Ветер дул с северо-запада. Океан дышал тяжело, вздымая крупные, пологие волны. Как обычно, небо закрывали тучи. За целое лето метеорологи зарегистрировали на Курильских островах всего тринадцать солнечных дней. Мелкий моросящий дождь — «бус» — высеивался, не переставая.
Сторожевой пограничный корабль «Кит» возвращался после трёхсуточного дозорного крейсерства в районе Средне-Курильских островов. Барометр продолжал падать, и капитан-лейтенант Мугаров приказал прибавить ходу, торопясь до наступления шторма возвратиться в базу.
Начиная от Олюторки и Карагинского острова, что у северо-восточной оконечности Камчатки, до мыса Лопатки и Курильских островов, во всех гаванях, стоянках и прибрежных факториях знали лихого командира. На «Ките», как и на других пограничных кораблях, служили смелые, решительные моряки, готовые в любую минуту отправиться в океан, навстречу любой опасности.
Но из этого вовсе не следовало, что Мугаров предпочитал ровным попутным ветрам крепкие «лобачи», любил нырять в водяные ямы и безразлично относился к солнцу. Плохая погода наруку только нарушителям границы.
И Мугаров обрадовался, когда вдруг в мрачных сизо-серых тучах образовалась узкая голубоватая полынья. Полынья на глазах увеличивалась и стала похожа на гигантский моржовый бивень. Острие бивня вспыхнуло оранжево-красным огнём и вонзилось в солнце. Паутинная сетка «буса» оборвалась.
Появление солнца в этих широтах Тихого океана было событием столь редким, что Мугаров счёл необходимым сделать запись в вахтенном журнале: «29 сентября 194... года, 10.06. На траверзе мыса Ю... Показалось солнце».
А комендор Петя Пахомов спустился с юта в тесный кубрик, где свободные от вахты матросы и главстаршина слушали радиоконцерт, и шутливо крикнул:
— Всем наверх, солнце!
Первым, как положено, вылез на ют главстаршина Семён Майков. Высоченный, широкоплечий богатырь, он, снисходительно прищурившись, поглядел на солнце:
— Давно не виделись, соскучилось!..
— Сейчас опять спрячется, — убеждённо сказал сигнальщик Валентин Яров.
Худощавый, коротко стриженные волосы бобриком, рябинки веснушек даже на ушах, — он стоял, прислонившись спиной к маленькой шлюпке-тузику.
— Что оно, радиограмму тебе прислало? — спросил Пахомов.
— А это и без радиограммы известно: на тебя больше двух минут смотреть нельзя...
Обогнув остров с юга, «Кит» повернул против ветра и пошёл параллельно берегу.
На фоне посветлевшего неба скалистые кряжи острова, круто опускающиеся в океан, казались ешё более высокими. В случае нужды тут не надейся укрыться от непогоды: на Курилах мало бухт, где бы корабль мог спокойно отстояться во время шторма или тайфуна. Недаром капитаны торгового флота предпочитают поменьше находиться близ этих выброшенных подземной силой скал.
А пограничники плавают здесь каждый день: такова их служба!
Со стороны острова доносился непрерывный однотонный рокот, напоминающий шум воды на могучих порогах.
Прибрежные скалы отливали то иссиня-чёрным цветом, то белым, будто по ним пробегала рябь. Казалось, каменные громады ожили. На скалах шумел «птичий базар»: десятки тысяч кайр и гаг.
Стаи кайр то и дело поднимались в воздух. Когда они дружно, крыло к крылу, летели навстречу сторожевику, то напоминали быстро несущееся облачко — грудь и шея птиц были белыми. Неожиданно они поворачивали обратно, и в одно мгновение облачко превращалось в чёрную пелену, падающую в океан. Это поистине фантастическое зрелище способно поразить любого человека, впервые попавшего на Курилы, но пограничники не обращали на него внимания. Однако вскоре после того, как сторожевик миновал «птичий базар», все, даже всегда невозмутимый сибиряк Игнат Ростовцев, перешли на правый борт, и никто уже не отрывал глаз от берега.
