Глава первая
1
Девушка и молодой человек вышли из здания Горного института — старинного кирпичного здания, казавшегося особенно массивным, строгим в этот солнечный вечер, и пересекли улицу. Институт, Геологический музей, Уральское геологическое управление остались позади. Когда перед ними открылась широкая улица с плитяными тротуарами и резными домишками, они на минуту остановились. Девушка, полная, высокая, почти одного роста со своим спутником, едва заметно улыбалась.
— Запомним этот час, Павел, — проговорила она. — Посмотри на институт: ты больше не увидишь его.
— Как студент — да, как инженер — конечно, буду здесь частым гостем, — возразил он. — Почему тебя не было при вручении дипломов?
— Пришлось задержаться в лаборатории. А Ниночка Колыванова была?
— Да… Она просит нас придти сегодня вечером. Завтра Федор уезжает в Краснотурьинск. На прощанье немного потанцуем… Пойдешь, Валя?
— Нет, мне не до танцев. — Она взяла Павла под руку. — Ниночке тоже тяжело, но она храбрится, а я не могу. Как только подумаю, что послезавтра начнется такая долгая разлука… Впрочем, не хочу и не буду киснуть. Расскажи, как прошло торжество.
— Очень скромно. Директор произнес маленькую речь, призвал нас высоко держать знамя советских горняков. Представитель министерства вручил дипломы, а гости аплодировали.
— Он что-нибудь говорил тебе?
— Сказал, что практика восстановительных работ в Донбассе открыла мне путь к самостоятельной деятельности в Егоршино.
— Значит, с самоцветами кончено?
— Нет, не кончено, — ответил он серьезно. — Камни откладываются на неопределенное время, но не отменяются. О камнях я не забыл, самоцветы остаются моим любимым делом. Уверен, что рано или поздно займусь нашими хрусталями, нашими дивными хризолитами… А сейчас — да здравствует уголь! В Донбассе я полюбил угольщиков — боевой, славный народ.
— И останешься угольщиком навсегда! Ведь ты ничего не можешь делать наполовину.
— Это плохо?
— Нет, конечно хорошо! Но чувствую, что с самоцветами кончено навсегда. Представитель министерства больше не говорил с тобой о переходе в кадры цветной металлургии, о Новокаменске?
— К сожалению, нет… Но раскланивается так, будто считает разговор незаконченным.
— Я была бы счастлива, если бы ты очутился в Новокаменске.
— И как хочу этого я!
— Потому что Новокаменск — это альмарины? — лукаво спросила девушка.
— И альмарины и ты! — возразил он улыбнувшись. — Хоть летом мы были бы соседями.
— Но Новокаменск приходится считать несбывшейся мечтой. А вот когда ты сегодня получил письмо, я подумала, что это ответ Треста самоцветов на твой проект о развитии промысла хризолитов. Потом я так горько разочаровалась… Ты не узнал, кто такой Халузев?
— Нет… Спрошу у мамы, может быть она знает.
— Странное письмо…
— Да… Как говорится, загадочное…
На улице Ленина, на плотине, было людно. Городской пруд ярко отражал прозрачные закатные огни. Но только в сквере у дворца пионеров молодые люди, оторвавшись от своих мыслей, почувствовали красоту вечера. Отсюда, с самой высокой точки Горнозаводска, был виден весь город. На фоне пылающего неба рисовались уже затуманенные силуэты привокзальных мельниц и элеваторов. На западе дымы металлургического завода казались черными, на севере чешуйками золотого панциря блестели стекла в корпусах машиностроительных предприятий.
Струйки воды беззвучно падали изо рта чугунных лягушек в восьмиугольную чашу фонтана. Колонны дворца пионеров отсвечивали розовым, казались прозрачными и невесомыми, но тени сгущались, в Сквере легкая весенняя зелень уже потемнела.
— О чем думает человек, только что ставший инженером? — тихо и не глядя на Павла, спросила девушка, когда они сели у фонтана.
— Завтра множество хлопот… О чем думает человек, с которым я послезавтра расстанусь?
— Вот о чем: ты стал инженером, получишь самостоятельный участок, я через месяц уеду на практику в Кудельное. А мечтала, что мы вместе пойдем в гроты рудяные, в пещеры самоцветные…
Ее голос прозвучал по-детски жалобно. Павел прижал нежную, теплую руку девушки к своей щеке. Его ждала трудная работа в новом горняцком поселке, еще не обозначенном на областной географической карте. Трудности не пугали, к тому же он был уверен, что через два года после окончания института Валентина приедет к нему навсегда, и поселок, уже выросший к тому времени, может быть станет их второй родиной.
— Кто обещал не киснуть? — мягко сказал он девушке.
— Прости, больше не буду, — вздохнула она. — Даже в театр завтра пойду. Мне обещали три билета на премьеру в драматический. Понравится ли Марии Александровне, что в последний вечер я буду с вами?
— Чудачка ты! Мама так любит тебя. И знаешь, — вдруг решил он, — ты очень похожа на маму, особенно в эту минуту.
— Какое сравнение! — запротестовала Валя. — Мария Александровна красавица…
— А ты дурнушка!.. На улице все Смотрят только на тебя.
— Ты уверен? — Она зарумянилась, стала рыться в сумочке и вынула руку; на розовой ладони лежало несколько крупных ограненных камней: золотисто-зеленый хризолит, теплый, густой аметист, бледно-голубой строгий аквамарин и пепельно-серебристый горный хрусталь.
— Возьми один, смотри на него почаще и помни обо мне, — сказала девушка.
Павел выбрал хризолит.
— В старину он считался камнем надежды, — напомнила Валентина.
— Да, я знаю…
Солнце скрылось. Из далекого карьера прикатил грохот взрыва и, поворчав, затих.
— Не провожай меня, — сказала Валентина. — Порадуй маму дипломом. Ведь она обещала приехать сегодня.
Они расстались. Валентина вышла на улицу Либкнехта, продолжая мысленно беседу с Павлом. В асбестовых карьерах Кудельного она будет думать только о нем. Не радует даже то, что она проведет лето в двух шагах от своего славного дядьки. Вторая разлука! В военное время Павел бросил институт, чтобы принять участие в восстановлении Донбасса. Вернулся орденоносцем, кончил курс с отличием и вот опять уходит на уголь, решительно отказавшись от предложенной аспирантуры. Он, как всегда, ищет трудного дела, он верен себе, но… разлука — это тяжело.