь, не было бы славнее меня среди нартов!» — так подумал я.
Крадучись от травинки к травинке, стал я подползать к оленю. Вот на полет стрелы приблизился я к нему, приложил стрелу к луку. И только хотел пустить стрелу, как вдруг исчезла моя стрела. Схватился я за колчан свой — ни одной стрелы не осталось там! Но даже с места не сдвинулся олень — спокойно жует свою жвачку.
— «Неужто опозориться мне?» подумал я, выхватил свой меч, одним прыжком достиг оленя. Но олень опередил меня, вскочил и направил свой бег в сторону той Черной Горы, за которой вечером скрывается солнце. «Нет, не уйдешь ты от меня!» подумал я и устремился за ним.
Взбежал олень на Черную Гору и скрылся в глубокой пещере. Гонясь за оленем, бежал я по пещере и вдруг увидел перед собой семиярусный замок. Открыта дверь нижнего яруса. Вошел я туда и вижу: попал в покой для гостей. Сел я на скамью. На стене над головой моей висит многострунный фандыр, искусно вырезанный из березового нароста. Снял я его со стены и заиграл чудесную песню. Так играл, что на звуки фандыра слетелись птицы и сбежались звери. Закачались, в лад песне высокие стены замка, и горы стали мне подпевать. И вдруг вбежали в покой два маленьких мальчика и спросили меня, кто я такой. Продолжая играть на фандыре, сказал я им: «Я нарт Сослан, тот самый, что не может жить без пиров и войны!»
Убежали мальчики, а я все сижу и на фандыре играю. Вот вернулись мальчики и сказали: «Нарт Сослан, ты не знал, что под видом оленя преследовал прекрасную Ацырухс, дочь Солнца. Живет она в этом замке, охраняют ее семь уаигов. И они велели тебе сказать: если нарту Сослану нужен пир, мы пошлем ему хозяйку, а если ему нужна война, мы пошлем ему хозяина. Но красавицы Ацырухс ему не видать!» — «Если покажут мне Ацырухс, — ответил я мальчикам, — тогда пусть будет пир, а если не покажут, тогда пусть будет война». Побежали мальчики к уагагам, передали им мой ответ, и тут спустились уаиги из замка и стали на черном камне оттачивать свои ножи. А ножи эти были у них в руках, когда они вышли из утробы матери.
Стоял во дворе жертвенный стол — на нем приносили в жертву животных. Выволокли уаиги меня к этому столу, разложили меня на нем и стали рубить своими ножами, крича при этом:
«Так вот та собака, собакой рожденная, которая не дает спокойно пастись любимому нашему оленю!» И яростно рубили они меня своими ножами. Но ни единой царапины не оставили их ножи на моем булатном теле. Увидели уаиги, что только тупятся ножи их, а я по-прежнему невредим, и тогда освободили они меня и сказали мне: «Пусть питомица наша — дочь Солнца, Ацырухс — скажет нам, что сделать с тобой!»
Пришли уаиги к дочери Солнца и сказали ей: «Необычный гость посетил нас. Называет он себя нартом Сосланом. Мы хотели принести его в жертву, но наши ножи не берут его!»
Услышала дочь Солнца мое имя и сказала: «Если это Сослан, то у него между лопаток есть черное родимое пятно». Пошли уаиги в покой для гостей и попросили меня раздеться и показать им свою спину. Увидели они черное родимое пятно у меня между лопаток. Когда узнала об этом Ацырухс, сказала она своим воспитателям, уаигам: «Пойдите к Сослану и будьте к нему ласковы, потому что с детства назначен он мне в мужья и теперь пришел свататься ко мне. Договоритесь с ним о выкупе, достойном меня. Нарты — люди щедрые, постарайтесь взять с него побольше сокровищ!»
Опять пришли ко мне уаиги, ласково похлопали меня по плечу: ты, мол, будешь зять наш! И каждый сказал мне доброе слово. Потом они повели меня к Ацырухс и показали ее мне.
«Ты пришел взять меня замуж?» спросила красавица Ацырухс.
«Нет, солнцеликая Ацырухс, не хочу я взять тебя в жены, Меня дома ждет верная жена моя, светлорукая Ведоха».