«Кит» поравнялся с лежбищем ушастых тюленей-котиков. Мугаров еще издали увидел, что берег заполнен пугливыми животными, и скомандовал сбавить ход. Зачем их тревожить?
Котики располагались на узкой каменистой береговой полосе гаремами по тридцать-сорок коричневато-серых, окружённых детёнышами маток.
В середине каждого гарема видны были самцы, выделяющиеся своими размерами и тёмно-серой шкурой.
Пограничники с любопытством разглядывали редкостных морских животных.
— Нежатся!.. Небось, тут их тысяч на сто золотом, не меньше, — с ласковым восхищением сказал Майков.
— А вон тот секач здоров, пудов на сорок!— показал Пахомов.
— Который? — поинтересовался Яров.
— Да вон он, поправее рыжей скалы.
Огромный секач, о котором шла речь, видимо, был встревожен. Он поводил из стороны в сторону усатой мордой и, обнажив клыки, зло поглядывал на четырёх расхрабрившихся и совсем близко подползших молодых котиков-холостяков.
За бухтой, где берег был совсем крутым, на едва возвышающихся над водой камнях нежились морские бобры.
Мугаров, облокотившись на поручни ходового мостика, с интересом смотрел на морских зверей в бинокль.
Вот плывёт на спине самка, а на груди у неё пристроился смешной, круглоголовый бобрёнок, а вот этому самцу то ли нехватило места на камнях, то ли такая уж ему пришла охота — он перевернулся на спину и блаженствует, покачиваясь на волнах.
Интерес, который проявляли пограничники к котикам и бобрам, объяснялся не только тем, что всем добрым людям свойственна любовь к мирным животным, но и тем, что эти звери были частью тех богатств, которые охранял сторожевик.
Мех котиков и морских бобров славится своей красотой на весь мир, и их лежбища — заманчивая приманка для шхун самых различных национальностей. Пренебрегая тайфунами и рифами, хищники-зверобои иногда подходят к островам. Авось, зелёный вымпел советского сторожевика не покажется над волной. Тогда риск окупится с лихвой.
Мугаров выпрямился, спрятал бинокль в футляр и, заложив руки за спину — первый признак плохого настроения,— посмотрел на голубую полынью в небе. Тучи почти совсем уже затянули её. Ветер заметно посвежел.
Сомнительное удовольствие — снова попасть в шторм. И без того двое суток уткой ныряешь в волнах.
Вспомнилось, что сегодня четверг. Жена в клубе на занятиях. Значит, мальчишки дома одни с бабкой. Бабка, ясное дело, спит — она ложится с петухами. Убрала ли мать спички и ножницы? Чего доброго, Витька опять вспорет подушку и разукрасит себя и младших братьев перьями на манер индейцев...
Шторм навалился раньше, чем его ждали.
Смахнув с лица солёные капли, Мугаров натянул капюшон и пошире расставил ноги.
Мысли о доме нарушил взобравшийся на мостик вестовой. Он передал донесение радиста. Радист сообщал, что где-то поблизости сыплет «морзянкой» старым японским шифром какое-то судно.
«Ого! Пожаловали!» Капитан-лейтенант скомандовал лечь на обратный курс, и через несколько минут «Кит» уже мчался по направлению к нарушителям. Судя по пеленгу, незваные «гости» находились где-то в районе восточного лежбища котиков.
Через полчаса хорошего хода среди волн вырисовалась двухмачтовая белая шхуна.
«Хризантема»! Мугаров узнал её по рангоуту. Старая знакомая! До войны она частенько шныряла между Командорами и Курильскими островами, вызывая подозрения у пограничников, но ни разу не попадалась с поличным в советских водах. Давненько её не было! Давненько! Но, видно, старого бандита только могила вылечит. Американские власти в Японии явно поддерживают самураев, и те нет-нет, да и приплывут с Хоккайдо. То, видите ли, у них поломалась машина, то их занесла непогода. Правда, это совсем уж не те самураи: впервые с них сбили спесь доблестные советские воины у Хасана, у Халхин-Гола самураев научили вороватой осторожности, а с сентября 1945 года они не только стали кланяться первыми, но и до тошноты заискивать.
