НАКАЗАНИЕ УБИЙЦ КАК ЗАПОДОЗРЕННЫХ В ЕРЕСИ
I. В то время как Фердинанд и Изабелла были заняты воздаянием памяти Педро Арбуеса почестей прославления, может быть, без надежды на это, инквизиторы Сарагосы работали без устали, чтобы открыть зачинщиков и соучастников его убийства и наказать их как еретиков, иудействующих или подозреваемых в этом, и как врагов святой инквизиции. Было бы трудно перечислить все семейства, которые их мстительность повергла в пучину несчастий, — они вскоре умертвили более двухсот жертв. Видаль д'Урансо, один из убийц, открыл все, что знал о заговоре, и его показания дали нити для всех розысков, которые были сделаны против зачинщиков убийства.
II. Жестокая смерть такого количества лиц повергла Арагон в траур, который увеличился зрелищем еще большего числа несчастных, медленно умиравших внутри застенков. В трех первых рядах знати едва было одно семейство, которое не имело бы позора видеть кого-нибудь из своих членов, выставленным на аутодафе в одежде кающегося. Самый легкий намек принимался за доказательство соучастия, и не меньшим преступлением считалось оказание гостеприимства беглецу.
III. Дон Хаиме Диес д'Оз Армендарикс, владетель города Кадрейты, знаменитый рыцарь Наварры и предок герцогов Альбукерке по женской линии, был присужден к публичной епитимье за то, что укрыл на одну ночь в своем доме в Кадрейте Гарсию де Мороса, Гаспара де Санта-Круса, Мартина де Сантанхела и некоторых других, которых это событие заставило покинуть Сарагосу. То же наказание постигло некоторых знаменитых рыцарей города Туделы[546] в Наварре, принявших Хуана де Педро Санчеса и других беглецов, а именно: Фернандо де Монтеса, Хуана де Магальона, Хуана де Карриасо, Фернандо Гомеса, Гильерме Форбаса, Хуана Васкеса, Хуана и Мартина де Агуаса.
IV. Эта жестокость, проявленная со стороны инквизиции к людям, столь почтенным по своему происхождению, нисколько не кажется удивительной, когда знаешь, что с племянником короля Фердинанда ею было поступлено с не меньшей строгостью. В самом деле, дон Хаиме Наваррский (сын Элеоноры,[547] королевы Наваррской, и Гастона де Фуа[548] ), иногда называемый инфантом Наваррским или инфантом Туделы, был заключен в тюрьму инквизиции в Сарагосе, из которой он вышел только для того, чтобы подвергнуться публичной епитимье, будучи уличен в пособничестве бегству нескольких соучастников заговора.
V. Как Фердинанд V решился это позволить? Быть может, потому, что имел основание жаловаться на своего племянника. Он был двоюродным братом Катарины, королевы Наваррской,[549] и хотя он не был законным, но всегда внушал опасения и был нелюбим Фердинандом. Инквизиторы знали это, когда решились посягнуть на его свободу.
VI. После такого смелого поступка нельзя удивляться, что они присудили к тому же наказанию дона Лопе Хименеса де Вреа, первого графа д'Аранду; дона Бласко д'Алагона, владетеля Састаго; дона Лопе де Ребольедо, владетеля Монклуса; дона Педро Хордана де Урриэса, владетеля Айэрбы; Хуана де Бардахи; Беатрису Сантанхел, жену дона Хуана де Вильялпан-до, владетеля Сисамона; дона Луиса Гонсалеса, королевского секретаря; дона Альфонсо де ла Кавальериа, вице-канцлера королевства; дона Фелипе де Клементе, протонотария Арагона; дона Габриэля Санчеса, главного казначея короля; Санчо де Патерноя, Альфонсо Дара и Педро ла Кабра, земли которых были в соседстве с Сарагосой; Фернандо де Толедо, духовника митрополичьей церкви, дома Луиса де ла Кавалье-риа, каноника и камерария[550] той же церкви; Иларию Рам, жену Альфонсо Линьяна; Луиса де Сантанхела; Хуана Доса; Педро де Силоса; Галасиана Сердана и многих других значительных сеньоров Сарагосы, Тарасовы, Калатаюда, Уэски и Барбастро.
VII. Хуан де Педро Санчес был сожжен фигурально за то, что бежал во Францию. Антонио д'Агостино, сарагосский дворянин (тот самый, который сделался вице-канцлером Арагона, отец бессмертного дома Антонио д'Агостино, архиепископа Таррагоны, дома Педро, епископа Уэски, и тесть герцога Кардоны, дона Фернандо Фолько) был также в то же время в Тулузе. Это привело к тому, что его брат Педро д'Агостино был присужден инквизицией к епитимье. Вот как это произошло. Одушевленный неблагоразумным рвением, этот молодой человек, учившийся в Тулузе, присоединился к другим испанцам, чтобы требовать ареста Педро Санчеса. Он добыл себе удостоверение и послал его своему брату Педро д'Агостино с письмом для инквизиторов Сарагосы. Педро сказал об этом Гильерме, брату беглеца, и трем другим его друзьям, Хуану де Фатасу, нотариусу Сарагосы Педро Сельдрану и Бернардо Бернарди. Те стали порицать поведение Антонио д'Агостино и уговорились пока не отдавать инквизиторам ни письма, ни удостоверения, а написать в Тулузу, чтобы побудить Антонио д'Агостино отказаться от жалобы, поданной на Хуана де Педро Санчеса, и согласиться, чтобы тот был выпущен на свободу. Антонио последовал этому совету и известил своего брата Педро, что Санчес скоро будет освобожден. Тогда Педро передал инквизиторам письмо и удостоверение, о котором мы говорили. Святой трибунал, предполагая, что Санчес находится еще в тюрьме, отправил приказ о его переводе в Сарагосу. Суд Тулузы ответил, что Санчес выпущен на свободу и неизвестно, что с ним сталось. Инквизиторы навели справки о случившемся и арестовали пятерых друзей, которые были запрятаны в секретную тюрьму и присуждены 6 мая 1487 года к публичной епитимье, то есть к присутствию стоя во время публичной и торжественной мессы, как враги святой инквизиции и подозреваемые в самой малой степени в иудаизме, причем было объявлено, что они не могут занимать никакой почетной должности, ни обладать какой-нибудь церковной привилегией до тех пор, пока это будет угодно инквизиторам. Какие, спрашивается, обстоятельства происшествия, о котором идет речь, могли подать повод для подозрений в иудаизме?