Заплакала тут красавица Ацырухс, подняли свои ножи уаиги. Но утерла глаза Ацырухс, и сказала она уаигам: «Не троньте его! Видно, не будет того, что должно было принести счастье нам обоим». И сказала она мне: «Если бы ты женился на мне, неразумный, поднялись бы мы в чертог отца моего, Солнца, и стал бы ты небожителем. Ну, а теперь, чтобы вернуться в страну нартов, много опасностей предстоит тебе одолеть. Хочу я помочь тебе и дам тебе своего упругокопытого коня — он сам привезет тебя в страну нартов. Поезжай, но помни мой первый совет: ничего не подымай по дороге! Второй мой совет: ни о чем не спрашивай своего коня! А третий совет тебе на всю жизнь: опасайся колеса Балсага-огнехранителя! Большое горе принес ты мне, но пусть оно останется со мной, а тебе желаю я счастья».
Отвернулась от меня Ацырухс и прикрыла покрывалом солнечное свое лицо. И вот встал передо мной конь солнечной масти. Вскочил я на него, и понес он меня прочь от замка Ацырухс. Печальным возвращался я в страну нартов. «Не попадался бы мне на глаза тот олень!» Вдруг вижу: насыпана на дороге кучка золота. Вспомнился мне первый совет Ацырухс, проехал я мимо и даже не оглянулся на золото. Дальше проехал я и вдруг вижу: лежит на дороге пышный хвост золотой лисы. Не хуже этой лисы, из-за которой мы спорим, была та лиса. Дрогнуло в моей груди нартское охотничье сердце, но проехал я мимо и даже не оглянулся. Еду дальше и вдруг вижу: валяется на дороге старая шапка. Надо бы мне проехать мимо, но тут вдруг досада взяла меня: ну что может стоить совет девушки, которая никогда тебе женой не будет! Ведь каких сокровищ я лишился, исполняя ее советы! И не выдержал я, поднял шапку. «Отвезу-ка я эту шапку нашим невесткам, хоть на что-нибудь пригодится — будут они ею сметать муку с жерновов после помола». Сунул я за пазуху шапку и поехал дальше. Еду, оглядываюсь, жду беды — нет никакой беды. Досадно мне стало, что послушался я Ацырухс, и решил я нарочно нарушить второй ее совет и, не доезжая до нартского селения, спросил коня: «Сказала мне Ацырухс, что должен я опасаться колеса Балсага-огнехранителя. Ну, а чего тебе надлежит опасаться?»
Ничего не ответил мне конь, и тут разгневался я на него, в глубокой ложбине слез с него, привязал к дереву, срезал ветку можжевельника и стал стегать коня до тех пор, пока не брызнула кровь из-под его тонкой кожи.
«Буду я бить тебя до тех пор, пока ты не скажешь мне, от чего суждено тебе умереть!» сказал я ему.
Ничего не ответил мне конь. Еще пуще рассердился я, с корнями вырвал дерево и так ударил коня по голове, что в щепки разбилось дерево. И что было тут делать коню? И промолвил он: «Смерть моя в копытах моих! Если только снизу, из преисподней, пронзит кто-нибудь мои ноги, тогда я умру и ты вместе со мной погибнешь за то, что не послушал ты добрых советов хозяйки моей, Ацырухс. Ведь старая шапка, которую ты подобрал на дороге и спрятал за пазуху, посмотри-ка, где она?»
Сунул я руку за пазуху, а шапки там уже нет! «Ну, теперь берегись! Это старый враг твой, Сырдон, подслушал то, что ему знать не нужно».
И верно, Сырдон, выпрыгнув у меня из-за пазухи, тут же кинулся в преисподнюю, к царю тьмы. И сказал он: «Конечно, ты не забыл, как дерзкий нарт Сослан надсмеялся над твоими красавицами-дочерьми и отказался на них жениться? Теперь ты можешь ему отомстить за это. Я знаю, как его уничтожить: в коне вся надежда его, а смерть коня в копытах его. Дай мне скорее самых метких твоих стрелков, чтобы снизу, из преисподней, пускали они свои черные стрелы в копыта солнечного его коня!»