«Интересно, что ты у нас забыла?» — подозрительно глядя на «Хризантему», подумал Мугаров.
С неменьшей подозрительностью смотрели на незваную «гостью» и матросы на баке.
— Самураи зарятся на наши Курильские острова. Только зря они надеются на американских империалистов: не поможет им ни атом, ни будда! — прокомментировал появление шхуны сигнальщик Яров.
— Бывало ведь, году в тридцать седьмом, до чего дело доходило, — сказал главстаршина Майков новичку Ванину: — как выйдешь в дозор, обязательно их встретишь. Эти ихние кавасаки в наши воды за иваси и горбушей, как мухи на мёд слетались. А схватишь за шиворот, бормочут: «Наса не знала, наса осиблася». А куда тут «осиблася!» Под самый берег, черти, подваливались. За крабами к Камчатке с целыми пловучими заводами приплывали...
Не разворачиваясь против ветра и не обращая внимания на свежую волну, Мугаров с ходу подошел к японской шхуне.
Шкипер «Хризантемы» не скупился на извинения за пребывание в советских водах. Льстиво кланяясь и прижимая к животу документы, он с готовностью предложил обыскать свою шхуну. Он очень рад видеть советского офицера своим гостем.
О! Неужели русские сомневаются в искренности его слов? У него абсолютно ничего нет.
Он не собирался ловить рыбу или бить котика. Он никогда бы не позволил себе этого, никогда! Скоро начнётся тайфун, очень сильный тайфун. Шкипер надеялся получить приют в советской бухте.
Мугарову надоела болтливость японца. Берега острова не имеют бухт, хорошо защищенных от штормового наката. Господину шкиперу должно быть это хорошо известно! Да? Тем паче незачем заходить в советские воды. Японцы — опытные моряки, и не им бояться тайфуна, да еще на таком судне, как «Хризантема».
Обыск не дал никаких результатов. Правда, пограничники обнаружили на шхуне первоклассную радиостанцию. Но в этом, собственно, нет ничего предосудительного. Каждое судно вправе иметь радиостанцию.
Мугаров был удивлён другим: в кормовой каюте «Хризантемы» он увидел двух иностранцев. Развалясь в кожаных креслах, они пили виски, будто у себя дома. Из заокеанских паспортов, снабжённых всеми положенными визами, явствовало, что это газетные корреспонденты. Они путешествуют по Японии. «Шпионы!» — решил Мугаров.
Однако он возвратил пассажирам «Хризантемы» документы и сказал по-английски, что впредь не рекомендует корреспондентам плавать на судне, шкипер которого не считается с морскими законами.
Путешественники поблагодарили за совет и предложили Мугарову стаканчик сода-виски. Жаль, что господин офицер отказывается.
Сода-виски отлично согревает организм, а сегодня такая мерзкая погода.
Разговорчивый шкипер улыбался и пространно выражал своё восхищение отвагой красных пограничников, рискующих выходить в океан на небольшом судне. Он так и сказал по-русски: «Отвасный красный погранисника».
— Сами знаем! — ответил Мугаров и предложил шкиперу в течение пятнадцати минут покинуть советские воды.
Шкипер был удивлён. Как, его не арестовывают и не ведут в бухту? Как, с него даже не берут штраф? Какие благородные советские пограничники!
Склоняясь в бесчисленных поклонах, японец проводил Мугарова до трапа.
— Я бы так его, дьявола, не отпустил! — прошептал Яров, узнав о решении капитан-лейтенанта.
— Командир знает, что делать, — хмуро ответил Пахомов. По правде говоря, он удивился не меньше Ярова: задержать нарушителя в советской зоне и отпустить на все четыре стороны!
Подивился решению командира и рулевой Платонов. Быстро перебирая ручки штурвала, он, как и все, с ненавистью поглядел вслед удалявшейся «Хризантеме».
