В своей комнате Павел зажег свет и опустился в кресло. Прислушался — ни звука. О чем думает, что переживает мать в эту минуту? Конечно, она уверена, что разговор Павла с Халузевым так или иначе коснется ее отношений с отцом.
Со странным чувством Павел перечитал письмо, написанное нетвердой рукой:
«Многоуважаемый Павел Петрович! Покорнейше прошу вас в день получения диплома или в ближайшее время после того навестить недужного, прикованного к одру. Дайте покойно помереть старику, почитателю вашего отца, незабвенного Петра Павловича. Жительство имею по улице Мельковке, дом № 53. Не откажите в просьбе умирающему. С искренним уважением Халузев Никомед Иванович».
Гранильщик Халузев ставил спокойствие своих последних минут в зависимость от встречи с Павлом. Что хотел он сказать сыну Петра Расковалова, что мог он добавить к тому, что знал Павел об отце? А что Павел знал о Петре Расковалове, инженере «Нью альмарин компани» в Новокаменске, кроме того, что Петр Павлович Расковалов был видным геологом, что Мария Александровна вышла за него против воли отца, ссыльного врача в Новокаменске, что Петр Павлович Расковалов внезапно покинул Марию Александровну, только что ставшую матерью, больную и одинокую, что он погиб в дни гражданской войны при железнодорожной катастрофе в Сибири, как об этом сообщил Марии Александровне некий Ричард Прайс, как-то связанный с отцом…
Все эти отрывочные и смутные сведения ни в какой степени не касались его, Павла Расковалова.
Судьба отца до сих пор затрагивала его вряд ли больше, чем судьба полузабытого литературного героя, и все же, когда он перечитывал письмо Халузева, сердце тепло отзывалось на слово «отец».
В открытое окно донеслись приглушенные звуки патефона. «У Ниночки танцуют, — подумал Павел и вернулся к письму. — Халузев, гранильщик Халузев, — повторил он. — Должно быть, глубокий старик, вроде мил-друга…»
На цыпочках Павел прошел в переднюю. Свет в комнате Марин Александровны не горел. Все же, приоткрыв дверь ее комнаты, он шепотом сказал:
— Может быть, я уйду на полчаса, мама… Показалось, что мать шевельнулась; подождал — она не отведала. Бесшумно закрыв дверь, он снял трубку телефона, набрал номер.
На первом же гудке вызванный номер отозвался.
— Кого там требуется? — послышался старческий, весьма сердитый голос.
— Это я, Георгий Модестович. Не спите еще?
— А, Павел, человек честных правил, куда подевался? — радостно прокричал тот, кого Павел назвал Георгием Модестовичем. — Нет, я и не ложился. Я, знаешь, в бестемные ночи, почитай, вовсе не сплю. А ты, сын милый, зачем в звонки звонишь, с Валюшкой не гуляешь? Для вас самое настоящее время. Что, Валюшка здорова?
— Все здоровы… Спать не хочется, Георгий Модестович.
— Ну, значит, ты мне дружба… Да, что это мы по проволоке через улочку перекликаемся! Ты, знаешь, ко мне беги. У меня самовар наставлен. Беги чаевать, сын милый! Все. Положь трубку!
Когда Павел вышел на улицу, белая ночь была в полной силе. Небо высилось над спящим городом, ясное и прозрачное. Полоса плотного розового света лежала на горизонте, и нельзя было сказать, где, в какой точке этого светоносного облака подготавливалось рождение солнца.