Дал ему царь преисподней самых метких своих стрелков, стали они пускать из преисподней свои черные стрелы в солнечного моего коня. Снизу вверх полетели стрелы, сразу пронзили они копыта коня, и замертво упал мой упругокопытый. Но, умирая, сказал он мне: «Как только умру я, ты быстро, но осторожно, не причинив никакого изъяна, сними с меня шкуру и набей ее соломой. Потом сядь верхом на чучело мое, и — кто знает? — может быть, я и донесу тебя до дому!»
Быстро и осторожно снял я шкуру с коня, набил ее соломой, положил седло на спину чучела, сел верхом: и поскакал в селение нартов. Но, оказывается, подслушал Сырдон предсмертные слова коня. Опять побежал он к царю чертей и сурово потребовал: «Эй, черти, скорее накаляйте наконечники ваших стрел и стреляйте по коню Сослана!»
И черти, накалив докрасна наконечники стрел, стали снизу-вверх стрелять по моему коню. Попали раскаленные стрелы в соломенное брюхо коня, вспыхнула солома, и дотла сгорел верный мой конь.
Пешком, с седлом за плечами, пришел я в родной дом. Все без утайки рассказал Шатане. Она поверила мне, и вы мне поверьте!..
— Как же нам не верить тебе, доблестный Сослан! — ответил Ацамаз. — Ну, а теперь за тобою черед, Урызмаг, наш старший.
И вот что сказал Урызмаг:
— Я тоже нартский муж, не хуже других. Много совершил я дивных дел, много я видел чудес, но обо всем, конечно, не стану рассказывать. А вот послушайте-ка, что случилось со мной поздней осенью, когда я охотился на равнине Зилахар. Ничего не взял я в дорогу и не добыл ничего на охоте. К вечеру упал вдруг туман, и настала такая черная ночь, что я сразу заблудился. От голода и от жажды на тонком волоске держалась душа моя в теле. Но покровитель путников Уастырджи привел меня в заросли бурьяна — видно, здесь была когда-то стоянка пастухов. «О, если бы здесь сохранился плетнем огороженный загон, в котором я мог бы прилечь и отдохнуть в безопасности!» Только выговорил я эти слова — и вдруг вижу: плетень передо мною. Сделал я шаг за плетень, из тумана выплыла дверь, и вот стою я у порога какого-то жилья. «Войду-ка я внутрь, там мне будет спокойнее» — так подумал я, открыл дверь и вошел. Попал я в красиво убранное и освещенное жилище, и тут силы понемногу стали возвращаться в мое сердце. «Вот теперь поесть бы чего-нибудь!» вслух сказал я. И только сказал — гляжу, передо мной стоит фынг, заставленный напитками и яствами. Насытился я, и беззаботному сердцу сороки подобно стало мое сердце. «Вот теперь ничего мне не нужно», подумал я. Сытый, в хмелю, веселый, задул я огонь и прилег. Вдруг в полночь все кругом озарилось светом. «Уж не дом ли загорелся?» тревожно подумал я, но тут же услышал женский голос:
«Не пугайся, нартский муж! Это от косы моей свет исходит».
«Эх, умереть бы тебе, Урызмаг!» подумал я и шагнул к двери. «Должен я узнать, что это еще за диво».
И тут женщина сказала мне:
«Чего ты добиваешься, Урызмаг? Ведь все, в чем ты нуждался — вкусные яства и хмельные напитки, — все прошло через твое горло. Чего тебе еще нужно?»
«Хочу теперь на тебя взглянуть!» ответил я.
«Не желай этого! Неисчислимые беды сулит это тебе. Ложись лучше спать, а если не можешь совладать с любопытством, беги скорее отсюда!»
Да погибнет пьяница! Много я съел и еще больше выпил, и все это съеденное и выпитое попутало мой разум. Но только переступил я через порог и увидел ее, как ударила она меня своей войлочной плетью, и превратился я в осла. После этого отдала она меня одному человеку, и несколько лет работал я на него. Ссадинами покрылась спина моя, и между ребрами точно ущелья пролегли — так сильно я отощал. Когда этот человек вернул меня моей хозяйке, она снова ударила меня войлочной плетью, и я обернулся лошадью и несколько лет ходил в упряжке. Потом опять ударила она меня, и стал я собакой. Не было лучше меня собаки во всей округе, и повсюду пошла обо мне хорошая слава.