Переваливаясь с борта на борт, «Кит» снова лёг на обратный курс.
— Товарищ Яров, узнайте в машине, как у них там с горючим? — приказал капитан-лейтенант, будто не замечавший недоумения команды.
— Есть! — сигнальщик втиснулся в узкий люк и спрыгнул в машинное отделение.
— Горючего на сколько хватит?
— Часов на двадцать. А что стряслось-то? Почему шхуну не задержали?
— Капитан-лейтенант знает почему. Иностранцы там какие-то.
Выслушав доклад сигнальщика, Мугаров произнес:
— Добро!
«Хризантема» скрылась за гребнями волн. Минут через десять радист на «Ките» поймал новые шифрованные радиограммы. Шифр был известен пограничникам; и вскоре командир читал текст депеши, предостерегающей кого-то о близости советского сторожевика.
— Так я и знал! — обрадовался Мугаров. — Теперь всю сеть вытащим. Понятно?
— Понятно, товарищ капитан-лейтенант! — поддакнул рулевой Платонов, хотя ему было еще невдомёк, чему, собственно, радуется командир, так как он не знал содержания радиограммы.
— Право руля на обратный курс! — скомандовал Мугаров.
Ясно, что «Хризантема» не заблудилась в океане. Старая самурайская хитрость! Радиосигналы и излишняя болтливость шкипера, который, словно нарочно, хотел во время обыска подольше задержать пограничников, подсказали Мугарову решение сделать вид, будто его удовлетворили объяснения японца, и отпустить шхуну с миром.
«Кит» вторично повернул к югу.
Вскоре в пределах видимости вновь показалась стройная шхуна. Словно играючи, она неслась по волнам, изумляя лёгкостью хода.
— Хорошо идёт, чертовка! — не удержался от восклицания Платонов.
— Моряки приличные! — подтвердил Мугаров и приказал повернуть корабль на тридцать градусов к востоку, а сам спустился в радиорубку и передал кодограмму на базу погрансудов.
Похоже было, что «Хризантема» намеренно дразнит пограничников: завидев советский сторожевик, она быстрым манёвром ушла на полмили в нейтральные воды, но через полчаса снова приблизилась к нашей зоне. Шхуна явно отвлекала «Кита», а Мугаров будто не замечал её и продолжал путь на восток.
Миновали траверз мыса Ю..., а «Хризантема» всё ещё шла с правого борта параллельным курсом и не собиралась отставать от «Кита».
В третий раз вестовой принёс несколько тревожных радиограмм. И тут «Хризантема» резко вильнула в советские воды. Теперь форштевень её был направлен прямо на советский корабль.
Повидимому, присутствие на шхуне иностранцев вернуло шкиперу прежнюю наглость, и он прибег к старому приёму японских пиратов — угрозе тараном.
Не трудно было представить себе, чем это могло окончиться для небольшого сторожевика: «Хризантема» попросту рассекла бы его, как острый топор щепку.
— Скажи, пожалуйста, какие вежливые: хотят поздороваться за ручку, — сказал Майков.
— Пугают! — помрачнев, шепнул Яров. Вдобавок к мотору японец, не считаясь со свежим ветром, рискнул поднять все паруса. Усы бурунов у форштевня «Хризантемы» вспенились. Накренясь на правый борт, она понеслась ещё стремительнее.
Однако этот манёвр произвёл на Мугарова не больше впечатления, чем новая порция солёных брызг, брошенная ветром в лицо, — так, по крайней мере, подумалось Платонову. Капитан-лейтенант только прищурился. Уже отчётливо были видны фигуры стоящих на баке «Хризантемы» иностранных корреспондентов, когда он приказал сделать предупредительный выстрел из носового орудия.
Суда находились в это время друг от друга в каком-нибудь кабельтове. «Хризантема», накренясь ещё больше и едва не касаясь реями волн, повернула на девяносто градусов.
Мугаров посмотрел на часы и улыбнулся, представив себе разочарование иностранных «путешественников».