VIII. То, что произошло с Гаспаром де Санта-Крусом, было еще более позорно для инквизиции. Этот испанец также убежал в Тулузу, где умер, после того как его изображение было сожжено в Сарагосе. По приказанию инквизиции был арестован один из его сыновей как способствовавший бегству отца. Он подвергся наказанию публичного аутодафе и был присужден взять копию приговора над его отцом, поехать в Тулузу, передать там этот документ доминиканцам с просьбой, чтобы труп его отца был вырыт для сожжения, и затем вернуться в Сарагосу для передачи инквизиторам протокола этой экзекуции. Осужденный подчинился без жалобы на распоряжение своих судей, и я содрогаюсь от ужаса, описывая это, одинаково возмущенный как варварством инквизиторов, так и низостью этого сына, долг которого был предать публичному проклятию и инквизицию, и его приговор и не возвращаться назад в Испанию.
IX. Хуана д'Эспераиндео и других главных виновников убийства Арбуеса влачили по улицам Сарагосы. Им отрезали руки и затем повесили. Трупы их были четвертованы, а части их тел были выставлены на публичных дорогах. Хуан д'Абадиа умертвил себя в тюрьме накануне своей казни, но с ним поступили после его смерти так же, как и с другими осужденными. Что касается Видаля д'Урансо, то вследствие объявленного ему снисхождения за обнаружение заговорщиков ему отрезали руки уже после того, как он испустил дух. К этому лишь свелось данное ему обещание помилования, потому что инквизиция в таких обстоятельствах добивается лишь сознания виновного в своем отступничестве и разоблачения его соучастников.
X. Оружие, послужившее убийцам, было развешано в кафедральной церкви Сарагосы, где оно оставалось в течение долгого времени, вместе с именами лиц, которые были сожжены или подверглись публичной епитимье за это дело. Эти надписи были сделаны крупными буквами на полотняной ткани, наверху которой были нарисованы огненные языки, если осужденный был сожжен, или косой крест огненного цвета, если он был подвергнут только епитимье. Такие полотнища обыкновенно обозначались названием мантета[551] или санбенито. Многие из них некоторое время спустя были сняты в силу апостолических булл, исполнение коих Фердинанд V разрешил в виде милости. Их приказано было убрать по ходатайству семейств осужденных, занимавших видное положение в городе. Это особенно не понравилось инквизиторам; своими фанатическими жалобами они раздражили наиболее невежественные слои старинных христиан, объявив, что это является оскорблением чистоты католической религии. Их воззвания привели к волнению, которое грозило стать всеобщим. До такой степени ужасно влияние фанатизма на людей, облеченных священным саном и заинтересованных в сокрытии истины или искажении идей!
XI. Другие санбенито были подняты выше, чтобы было трудно различить имена и чтоб воспрепятствовать неделикатным и недоброжелательным людям сделать попытку, обнародовав их, обесчестить заинтересованные семейства. Хотя это и было противно принципам строгой справедливости, однако приходилось этого страшиться, потому что народные предубеждения имели тогда крайне серьезные последствия. Поэтому старались заставить думать, что эти надписи касались семейств, не имевших с осужденными ничего общего кроме имени, или что они напоминали, вопреки интересам настоящих родственников, события, вполне забытые и достойные на самом деле полного и вечного забвения.
XII. Нельзя считать справедливым ни одного побуждения, чтобы семья была обесчещена за то, что один из ее членов был осужден инквизицией. Обвиняемый часто мог быть наказан как виновный (хотя и был невинен) вследствие судопроизводства, которое велось против всех правил естественного и божеского права. Я прочел более тридцати процессов, касающихся этого знаменитого дела. Из них нет ни одного, обнародование которого не было бы способно увеличить ужас, внушаемый инквизицией у всех цивилизованных народов и даже в Испании, где эта чудовищная гидра только что возродилась. Наконец даже при предположении, что осужденный действительно виновен, ни здравый смысл, ни правильная политика не могут одобрить того, чтобы его несчастье падало на невинных членов его семейства.
XIII. Не менее несправедливо и жестоко, чтобы семья была лишена уважения, которым она пользуется, лишь потому, что она имела евреев среди своих предков. Все испанцы происходят или от язычников-идолопоклонников, или от мавров-магометан, или от евреев. Наименее почетно из этих происхождений, конечно, то, которое причудливость нашего духа предпочитает другим. Я хочу сказать о первом. Разве не известно, что язычники, не довольствуясь поклонением ложным богам, приносили им человеческие жертвы, вопреки разуму и гуманности, тогда как магометане и евреи признают единого Бога, истинного творца вселенной, и никогда не принижали природы человека, принося себе подобных в жертву ложным богам? Надо было иметь такое учреждение, каким была инквизиция, чтобы до такой степени извратить свет здравого смысла, власть и действие коего имеют столь неоспоримую пользу в управлении человеческих обществ.