В то время хитрые звери повадились резать скот одного алдара. Приехал алдар к моей хозяйке:
«Прошу тебя, дай мне твою собаку, слава о которой везде прошла. Может быть, она убережет мое стадо».
«Не дам я тебе мою собаку! Надо держать в холе эту собаку. Боюсь я, не угостишь ты ее как следует. Нет, не дам я ее тебе!»
«Да разве ей нужно больше того, что волк истребляет в моем стаде за одну ночь?» сказал алдар.
И тогда хозяйка отдала меня.
Вот привел он меня к своим пастухам. Но не хотелось ему оставаться на ночь возле стада, и велел он своим пастухам:
«Вы как следует накормите эту собаку, а я еду домой».
И, вскочив на своего выхоленного коня, умчался алдар.
«Еще недоставало, чтобы мы стали прислужниками у твоей собаки!» сказали пастухи, как только он уехал.
«Да, если волки нападут на стадо, то не наш скот задерут они».
Не накормили они меня и легли спать. Настала полночь, двенадцать волков подошли к стаду и завыли:
«О Урызмаг, Урызмаг! Вот мы идем к тебе!»
И тогда я завыл им в ответ:
«Вольно вам делать все, что хотите, я даже головы не подыму сегодня».
Напали двенадцать волков на стадо, и до самого рассвета они пировали и столько овец истребили, сколько им хотелось.
Утром прискакал алдар на своём выхоленном коне:
«Ну, как вы тут живете? Хорошо ли охраняла стада моя собака?»
«Вот посмотри, как она охраняла — половину стада задрали волки!» сказали ему пастухи.
Тут поймали меня и стали избивать, и всякий старался ударить меня побольнее. Потом алдар забрал меня. Он ехал на коне, а я на привязи бежал рядом с конем, и пока не приехали мы домой, все время бил он меня.
«Ну что, плохо она сторожила?» спросила алдара моя хозяйка.
«Пусть бы пропала твоя собака! Половину стада задрали у меня вчера волки».
«Пусть тебя бог накажет! — ответила ему женщина. — Хорошо знаю я, как сильна моя собака, но ты плохо кормил ее».
Прошло немного времени, и другой алдар приехал с просьбой к моей хозяйке:
«Одолжи мне свою собаку! Хитрые волки повадились ходить в мое стадо».
«Не дам я тебе мою собаку! Недавно один алдар брал ее у меня и привел обратно, жестоко избитую, и жаловался, что она не уберегла его овец».
«Он из одного рода, а я из другого. Он тот алдар, а я этот. Ты меня за него не принимай».
Ничего не ответила ему на это моя хозяйка. Алдар достал из кармана шелковую веревку, надел ее мне на шею и привел меня к своему стаду. Собрались пастухи, и сказал он им:
«Приведите-ка сюда скорее самого большого барана!»
Жирного бурого барана притащили пастухи.
«Зарежьте-ка его поскорее и сварите!»
Исполнили пастухи его приказание.
Алдар велел пастухам покормить меня, и они стали, отбирая самые мягкие куски, кормить меня теплым жирным мясом.
«Надоите коз и подбелите его суп молоком!» приказал алдар.
Пастухи так и сделали: подлили мне в суп молока, и до отвала наелся я и мясом и супом.
Позади седла алдара был привязан ковер. Он сам разостлал его около загона, в котором стояли овцы, и показал мне на этот ковер.
Прилег я на мягком ковре, одну на другую положил передние свои лапы, а на лапы положил голову.
Сам алдар остался ночевать при стаде. Вот уснул он, уснули пастухи, настала ночь, и снова услышал я голос тех же двенадцати хитрых волков.
«О Урызмаг, Урызмаг! Сейчас мы придем к тебе!» завыли они.
«Напрасно вы это задумали, — ответил я им. — Не найдете вы здесь поживы!»
Подошли они ближе и еще громче завыли:
«Мы идем к тебе, Урызмаг!»
«Напрасно идете, не будет вам здесь поживы!» ответил я им.
Еще ближе подошли они, еще громче завыли:
«Пусть падет на нас твоя немилость, Урызмаг! Ты ведь один, а нас двенадцать».
«Что ж, попробуйте, идите…» ответил я им.