Ровно через девять минут всё объяснилось. И тревожные депеши, и настойчивые попытки шхуны отвлечь «Кита» подальше на юг, и пиратская угроза тарана — всё это было звеньями единой цепи. Слева по носу появились два кавасаки — небольшие моторные боты для ловли рыбы ставными сетями.
«Издалека их принесло! — подумал Мугаров. — Зачем бы это? Своим ходом они бы сюда не добрались. Дело не обошлось без буксира «Хризантемы».
Кавасаки вслед за шхуной полным ходом удирали в океан, но у «Кита» было неоспоримое преимущество в скорости, и он отрезал им путь к отступлению.
— Капитан-лейтенанта не проведёшь! — успел шепнуть Яров Пахомову.
«Кит» подошёл к первому кавасаки, и Майков с Яровым на ходу перебрались со сторожевика на палубу бота. Шестеро японцев-«рыбаков» поспешно выбрасывали что-то за борт. Однако грозный оклик главстаршины, державшего в руке пистолет, остановил их; японцы столпились у носового кубрика.
Второй кавасаки, пользуясь сумерками, попытался улизнуть, но пулемётная очередь, выпущенная с «Кита» в воздух, заставила японцев заглушить мотор.
На этот раз обыск дал совершенно неожиданные результаты: в рыбном трюме первого кавасаки все восемь отсеков были заполнены бидонами со смолой и креозотом. Низенький черноволосый шкипер счёл за лучшее не отпираться, но и не признаваться ни в чём, — он просто отмалчивался. Тут дело пахло уже не хищническим ловом крабов или иваси, тем более, что на рыболовецком судне не оказалось ни одной сети!
На втором кавасаки успели побросать в океан все бидоны, но едкий запах креозота, державшийся в трюме, давал все основания для того, чтобы забуксировать и этот бот за кормой «Кита».
Креозот и смола предназначались для поливки лежбищ котиков, чтобы заставить животных покинуть советские берега.
Котики водятся в северном полушарии только на Командорских и Курильских островах, на небольшом острове Тюленьем и на американских островах Прибылова. Мугаров знал это. Конечно, это было известно и иностранным пассажирам «Хризантемы», безусловно, хорошо осведомленным о цене дорогого меха на международном рынке.
На каждом японском судёнышке осталось по два пограничника. Один встал у штурвала, другой — у кубрика, куда была заперта команда кавасаки.
Теперь можно направляться в базу!
А шторм разыгрывался не на шутку. К ночи он достиг восьми баллов. Шум моря стал беспрерывным. Волны, грохоча, падали на палубу, заглушая рокот моторов. Буксирный трос то натягивался, как струна, то давал слабину, и тогда «Кит» рывком бросался вперёд.
Как ни привычны были к непогоде пограничники, но и они утомились от качки, от грохота бури, от колючих брызг, беспрерывно бьющих в лицо. Каждый новый удар волн, сотрясающий сторожевик, отзывался во всём теле. В довершение ко всему резко похолодало.
А кавасаки болтались за кормой, вдвое уменьшая ход сторожевика и делая ещё более опасной встречу с тайфуном, грозящим обрушиться с минуты на минуту. Но ведь именно на тайфун и рассчитывали японцы: их посудины хорошо переносят непогоду.
Темнота пала как-то сразу, будто небо задернули гигантским чёрным парусом. Мугаров не видел океана, но чувствовал по водяной пыли, срывавшейся с гребней волн: девять, а то и все десять баллов!
«Каково-то моим ребяткам на кавасаки?» Эта тревожная мысль не оставляла его ни на секунду.
На первом боте остались Майков и Яров, на втором — Пахомов и Ростовцев. Только бы никого из них не укачало!
И вдруг ветер как-то особенно свирепо хлестнул в лицо. «Кит» быстро заковылял на крутых коротких волнах.
Сторожевику не удалось уклониться от центра циклона. Налетевшие со всех сторон высокие крутые волны стремительно подбрасывали и мотали «Кита». Океан распоряжался небольшим кораблём, как хотел. От напряжения шпангоуты стонали, в такелаже на высокой ноте пел ветер, всё судно дрожало, словно живое существо.