Тут со всех сторон напали они на стадо, но ни к одной из овец не подпустил я ни одного волка. В кучу валил волков и к рассвету убил всех двенадцать. Прогнулись к этому времени люди.
«Бог погибель наслал на нас! — сказали они. — Мало же уцелело наших овец».
А сказали они так потому, что когда напали на стадо волки, овцы, испугавшись, сбились в кучу. А когда стали пастухи считать-пересчитывать, все овцы оказались в целости. Даже ухо не было оторвано ни у одного ягненка. Подошли они ко мне, глядят — двенадцать волков сложены друг на друга. И тут алдар обнял меня.
«Ведь не для одного меня были бедой эти волки, но и для всей округи. Как смогу я отблагодарить эту собаку? Идите, — сказал он пастухам, — да притащите-ка сюда барана побольше!»
Взял алдар шелковую веревку, на один конец привязали меня, на другой — барана, и привели нас к моей хозяйке.
«Ну вот, женщина: добро, которое ты мне сделала, я не забуду до тех пор, пока свет светит. А этого барана прими в подарок».
А после этого уехал алдар домой — все было так, как должно быть.
Опять прошло недолгое время, пришли к моей хозяйке охотники:
«Одолжи нам свою собаку, которая прославилась на весь мир! Пришел в наш лес белый медведь. Никак не можем мы выгнать его оттуда, и убить его нам не удается. Не поможет ли нам твоя собака?»
«Хорошенько позаботиться надо о моей собаке. Если не позаботитесь вы о ней, не будет вам от нее пользы», сказала моя хозяйка.
«Неужели мы не сможем позаботиться о собаке? Ведь пока мы будем в лесу искать медведя, не пропустим мы и другой дичи. Сами будем сыты, ее накормим — иначе какие же мы охотники?»
Отдала меня хозяйка, и они увели меня.
Вот приблизились мы к тому месту, где ходил медведь, и тут спустили меня по его следу. Скоро увидел я белого медведя, в бросился он от меня бежать. Я — за ним. Устремился медведь к высокой горе, я не отстаю. Взбежал медведь на гору и сел по-человечьи. Когда я подбежал к нему, он сказал мне:
«Садись-ка рядом со мной! Не медведь я. Афсати, покровителя охоты, видишь ты перед собой. Узнав о твоих горестных делах, принял я облик медведя, чтобы помочь тебе. Я знаю о тех бедствиях, которые ты испытывал, когда превратили тебя в осла и в лошадь. Тогда я не хотел еще тебе помочь, но когда ты показал охотничью доблесть в борьбе с волками, тут тронул ты мое сердце. А теперь мы сделаем так: пусть охотники занимаются охотой, а ты беги к своей хозяйке и притворись, будто болен. Обильной едой будет кормить тебя эта женщина, но ты куска в рот не бери и притворяйся умирающим. И скажет она: „Ну что ж, подыхай! Для меня ты всего-навсего собака, сын собаки“. Она перешагнет через тебя и уйдет, оставив тебя подыхать. Но как только выйдет она за дверь, ты достань из-под изголовья ее ту войлочную плеть, которой она тебя заколдовала, и, взяв ее в лапу, хлестни себя ею. Ты был Урызмаг и снова станешь Урызмагом. После этого дождись ее и накажи ее за свои страдания».
Сделал я так, как научил меня Афсати. И вот снова стал я Урызмагом, и с войлочной плетью в руке дождался я возвращения колдуньи.
«Ну, горе пришло твоей голове! — сказал я и ударил ее войлочной плетью. — Стань ослицей!»
И превратилась она в ослицу. Пригнал я ее в нартское селение, и каждый из вас знает ее: это серая ослица, которая принадлежит Бората. Вот и весь мой сказ. Ничего более чудесного пока я еще не видел в своей жизни, — так закончил свой рассказ Урызмаг.
И тут Ацамаз произнес свое решение:
— Что и говорить, удивительна та быль, которая случилась с Хамыцем, удивительны похождения Сослана, но чудеснее всего дела Урызмага, которому столько времени пришлось побыть в шкуре осла, лошади и собаки! Потому эта лисья шкура присуждается Урызмагу.
Урызмаг взял шкуру и велел сшить себе из нее шубу. Молва об этой шубе жива еще и доселе, а потому сохранился рассказ о том, кому досталась черная лисица.