«Ураган!» — только успел подумать Мугаров, как «Кит» рванулся, словно пришпоренный.
— Так держать! — что было сил крикнул капитан-лейтенант рулевому и спустился с мостика. Холодная волна накрыла его с головой, будто щепку приподняла над палубой — Мугаров едва успел ухватиться за поручни. В следующее мгновенье «Кит» перевалился на другой борт, и Мугаров больно ударился коленями о металлические ступени трапа. Добравшись, наконец, до кормы, он убедился, что буксир болтался свободно.
Когда «Кит», взлетев на гребень, задержался, прежде чем снова ринуться в чёрную пропасть, капитан-лейтенант двумя прыжками достиг трапа, выждав волну, взобрался на мостик и, крикнув на ухо Платонову команду, стал помогать ему повёртывать корабль на обратный курс.
Где-то позади остались два кавасаки, два кавасаки с четырьмя пограничниками!
Мугаров чувствовал себя невольным виновником внезапной беды.
Товарищи по дивизиону считали его самым твёрдым, самым суровым командиром, а между тем он двое суток не мог успокоиться, когда в июне матросу Петрову перешибло тросом руку. Петров давно уже выписался из госпиталя, ходил в пятый рейс, а Мугарову было все ещё не по себе. Он считал, что трос лопнул тогда по его недосмотру. Теперь же четыре пограничника могут потонуть или, ещё того хуже, попасть к врагу! Все — и этот богатырь главстаршина Майков, всегда улыбающийся добряк; он — сверхсрочник, только на-днях получил квартиру и собирался в Октябрьские праздники сыграть свадьбу; и сигнальщик Яров, заядлый спорщик, вечно топорщившийся по всякому пустяку, и Ростовцев с Пахомовым: один сибиряк, храбрец, прямой души человек, другой — украинец, отчаянный, умный парень с хитринкой...
Все они были молодцами, любили службу и товарищей. Что ответит Мугаров их родным, начальству и, наконец, чем оправдается перед своей совестью? Конечно, пограничники не сдадутся без боя, но в такой темноте, при такой качке легко упасть — и тебя подомнут.
В августе 1945 года, когда советские моряки овладели островом Парамушир, эти ребята были вместе с Мугаровым. Мугарову никогда не забыть, как бесстрашно они воевали тогда и как Ростовцев спас ему жизнь...
Освобождённый от тяжести за кормой, «Кит» стремительно мчался на юг. Неожиданно совсем рядом из темноты вынырнули силуэты кавасаки. Сторожевик настиг их, поравнялся, включил прожектор. Только бы волной не ударило борт о борт!
Мугаров махнул Платонову; тот понял, прицелился взглядом по направлению к пляшущей в двух метрах от «Кита» палубе бота и прыгнул...
Пограничники, оставленные на кавасаки, оказались связанными. Ростовцев был оглушён чем-то тяжёлым. Пахомова придавило к фальшборту бочонком с водой. Японцы сломали люк, выбрались из кубрика и перерубили буксирный трос.
На втором кавасаки дело обстояло лучше, чем ожидал командир: Майков попрежнему стоял у штурвала, держа бот в разрез волнам; Яров — у запертого кубрика.
На рассвете шторм начал сдавать. За кормой сторожевика качались на волнах кавасаки, будто за ночь ничего и не произошло.
— Ловко наш командир вышел из положения! — сказал Яров, крутя штурвальное колесо, чтобы поставить бот в кильватер за «Китом».
— Чего тут особенного: для капитан-лейтенанта это самая обыкновенная операция, — ответил Майков.
«Кит» повернул на запад. Еще десять минут хода, и из океана вынырнула высокая сопка, у подножья которой находилась база пограничных сторожевых судов.
— Гляди, гляди! — восторженно воскликнул вдруг Майков и указал влево.
Яров быстро повернулся, и лицо его осветила торжествующая улыбка: параллельно «Киту» к стоянке шёл сторожевик «Отважный». На буксире за ним тянулась «Хризантема».